Прошлое никогда не проходит

Женя смутилась и покраснела, а Николай подчеркнуто вызывающе уставился на них:

– Мы вам не мешаем, сладкая парочка? Хоть бы меня, старого поклонника, постеснялись! Задушу обоих!

– Да ладно тебе дурака валять, Отелло доморощенный!

– Я не Отелло, а благородный рыцарь без страха и упрека.

– То-то ты всё время ворчишь и упрекаешь всех подряд.

Все, включая Николая, рассмеялись. Женя выскочила из палатки и вернулась с чайником, ребята позавтракали, разведя в мисках мюсли и с удовольствием выпив по «чашечке» кофе. Выйдя из палатки, они с растерянным недоумением уставились на скукоживавшуюся реку, обнажившую огромные диабазовые глыбы – неприятное препятствие для лодок. Казалось, словно ночью какой-то баловник передвинул их лагерь вместе с костром, даже лодки оказались на берегу. Оценив, насколько катастрофически мельчает, Женя, любившая Достоевского, заметила:

– Помните, в романе «Село Степанчикова и его обитатели» такой омерзительный фарисействующий тип был, Фома Фомич? Вот и наш Фомич прикинулся душечкой, а теперь Бог знает, что вытворяет! Говорят, он быстро превращается в цепь луж с хариусом, но нам бы уж лучше без рыбы, да с рекой. Вокруг густо заросшие болота, сопки и каменистое дно, по которому со снаряжением не протащиться…. Нужно торопиться.

Ребята быстро собрали лагерь, загрузили лодки, тщательно закрепили груз тентом и верёвками, и двинулись в путь. Мелкие комары с волосатыми лапками, несмотря на сильный встречный ветер, нагло облепили и лодку и геологов. Обычно на воде отдыхаешь от них, но только не здесь. И всё коварный Фома Фомич, это имя, с легкой руки Жени, так и закрепилось за речкой. Полдня ребята плыли без особых приключений: напряжённо вглядываясь вдаль, им удавалось обходить все преграды и выбирать правильное направление. Топооснова далеко не всегда помогала, ведь вода вольна бежать, куда ей вздумается. Частенько по дороге попадались многочисленные мелкие острова и глыбы темно-зелёного диабаза, и необходимо было быстро и точно направить лодку в нужное русло, чтобы не сесть на мель или не попасть в водоворот. Речка часто широко разливалась на многочисленные мелкие рукава, разделённые почти высохшими зонами, и, если ребят обманывало наитие, их ручеек иссякал, и приходилось перебираться в другой, волоча тяжёлую лодку по камням. В некоторых местах, наоборот, неожиданно было достаточно глубоко, по грудь, и тогда мощный поток уверенно направлял их на скрытую под водой или едва выглядывающую диабазовую глыбу. Прибавьте к этому слепящее глаза «встречное» солнце, мешающее обзору. Ближе к вечеру, когда ребята уже порядком устали от постоянного напряжения, Женя с Денисом всё-таки наскочили на такую глыбу. Все их активные телодвижения и размахивания вёслами ни к чему не привели, да и шибко дёргаться страшно: вдруг лодка порвётся. Пришлось обоим влезать почти по шею в воду, чтобы как-то снять её с камня, да ещё придерживать на лодке обеспокоенного Бренди. Вторая пара, наблюдая сзади за их потугами, свернула в правый рукав, пристроившись в узкий бурный потоп, и тут же наскочила на невесть откуда взявшееся среди скудной тундровой растительности подлое бревно, перекрывшее им реку. Лодка развернулась боком и моментально перевернулась, хорошо, что все было основательно закреплено, практически ничего не выпало, за исключением средства от комаров, которое лежало сверху. Хоть и неприятно, но пережить такую потерю пока можно – есть ещё одно в запасе.

