– И чего стоишь? – прозвучало насмешливо за спиной.
Он обернулся. Вирри! Служанка-полукровка, с ней можно по-простому.
– Сержанта жду.
Она насмешливо фыркнула.
– Не дождёшься!
– Умер? – удивился он.
В прошлый его приезд, ну да, шесть декад назад, он был в суточном увольнении, и Сержант ещё учил его армейскому «две дюжины без трёх», что суровее тюремного, и был здоров, только что курил больше обычного.
– Умер? – повторил он.
Вирри снова фыркнула.
– Как же, в лазарет его сдали. Ветеранский.
Он всё молчал, глядя на неё, и Вирри, страшно довольная тем, что опередила всех, стала рассказывать:
– Ну, не нужен он теперь на хрен никому. Ты-то вырос, вон какой вымахал, а больше его ни к чему не пристроишь. И эта, ну, она сейчас в генеральшах, дыма не любит, и всё один к одному, уже три декады как его отправили.
Он кивнул.
– Сама и отправила?
– Вот ещё! Да кто её слушать будет! Сам генерал.
– Ладно, понял.
Говорить ничего служанке он не стал, хотя решение принял сразу. Та ещё немного постояла, глазея, как он разбирает свой сундучок и раскладывает вещи, и болтая о всяких новостях, кто из слуг с кем переспал, кого наказали, кого… и не договорив, ойкнула и убежала. А в дверях возник Таур – дворецкий, начальник над слугами.
– Прибыл, значит.
С Тауром ссориться нельзя: чистокровный, и даже не бастард, так что… Он выпрямился и повернулся к нему лицом.
– Да.
– Надолго?
– На декаду.
Таур кивнул.
– Будешь есть в его смене.
Он понял, что Таур говорит о Сержанте, и решил уточнить слова Вирри.
– Где он? В инвалидке?
И сдержанно чёткий ответ.
– Отставной сержант Яшен Юрд помещён в Северный госпиталь-интернат.
Таур знает всё, обо всём и обо всех. Если бы информация была закрытой, ему бы ничего не сказали. Ответ Таура означал, что ему разрешают навестить Сержанта. И он искренне поблагодарил дворецкого. Новый кивок, и Таур ушёл. Он закрыл за ним дверь и огляделся. Неужели у него теперь будет своя комната? И он наконец-то будет один. Здорово! Почти как у Жука, а Жук не просто чистокровный, а сын-наследник младшей ветви своего рода. Интересно, зачем Жука отправили в военное училище, ведь военный из него – никудышный. В теории Жук ещё туда-сюда, а на практике… а в строевой ва-аще! И ничем Жука не проймёшь. Даже на личную муштровку под него, рядового, да ещё бастарда-полукровку ставили, другой бы со стыда сгорел, в струнку бы вытянулся, лишь бы среди своих остаться, а Жуку хоть бы хны. А здорово, что выход свободный, можно будет сходить к Жуку, не спрашиваясь и не докладываясь. Думая об этом и даже не обратив внимания на впервые названное ему полное имя Сержанта, на то, что у них одна фамилия, он осмотрел комнату ещё раз, убедился, что из вещей Сержанта ничего не осталось. В комоде бельё и рубашки только его размера, а в шкафу спортивный костюм, комбинезон для работы в саду и в гараже, штатские брюки, что тоже явно для него, ну да, форма для выхода в город, а так её незачем трепать. Мимо Таура ни одна мелочь не пройдёт, всё всегда на уровне. Он решительно разделся и убрал форму в шкаф. Душ у Сержанта раньше был свой, если кабинку не убрали, значит, ему можно ею пользоваться и не ходить в общий с другими слугами. Он попробовал дверь в углу за комодом. Так, унитаз, раковина, душ – всё на месте. Висит полотенце и лежит простое мыло для тела. Во здорово!..
