Грешница

Всего через сотню шагов дорога расширилась и вывела на огромную поляну, окруженную высокими деревьями. Вдали показалось одинокое строение – обгоревшее каменное здание с ржавой крышей. От легкого ветерка шуршали ветви деревьев, колыхалась трава.

«Вот оно, это место, – подумал он. – Вот где это случилось».

Собственное дыхание вдруг показалось ему чересчур громким. Сердце гулко стучало, когда он снял с плеч рюкзак, расстегнул его и достал фотокамеру. «Все документируй, – думал он. – „Октагон“ попытается представить тебя вруном. Они сделают все возможное, чтобы дискредитировать тебя, так что нужно быть готовым к обороне. Ты должен доказать, что говоришь правду».

Редфилд двинулся вперед, к груде почерневших веток. Разворошив хворост мыском ботинка, он уловил запах горелого дерева. И попятился, чувствуя, как холодок пробежал по спине.

Это были остатки погребального костра.

Взмокшими руками он снял крышку с объектива и начал фотографировать. Прижав глаз к видоискателю, он щелкал кадр за кадром. Пепелище. Детская сандалия в траве. Лоскут яркой ткани, оторванный от сари. Всюду, насколько хватал глаз, он видел смерть.

Говард повернулся вправо, и в окошке видоискателя промелькнул зеленый ковер травы. Он уже собрался делать новый снимок, как вдруг палец его застыл на кнопке.

По краю кадра скользнул силуэт.

Выпрямившись, он опустил фотоаппарат и вгляделся в деревья. Теперь он ничего не видел, кроме сплетения веток.

Что это было – какое-то подобие движения, которое он уловил краем глаза? Во всяком случае, что-то темное мелькнуло среди деревьев. Обезьяна?

Нужно было продолжать съемку. Световой день стремительно угасал.

Он прошел мимо каменного колодца к строению с ржавой крышей, не забывая оглядываться по сторонам. Казалось, у деревьев были глаза и они наблюдали за ним. Подойдя ближе к дому, он увидел почерневшие от копоти стены. Перед входом высился холмик из золы и хвороста. Еще один погребальный костер.

Он переступил через холмик и заглянул в дверной проем.

Поначалу он ничего не разглядел в этом мрачном интерьере. Наступали сумерки, а внутри было еще темнее – сплошь черные и серые тона. Он подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. Со все возрастающим изумлением он заметил, что в глиняном кувшине сверкнула свежая вода. Пахнуло специями. Как это возможно?

За спиной хрустнула ветка.

Он быстро обернулся.

Одинокая фигура стояла на поляне. Вокруг все замерло – и деревья, и птицы. Фигура двинулась навстречу какой-то странной подпрыгивающей походкой и остановилась в нескольких шагах от него.

Камера выпала из рук Редфилда. Он в ужасе отпрянул.

Это была женщина. И у нее не было лица.

1

Ее называли Королевой мертвых.

Хотя в глаза этого никто не произносил, доктор Маура Айлз частенько слышала это прозвище, долетавшее с обрывками разговоров, которые сопровождали ее появление в залах судебных заседаний, на местах преступлений и в морге. Иногда она улавливала и нотки мрачного сарказма: «Ха-ха, а вот и готическая богиня явилась за свежатинкой!» В шепотках за ее спиной угадывалось скрытое напряжение, совсем как в бормотании верующих, завидевших в своих рядах неверного. Это было беспокойство тех, кто никак не мог понять, почему ее призванием стало общение со смертью. Неужели она находит в этом удовольствие? Неужели прикосновение к остывшей плоти, запах разложения привлекают ее настолько, что она не обращает внимания на живых? Окружающие считают это ненормальным и потому бросают в ее сторону косые взгляды, подмечая детали, которые еще больше укрепляют их во мнении, что она все-таки со странностями. Мраморная кожа, черные волосы, стриженные под Клеопатру. Красная помада на губах. Кто еще красит губы, отправляясь на место убийства? Но больше всего настораживает ее спокойствие, когда она своим царственным холодным взором окидывает жуткие сцены преступлений, вызывающие у других рвотный рефлекс. В отличие от окружающих она не отводит взгляда. А нагибается ниже, пристально смотрит, щупает. Нюхает.

А потом под ярким светом ламп в своей лаборатории препарирует трупы.

Вот и сейчас она работала: ее скальпель скользил по охлажденной коже, вспарывая подкожный слой жира, который отсвечивал маслянистым желтым блеском. «Любитель гамбургеров и картофеля фри», – думала Маура, секатором вскрывая грудную клетку, чтобы обнажить ее сокровищницу. Она делала это так буднично, словно распахивала дверцу кухонного шкафа.

Сердце покоилось в губчатой колыбели легких. Пятьдесят девять лет оно качало кровь по телу мистера Самюэля Найта. Оно росло вместе с ним, старилось, так же как и он, трансформируясь из упругой мышечной ткани в заплывшую жиром массу. Все насосы со временем ломаются, не избежало этой участи и сердце мистера Найта, когда тот сидел в своем гостиничном номере перед телевизором со стаканом виски из мини-бара.

Доктор Айлз не стала отвлекаться на раздумья о том, какими могли быть его последние мысли, испытывал ли он боль или страх. Хотя она и исследовала самые интимные участки его тела, держала в руках его сердце, мистер Самюэль Найт оставался для нее незнакомцем, молчаливым и непритязательным, охотно раскрывающим свои секреты. Мертвые терпеливы. Они не жалуются, не угрожают, не насмехаются.

Мертвые не могут обидеть; на это способны только живые.