Переодеться не было возможности: все вещи упакованы, а встать лагерем и разгрузиться негде, пришлось продвигаться далее в мокрой одежде, под ледяным ветром. Правда, он же и помогал подсушить её, благо гениально продуманные советские штормовые костюмы были и не жаркими, и от ветра прикрывали, и сохли быстро. (Однако, с наступлением перестройки, их перестали выпускать; магазины заполнились дорогой и красивой импортной одеждой, но, увы, совершенно непригодной для экспедиции, поэтому каждый из геологов трепетно хранил на складе свой старый выцветший штормовой костюм. Лучшей демонстрацией дружбы являлось предоставление его коллеге на полевой сезон, конечно, только в том случае, если обладатель ценной одежды не ехал сам). Да только под штормовой курткой у каждого из наших геологов находился свитер, который и не собирались сохнуть, а достать что-либо взамен невозможно.

У советских плоскодонок был приподнят нос. Один человек в них сидел «верхом» на носу, опустив ноги в болотных сапогах в воду, что экономило место в нагруженных лодках, и грёб байдарочным весло, другой – на корме, с коротким рулевым веслом. Но ничто не вечно под луной, честно прослужив четверть века, лодки стали приходить в негодность, резина пересыхала и трескалась. А новое снаряжение, как только началась перестройка, и «начальству» всех мастей брошен лозунг «обогащайся!», бурной рекой стало утекать со склада института. Дошло до того, что даже ружья, так необходимые геологом, чтобы просто выжить, и те распродали. Не избежали этой участи и знаменитые ГАЗ-66 с глобусом на борту – все до одной машины дружно уплыли с академической автобазы. Бюрократами разных уровней разворовывалось в Академии наук всё подряд: квартиры для иностранных гостей, институтские машины, загородные научные базы, санатории и детские лагеря, даже музейные экспонаты и редкие старинные рукописи быстро «уплывали» за рубеж. Об этом, конечно, знали и на самом верху, но смотрели на «прихватизацию» весьма благосклонно, собирая свой налог на воровство, да и в денежном эквиваленте для них, захвативших крупнейшие объекты страны, это были мелочи жизни. Кроме того, новым властям не нужна была отечественная наука, чем скорее её сами же «золотые мозги» развалят под одобрительное улюлюканье продажных либералов, тем больше облагодетельствуют их западные хозяева, так что эту кость с увесистым мясом бросили на растерзание академическим чиновникам.

Научные сотрудники не имели к разворовыванию собственности Академии наук никакого отношения, более того, если они вдруг случайно что-то узнавали и пытались хоть как-то противостоять «местным» делягам, их выживали из института. Но зато появилась причина посадить им на шею более тысячи бюрократов с огромными зарплатами, предъявляющих учёным самые идиотские требования. А ведь именно бывшие в советские годы молодыми учёными, с начала перестройки голодные и нищие, но не сбежавшие за границу, сохранили разоряемые институты и остатки научных школ.

И обо всём этом автор с горестью вспомнил лишь потому, что у новых лодок, по импортному образцу, нос не был задран, и вперед смотрящему приходилось плыть по пояс мокрым – встречный поток воды постоянно захлестывал лодку и человека на мысу, что добавляло неудобств в полевых условиях. Да и откуда может появиться подобное нашему импортное снаряжение, ведь никто и никогда в других странах не работал так, как наши геологи, тем более, в условиях крайнего севера!

Столь дружное купание заставило ребят срочно искать место для лагеря. Как назло, со всех сторон их окружало болото, и встать было негде. Пришлось проплыть ещё около двух часов, прежде чем тундра не только сжалилась, но ещё и побаловала их: они нашли чудесную уютную полянку, почти полуостров, утопающей в зелени и окруженный с двух сторон водой: в этом месте в Фомич впадала какая-то милая речонка, благодаря которой и растительности, и дров было предостаточно.

Первым делом Денис стал выцарапывать из-под брезента рюкзаки и передавать их соскочивший с лодки девушке, затем выволок плоскодонку на берег.

– Женя, давай повернёмся друг к другу спиной и переоденемся в сухое, а то зуб на зуб не попадает.