… А после выпуска он нашёл в шкафу штатский дешёвый «приличный» костюм, в карманах которого заботливо приготовлены зажигалка, «городской» складной ножик со штопором, пивной открывалкой и лезвием-вилкой для закуски и рекламный проспект городских борделей. Будто он сам не знал, где что искать и как найти. И гемов тогда отец ему дал больше, а на комоде лежал конверт с его содержанием на время уже не каникул, а отпуска. Последняя выплата – положенная норма финансового довольствия рядового в отпуске – от отца. Потому что через положенные три декады отпуска он поступил на службу, и из его финансового довольствия пошли положенные выплаты отцу – по многовековой традиции пять из двенадцати, а по официальной ведомости – сорок пять процентов. И больше отец ему ни разу, ни гема, ни сотки. Всё по закону – до совершеннолетия отец содержит бастарда, оплачивая его обучение и так далее, а потом бастард всю жизнь платит отцу. Всё по закону. Нажитое бастардом принадлежит отцу. Отец никогда не требовал с него больше тех сорока пяти официальных процентов, а когда он после дембеля зажил отдельно, изредка вызывал для разовых поручений, пока…
…Гаор досадливо тряхнул головой, и неожиданно быстро отросшие волосы щекотно упали на лоб. Что ж, к этому тоже надо привыкнуть, полукровки щетинистые и лохматые. Да, как там было с Сержантом? Вспоминаем по порядку…
…До обеда он обживал теперь уже свою комнату, обошёл хозяйственный двор, поговорил со знакомцами и приятелями из слуг – были у него и такие, всё же не чужой он здесь, а сын, хоть и бастард. В саду, как он помнил, в это время гулял Братец, и он туда предусмотрительно не совался. Пообедал со старшими слугами и рядовыми из охраны, привычно помалкивая и только отвечая на вопросы. Но едой его не обделили, спрашивали об учёбе довольно дружелюбно. Двое новеньких из охраны сами только в прошлом году окончили училище, хоть и другое, но нашлось о чём поговорить. А после обеда он переоделся у себя в комнате и ушёл в город. На воротах его ни о чем не спросили. Не спросил и он. Найдёт он Северный госпиталь-интернат без них. Что он, города не знает? У них уже целый цикл занятий по уличным боям прошёл.
Северный госпиталь-интернат располагался на окраине, с неизменным высоким глухим забором с общевойсковой эмблемой на воротах и будочкой пропусков. Он предъявил выданную в училище увольнительную и назвал к кому:
– Отставной сержант Яшен Юрд.
– Седьмой отсек, – ответили ему, выдавая разовый пропуск на полтора периода.
Обсаженная живой изгородью в полный рост (192 см) прямая аллея, у перекрытых калитками проходов в отсеки таблички с номерами. Вот и седьмой. Он толкнул незапертую калитку. Та же, покрытая казарменно красным толчёным кирпичом дорожка, упирающаяся в низкое широкое здание, но с боков газон, клумбы, скамейки у клумб и под деревьями. На скамейках старики в военной форме, многие с наградами, нашивками за ранения, за бои, но… да все не выше старшего сержанта. В первый момент они показались ему одинаковыми, и он растерянно остановился. Но его почти сразу же окликнули.
– Ты?! – и неуверенно, – Гаор?
Сержант впервые назвал его по имени.
– Так точно! – гаркнул он, разворачиваясь на голос и по-уставному бросая ладонь к козырьку. – Курсант Гаор Юрд прибыл в отпуск.
Под раскидистым деревом четыре скамейки составлены правильным квадратом, посередине раскладной столик, на нём развернутая клетчатая доска, кости, цветные фишки, обернувшиеся к нему старики и медленно встающий Сержант.
– Вольно, курсант.
– Твой?
– А ничего, Яшен, держит выправку.
– Похож!
– Поздравляем, Яшен.
– Игра, значит, побоку?
– Да, спасибо, племянник, дальше без меня, – ответил всем сразу Сержант, бросая зажатые в кулаке фишки и выбираясь из-за стола.
И это брошенное мимоходом: «племянник», – подтвердило то, о чём он стал догадываться и раньше, да что там, что знали все, но никогда не говорили вслух. Сержант – его дядя, брат его отца, бастард его деда.
– Ну, здравствуй!
Чудеса продолжались: Сержант обнял его!