– А мы с Андреем спустим Костю.
Молодов глянул на меня, как бы спрашивая – есть возражения? Я промолчал, хотя и не сильно хотел идти вниз. Я понимал, что штурмовать Эльбрус мне едва ли получится. По крайней мере, не в этот заход. А будет ли второй?
Но обстоятельства были такими, что спорить нельзя. Человеческая жизнь важней амбиций.
Все это мое разочарование тренер без труда прочитал в моих глаза и потому добавил словно бы извиняющимся тоном:
– Я бы и один его спустил, но обязательно нужно вдвоем – на тот случай, если его придётся транспортировать лёжа.
– Волоком потащите? – обижено пробубнил Костя.
– Да. Из двух ледорубов соорудим носилки, – невозмутимо ответил Молодов. – Но надеюсь, что до этого не дойдет.
Тренер некоторое время смотрел на трясущие руки Кости, на то, как тот стучит зубами о железную кружку. Сказал:
– Костя, ты уж извини, что я так, беспардонно, может даже грубо, но грех не воспользоваться уроком, коль такой случай… в общем, парни, смотрите, запоминайте как проявляется горная болезнь. Гипоксия, заторможенность, плохое или медленное выполнение команд.
– Я как будто обезьянка подопытная, – пробурчал Костя.
– Извини, пусть покажется это жестоким, но это важно. Для остальных важно, – ответил Молодов. И продолжил: – Если есть подозрение на горную болезнь – сразу проверяем показатели со стороны сердечно-сосудистой системы – гипоксия будет проявляться учащением пульса, более сто восьмидесяти ударов в минуту, увеличением артериального давления – это можно определить по силе пульсовой волны на запястьях, нарастанием одышки. Если указанные симптомы присутствуют, диагноз горной болезни можно ставить наверняка.
– У меня все нормально, – задыхаясь, ответил парень.
– Костя, дай пульс пощупать, – попросил Генка, но получив полный огня взгляд, замолчал.
– Также во время сна у заболевшего может наблюдаться патологическое редкое дыхание или так называемое «периодическое» дыхание, вызванное снижением уровня углекислоты в крови. Также психические нарушения, галлюцинации. Снижение углекислоты в организме приводит к уменьшению частоты вдохов во сне вследствие снижения активности дыхательного центра головного мозга, что еще больше усиливает гипоксию. Обычно это проявляется в виде приступов удушья или даже временных остановок дыхания во сне.
– Со мной все… в порядке… – Костя говорил с трудом.
– Все в порядке, – кивнул Молодов парню. – Все будет в порядке. Когда спустимся.
Тренер глянул на остальных ребят, сказал напутственно:
– Ребята, мы пошли. Оставляю вас и надеюсь на ваше благоразумие. Тут без озорства. Все серьёзно. Да вы и сами видите.
Молодов кивнул на белого Костю.
– Рацию оставляю вам – будете докладывать каждый час на базу о погоде и обстановке.
– А как же вы без связи? – спросил Володька.
– За нас не переживай, мы по ровной дороге пойдем, там все нормально будет, – и кивнул мне, – пошли.
Мы вытащили Костю, который слабо пытался отбиться от нас, двинули в путь. Ледовые заструги преодолели довольно быстро, чему способствовала не только относительно спокойная погода, но и сам Костя, переставший виснуть на руках и перебирающий ногами. А вот со скальными выходами и небольшими сераками – ледяными пиками и образованиями, – пришлось повозиться и обходить их стороной очень осторожно.
– Худшее, что может быть – это если ураганом повалит и вниз понесёт. Мордой об фирновые заструги приложит и потащит, до низу одни уши доедут, предупредил Молодов.
Выйдя на дорогу, про которую говорил тренер, нас вновь нагнал ветер. Засвистело и начало кружить, взметнулся вверх, упавший было снег. Пришлось сильно снизить скорость.
– Спуск займет часа четыре, – сообщил Молодов.
Потом глянул на Костю, уточнил:
– Может быть, и все пять.
Я крепче взял друга за руку и, готовый на долгий переход, двинул в путь.
Мы шли медленно, но темпа не сбавляли, даже когда ветер усилился. Видимость еще позволяла идти. Но я с замиранием сердца думал о том, что будет, если погода станет хуже? Молодов пессимизма не выказывал и шел уверенно, лишь изредка правя маршрут.
Горизонт то становился голубым, чистым, то затягивался белыми облаками, полными снега. Высоко над головой подвывал ветер. От этого нервы еще больше натягивались и становилось не по себе.
Через час или два прошли по ощущениям достаточно много. Костя молчал и лишь изредка что-то хрипел, кашляя и чертыхаясь. Мы с Молодовым тоже устали и пару раз делали небольшие привалы.
В один из таких привалов оживился Костя. Он начал морщиться, словно каждый шаг вызвал в нем приступы обжигающей боли.
– Владимир Федорович, меня нельзя вниз! – вдруг очень серьёзным тоном произнес Костя.
– Почему? – не сдержался я.
– Я утону! – выдохнул Костя. – В земле утоню!
Я непонимающе глянул на Молодова.
– При горной болезни иногда отмечаются временные изменения психики, – пояснил тот. – Кислорода мозгу не хватает, вот он и сбоит. Ничего, пройдет.
– Мне нельзя вниз! – вдруг истошно закричал Костя, чем вызвал наше удивление – откуда у парня вдруг появилось столько сил?
Правда, внезапный всплеск эмоций быстро закончился, Костя мешком повис на наших руках. Пришлось поднапрячься, чтобы тащить его дальше.
Но это продолжалось не долго. В какой-то момент Костя вновь очнулся, начал непонимающе оглядываться, смотреть на нас, на горы и округу. А потом вдруг зловещим шёпотом прошептал:
– Ребята, я не пойду вниз. Тут меня оставьте. Прямо в снегу. Мне не холодно.
– Костя…
– Я не хочу. Извините. Так надо.
И вдруг выхватив из-за пояса ледоруб, наотмашь ударил им Молодова.
Прямо по голове.
Тренер охнул, упал. Я же успел увернуться от второго замаха, к тому же он был не такой сильный – всю мощь парень вложил в первый удар.
Выхватив ледоруб, я повалил Костю на снег. Хотел как следует наподдать, но этого не требовалось – парень был без сил.
– Твою мать! Костя, ты что творишь?! – но взывать к совести парня было бесполезно, глаза его жутко вращались в глазницах, Костя явно не понимал, что произошло.
В отличие от меня.