Дрожащую Женю не нужно было долго уговаривать, трясясь от холода, они с наслаждением скинули тяжелую мокрую одежду и облачились в сухую, обоим сразу стало немного легче, но мандраж всё не проходил. Женя нашла под брезентом спирт, налила в бутылку воду, а затем влила в него спирт: в этом случае он не нагревается. Они с удовольствием опрокинули его и закусили салом, тепло разлилось по их уставшим и продрогшим членам, жизнь заиграла многочисленными красками, усталость как рукой сняло. Бренди было сунул свой любопытный нос в Женин стакан, и тут же с отвращением отпрянул, обиженно отвернувшись от смеющихся ребят. Пришлось, ради примирения, и ему выдать кусочек сала. Ребята разгрузили лодку и стали разбивать лагерь.

Через полчаса они встретили своих товарищей, и, пока те переодевались, налили и им по полстакана эликсира здоровья и протянули бутерброды с салом – незаменимым спутникам заполярных исследователей.

– Вот это да, вот это начальник, ох, и угодила, Женечка, сокровище ты наше! А я, дурак, баб, пардон, дам ругал. Есть, оказывается, среди них настоящие бриллианты! И это ж надо, ровно 40°, как в аптеке! Талант, во всём талант!

– Ну, твоё сердце, морячок, растопить нетрудно – достаточно стакана горячительной влаги, и ты мой!

Смеясь и перешучиваясь, они дружно разгрузили вторую лодку, и лагерь зажил своей обычной жизнью. Ужин, сон, завтрак, маршрут, опять ужин и сон, и так продолжалось четыре дня, на пятый наши герои покинули эту симпатичную полянку и опять шагнули в неизвестность.

6. Следы былых цивилизаций

Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.

    А. С. Пушкин

Незаметно и относительно благополучно прошёл первый месяц их жизни. Время в поездках воспринимается иначе, а уж в поле – тем более. Обычно мгновенные и неотличимые один от другого дни, в поле становятся длинными, объёмными, насыщенными событиями и впечатлениями. Месяц здесь равен году в Москве. Правда, правда, ну, что ты вспомнишь о вчерашних или позавчерашних днях, даже неделях дома? В лучшем случае, какой-нибудь небольшой эпизод, и так проходят месяц за месяцем, год за годом, иногда не оставляя в памяти ничего, и чем человек старше, тем быстрее бежит драгоценное время. Только в детстве оно длилось бесконечно, казалось, что никогда не станешь «большим», и мы торопили его, а повзрослев, с ностальгией вспоминаем ушедшие навсегда эти счастливые денёчки. Ах, если б молодость знала, если б старость могла…. В школе жизнь делится на четверти и каникулы, в институте уже на полугодия, после его окончания она летит сначала годами, а потом и десятилетиями. Казалось бы, человек, становясь старше и мудрее, уже точно знает, что нужно делать, а чего лучше избежать, когда следует отстаивать свою точку зрения, а когда лучше промолчать, да только зачем ему эти знания? Молодые всё равно не поверят, а самому уже очень скоро ничего не будет нужно… Мало, слишком мало мы живём… Впрочем, верни нам юность, и мы вновь не послушает даже собственного совета, и наделает те же самые глупости, за которые корим себя с возрастом, и от которых пытаемся остеречь других.

Г еологи считают года иначе – полями, сначала воспоминаниями о них и обработкой привезённого материала, потом планами, сборами и подготовкой к новой экспедиции, и наконец – оно, долгожданное времечко. Здесь всегда живёшь до конца, полной жизнью, словно это твой последний день. В недоступных районах понимаешь, что деньги – всего лишь бумажки, которые никого никогда не спасут, не согреют и не накормят, и что труд, помощь, взаимовыручка и внимание друг к другу и есть единственно возможный способ существования. И не какой ты не царь природы, а всего лишь игрушка в её руках, страшнее всего лишиться тех, кто рядом с тобой – без них действительно трудно, подчас даже невозможно просто выжить. Нужно уметь прощать их слабости, беречь близких и заботиться о них, в экстремальных условиях человек человеку может быть только братом.