Она работала с тихим упорством, производя резекцию грудины, выкладывая на препаровочный столик освобожденное сердце. За окном кружился первый декабрьский снег, белые хлопья с шуршанием бились о стекла, заметали аллеи. Но здесь, в лаборатории, тишину нарушали лишь звук льющейся из крана воды и шипение вентилятора. Ее ассистент Йошима двигался почти бесшумно и, предугадывая просьбы, возникал из ниоткуда в нужный момент. Они работали вместе всего полтора года, но уже казались единым организмом, подчиненным телепатии двух логических умов. Ей не нужно было просить изменить угол освещения – это уже было сделано, и свет падал на влажное сердце, а заранее подготовленные ассистентом ножницы ожидали своей очереди.

Испещренная темными крапинами стенка правого желудочка и белый рубец на апикальной области поведали ей печальную историю этого сердца. Инфаркт миокарда, перенесенный несколько месяцев, а может, и лет назад, уже разрушил часть стенки левого желудочка. И вот в течение последних суток случился новый инфаркт. Тромб заблокировал правую коронарную артерию, перекрыв доступ крови к мышце правого желудочка.

Она сделала резекцию ткани для гистологического исследования, заранее зная, что увидит под микроскопом. Коагуляцию и некроз. Вторжение белых кровяных телец, ринувшихся на защиту организма. Возможно, Самюэль Найт решил, что дискомфорт в груди вызван обычным несварением желудка. Пожалуй, ланч был чересчур обильным, не стоило есть так много лука, наверное, подумал он. И понадеялся на спасительный пептобисмол. А может, были и более угрожающие симптомы, которые он предпочел игнорировать: сильная тяжесть в груди, прерывистое дыхание. Во всяком случае, ему точно не пришло в голову, что это сердечный приступ.

И он даже не догадывался о том, что днем позже умрет от аритмии.

Теперь его истерзанное сердце лежало на препаровочном столике. Маура Айлз посмотрела на тело, лишившееся всех своих органов. «Вот и закончилась ваша командировка в Бостон, – подумала она. – Неудивительно, господин Найт. Ничего такого, за исключением жестокого обращения с собственным организмом».

Раздался зуммер телефона внутренней связи.

– Доктор Айлз, – сказал голос Луизы, секретаря.

– Да!

– Детектив Риццоли на второй линии. Вы ответите?

– Да, сейчас.

Маура сняла перчатки и подошла к телефонному аппарату, что висел на стене. Йошима, промывавший в раковине инструменты, тут же выключил воду. Он обернулся и уставился на доктора своими спокойными тигриными глазами, уже зная, чего ждать от звонка Риццоли.

Когда Маура наконец повесила трубку, она увидела немой вопрос в его глазах.

– Сегодня что-то рановато начинается, – сказала доктор.

Переодевшись, она покинула морг, чтобы пополнить свое царство еще одним подданным.

* * *

Утренний снегопад обернулся предательской смесью дождя со снегом, а очистителей на улицах не было и в помине. Маура осторожно вела машину по Джамайка-Риверуэй, колеса шуршали в снеговой каше, а дворники отчаянно скребли по ледяной корке на ветровом стекле. Это была первая зимняя буря в нынешнем сезоне, и автомобилисты еще не приноровились к сложным погодным условиям. По дороге ей уже встретилось несколько аварий, и сейчас она как раз проезжала мимо мигающей огнями патрульной машины, а чуть поодаль полицейский и водитель разглядывали съехавший в кювет грузовик.

Колеса «лексуса» заскользили в сторону, и автомобиль начало заносить на полосу встречного движения. В панике Маура ударила по тормозам и почувствовала, что, предотвращая занос, сработала автоматика. Машина вернулась на свою полосу. «К черту все это, – подумала Маура, стараясь унять сердцебиение. – Пора снова вернуться в Калифорнию». Она сбавила скорость и почти ползла по дороге, не обращая внимания на злобные сигналы плетущихся позади автомобилей. «Обгоняйте меня, идиоты! Немало я повидала вас, лихачей, на своем рабочем столе».

Дорога вывела ее в Джамайка-Плейн, западную округу Бостона с роскошными старинными особняками, широкими лужайками, спокойными парками и набережными. В летнее время это идеальное убежище от бостонского шума и жары, но сегодня под унылыми небесами и свирепыми ветрами, буйствующими на опустевших лужайках, здесь было холодно и неуютно.

Дом, который она разыскивала, оказался самым непривлекательным местом – здание пряталось за высоким каменным забором, опутанным зарослями плюща. «Баррикада от внешнего мира», – подумала Маура. С улицы ей удалось разглядеть лишь готические пики шиферной крыши и единственное окошко на фронтоне, смотревшее на нее своим темным глазом. Патрульная машина, припаркованная у ворот, подсказала ей, что адресом она не ошиблась. Пока к месту происшествия съехалось не так много машин – это были ударные части, предупреждавшие появление армии криминалистов всех мастей.

Маура припарковалась на противоположной стороне улицы и приготовилась сопротивляться порывам ветра. Когда она вышла из машины, ее ботинки заскользили по тротуару, и она едва удержалась на ногах, уцепившись за открытую дверцу. Восстановив равновесие, Маура почувствовала, как по икрам ног струится ледяная вода с подола пальто, успевшего промокнуть в слякоти. Какое-то время она не могла двинуться с места и стояла, подставив лицо мокрому снегу и удивляясь столь внезапному приходу зимы.

Она перевела взгляд на полицейского, сидевшего за рулем патрульной машины, и увидела, что тот наблюдает за ней, – похоже, он был свидетелем ее неуклюжести. В ней взыграла гордость, и она, схватив с переднего сиденья свой чемоданчик, резко захлопнула дверцу и величаво, насколько это было возможно, двинулась через дорогу.

– Все в порядке, доктор? – крикнул из окна полицейский с беспокойством, которое она вовсе не приветствовала.

– Лучше не бывает.