Каждый день, каждая минута в поле – труд, чтобы ты не захотел, ничего не подаётся на блюдечке. Желаешь помыться – собери дрова, натяни тент на шесты, натаскай воды и часть её выплесни на камни для пара и тепла, оставшуюся поставь на угли. Пока она греется, дым и пар ушли, и комары начинают зажирать тебя, намыленного. Много ли воды притащишь в котелке и чайнике? Вот и бежишь голый за следующей порцией, в это время камни полевой сауны остывают, спасительный пар пропадает, и комары вновь вонзают в тебя свои кровожадные хоботы, пауты с остервенением выгрызают мясо из мокрого тела, мошка поедает кожу, а ты опять с ожесточением разводишь на камнях костёр и тащишь воду, поливая ей то камни, то себя, и так бесконца. Особенно не просто в этой, да и во многих других ситуациях, девушке. Даже в таком, казалось бы, пустяке, как мытье, не обойтись без товарищей. В лодке, в маршруте, в лагере – везде рядом с тобой должна быть надежная рука друга.

В поле не бывает ничего наполовину, здесь всё по-настоящему, как на фронте. И неприятности, и смертельные опасности одни на всех. Впрочем, даже просто прожить вчетвером со случайными людьми 2–3 месяца без взаимных упрёков, обид и ссор – это тоже не мало. А общаться тебе здесь более не с кем, за много километров вокруг есть только ты и они. Твой эгоизм обернётся против тебя: если ты кого-то подведёшь, так же поступят и с тобой, и это может стоить жизни не кому-то, а именно тебе. Смерть здесь всегда рядом и уже с вожделением поглядывает в твою сторону… Связанные с тобой люди поневоле за это время становятся ближе, чем твои домашние; хоть ты их и не выбирал, но ежеминутно делишь с ними стол и дом, работу и отдых, будни и выходные, и часто достаточно длительное время. И ещё, здесь начинаешь понимать, что жизнь действительно бесценный дар, а единение с природой – великая радость, несовместимая с суетностью и раздражительностью. Так хорошо, когда мозги не засоряются бездарными кровавыми боевиками, и тебе на голову с утра до ночи не сыпятся негативные новости! Нужно сказать, что при социализме людей оберегали от этого, даже чересчур, а вот с приходом перестройки, вместе несметных богатств, мы увидели звериный оскал капитализма, и ужаснулись.

Но вернёмся к нашим героям. Прошло уже почти половина полевого сезона, однако Жене так и не удавалось найти то, зачем они, собственно говоря, и приехали, рискуя жизнью, на край света – она так и не увидела своих строматолитов. Несмотря на часто моросящий дождь, Фомич стремительно мелел, что могло существенно затруднить дальнейший сплав к месту встречи с вертолётом, и лодка буквально прыгала по гальке до первого крупного камня, выступающего над водой, часто приходилось волочить её вслед за собой, шагая по реке. При этом дно лодки то и дело цеплялось за камни, и каждый раз при этом скрипящем звуке путешественники тревожно переглядывались, боясь её распороть. Если лодку направляли в правильное русло, её подхватывало бурное течение, и она летела с ветерком по низкой воде до первой мели, и тут только берегись, чтобы не перевернуться! Да как только определить это единственное правильное, среди множества других разветвлений, и как вовремя из него смыться, пока оно не иссякло? Решать только тебе, и мгновенно. Ледяной ветер хлещет в лицо, руки мёрзнут от металлических вёсел, комары не покидают ни на минуту. Обычно на реке отдыхаешь от них, но только ни на Фомиче, здесь эти мелкие гады всегда в строю, не обращая внимания ни на порывистый ветер с Северного Ледовитого океана, ни на холод и дождь.

Пейзаж вокруг более не радовал: топкие пустынные берега с редкой растительностью, мрачная холодная погода, постоянная сырость и ледяной ветер. Неожиданно плоские болотистые берега сменились невысокими скалами, подступающими к самой воде, река вновь стала глубокой, обрывистые берега обнажили прекрасные разрезы, и Женя стала внимательно вглядываться в них, выбирая место для лагеря. Вкоре они причалили к высокому сухому берегу и встали как раз напротив обнажения. Место для лагеря было очень уютным, сухим и живописным. Моментально лодки были разгружены, лагерь разбит, и в котелке весело зашипели макароны с тушёнкой – со стороны могло показаться, что они здесь уже сто лет живут. Вдруг раздался возглас Николая, отошедшего в кустики по делам:

– Смотри, Женя, что я нашёл! С тебя бутылка!

Все окружили его, забыв о дымящемся ужине, и стали передавать из рук в руки камень размером чуть больше ладони, с двумя округлыми выемками. Фёдору он напомнил двойную пепельницу. Да, это и были два строматолитовых столбика в поперечном сечении, но откуда они привнесены и где их искать, совершенно непонятно, вокруг ничего подобного не видно. Фёдор, с аппетитом поглощая макароны по-флотски, спросил:

– Жень, что же за ценность такая – твои строматолиты? Кому они нужны и с чем их едят?

– Это, Феденька, такие окаменевшие бактериально-водорослевые постройки. А интересны они тем, что построены первыми жителями нашей планеты, появившимися ещё 3,4 миллиарда лет тому назад и благополучно процветающими до сих пор. Своего рода, следы не очень-то известной нам цивилизации, знающей о нас всё.

– Они что, соображают? А мы когда появились?

– Люди? Менее миллиона лет тому назад. Существует такая немножко сумасшедшая гипотеза французского учёного, утверждающая, что именно бактерии создали человека для того, чтобы он им достал из земли необходимые углеводы, которых им стало не хватать. И уж не такая она бессмысленная или смешная, эта гипотеза, как может показаться. Каждый, кто изучает бактерии, поражается организованности и общности этих организмов, их предусмотрительности, умению передавать информацию, перестраиваться и интересы сообщества ставить выше своей жизни. Мы мним себя венцом природы, однако истинные хозяева жизни на нашей планете – бактерии, это они создали кислород, без которого люди так и не появились бы, они принимают участие в формировании различных пород и полезных ископаемых, решают, жить нам или не жить, и даже создают необходимые условия в нашем организме. Бактерии могут быть нам и ближайшими друзьями, и самыми коварными непобедимыми врагами, и кем им быть, решают они, а не мы.

– Знаешь, Женя, ты обо всем умеешь очень интересно рассказать. Так и хочется всё бросить и идти к вам в лабораторию.

– Вот я так и сделал, – сказал Денис.

– Ой, ребята, в Советские времена я была бы счастлива это услышать и помогла бы вам во всём. Но, увы, сейчас ни наука, ни геология никому не нужны, живёшь, как под занесённым топором. Так что простите меня, ребята, и не обольщайся нашими с Колей рассказами, просто мы любим свою работу.

Дремавший у её ног Бренди, стал толкать носом сначала Женю, а затем и остальных, в сторону палаток – мол, спать пора.

7. Окаменевший город

На следующий день ребята отправились в маршрут вверх по узкому притоку Фомича, и Бренди, как всегда, увязался за ними. Пробираясь вглубь тундры, геологи надеялись найти там строматолиты, но, увы, в обрывистых берегах извилистой речки и намека на них не было. Река уводила их вверх по течению, в комариное царство, где насекомые густым облаком облепляли геологов, и уже не имело никакого смысла отмахиваться от них или мазаться защитными средствами: во время движения даже самые сильные из них не помогают. Более того, кожа потеет, и маленькие ранки, укусы, обветренные и раздраженные участки на лице больно дерёт от этих агрессивных препаратов, а комары липнут только больше, влекомые теплом и запахом крови и ран человека. Да и при описании разреза не присядешь, комары продолжают настырно лезть в лицо, глаза и рот, забиваются в волосы под капюшон, и там мерзостно жужжат и кусают.

Река резко повернула вправо, образуя замысловатую петлю, и вновь возвратилась в прежнее русло. Геологи прошли ещё немного, буквально 500 м в сторону от поворота, и взволнованно замерли. Они увидели огромную скалу, сложенную тесно соприкасающимися бордово-красными столбиками строматолитов, словно выросшими из-под земли. Тучи и даже облака испарились на небе, и оно стало синего цвета, будто геологи попали в жаркие страны. Солнце освещало багряно-красную 250-метровую причудливую постройку, протянувшуюся на 4 км. Женя, оглядываясь вокруг себя, удивлённо воскликнула:

– Ой, да ведь это древний заброшенный город из «Маугли»! Помните мультик? Кружевные темпы! Только мартышек не хватает.

– И впрямь похоже, и даже небо такое же. Может быть, мы трансформировались в Индию? – возбуждённо спросил Денис.

– Чур, я буду удавом, а вы мартышками! – ядовито произнёс Николай, но они не обратил на него внимания.

Действительно, перед глазами всплыла удивительная картина, словно под южным небом раскинулся заброшенный город с ажурными храмами, сверкающими под лучами знойного солнца. У подножья скалы – древнего рифа – находились так называемые пластовые строматолиты, то есть порода с тонкими извилистыми слоями разного цвета, протягивающимися параллельно земле, постепенно из них вырастали небольшие куполовидные образования, которые переходили вверх по разрезу в многочисленные тесно соприкасающиеся параллельные столбики около 10–15 см шириной. Они также были сложены чередующимися тонкими волнистыми слойками серого, розового, ярко- и тёмно-бордового цветов, протягиваясь почти до верха постройки, а в её кровли были рассыпаны онколиты – «шарики» размером от 2,5 до 6 см в диаметре с концентрической слоистостью. Багряно-красно-серая скала подвергалась длительному воздействию воды, мороза, ветра и других природных факторов, что подчеркнуло её замысловатое строение: процессы выветривания превратили поверхность породы из разноцветных тонко чередующихся слойков в кружево с причудливым рисунком – ну, прямо, восточная вязь! Постройка и впрямь напоминала огромный индийский храм – темп, украшенный орнаментом из вырезанных на его поверхности неповторяющихся фигурок людей. Земля вокруг стромалитового рифа была усеяна нежной салатовой травкой и разнообразными атласно-бархатными цветами с плотными, шелковисто-перламутровыми листочками, покрытыми мягким серебряным пушком. Крупные цветы были удивительно привлекательны своей скромной необычной красотой и нежной окраской, они напомнили Жене одинокий эдельвейс, которые она видела высоко в горах Тянь-Шаня и Памира, но здесь, в тундре, цветы гораздо крупнее, ярче и разнообразнее, чем в горах, и их было много. В пятистах метрах от рифа, параллельно ему, протянулась другая, более массивная и плотная биогенная постройка с округлой кровлей, к ребятам была повёрнута её северная сторона, и казалось, что здесь навсегда поселилась зима: вокруг неё не было ни травы, ни цветов, а лишь островки голубого снега, от которого исходил леденящий холод.

– Нет, не трансформировались, мы всё ещё на семидесятой широте, – заметил Николай, указывая на неё глазами.

Нетронутость природы, отсутствие всё уродующего человека чувствовались здесь в каждом вздохе. Радостное возбуждение и отрешённость от бесконечно-скучной в последние дни серой погоды и тяжёлого каждодневного труда охватила их всех, включая лохматого спутника, удивленно поглядывающего на сказочное место, щедро освещённое солнцем. Они стояли, словно завороженные, а затем весело зашагали к высоченному сказочному замку, построенному самыми первыми обитателями нашей планеты. Бренди, очарованный растительностью и её богатыми запахами, бросился валяться в траве, радостно перевертывая своё лохматое туловище с боку на бок. Женя схватила за руку Дениса и почему-то шёпотом произнесла: