Мир Гаора. 5 книга. Ургайя

– Что слышал. Отпаивать его буду.

– Да ты, Нянька, что? С ума сошла? Отпоить надо, так у тебя что, ни вишнёвки, ни смородиновки, ни водки не осталось? Так всё в Новый год и выхлестали?

– Выпили в плепорцию, – сурово возразила Нянька, – сколь положено, столько и отмерила. А ты не жмись. Нельзя ему водки сейчас, обожжёт душу только, а ему прогрев нужен.

– Может ему ещё устриц с трюфелями подать? – начал он злиться.

– А это чо за гадость? – спросила Нянька и тут же отмахнулась. – Потом расскажешь, недосуг сейчас. Я уж за Мокошихой послала. Отмаливать будем. Давай бутылку-то.

– А без бутылки молиться не можете? – съязвил он.

– Тьфу ты! – сплюнула Нянька. – Сказано же, его поить будем. И не лезь ты, коли без понятия.

– Угу.

Он достал из-за Большой Академической Энциклопедии пузатую бутылку, где на золотой этикетке красовалась чёрная императорская корона. Бутылка была открыта, но оставалось ещё больше половины.

– Так, Нянька, а теперь послушай мои понятия. Сволочь эта, что его привезла, все документы оформила и даже налог уплатила.

– Ну и хорошо, – кивнула Нянька.

– Мало хорошего, Нянька. Такого, чтоб купчую без осмотра и торга оформляли, не бывало. Не по правилам это.

– А раз деньги уплочены, то на правила и накласть можно, – убеждённо сказала Нянька.

Он хмыкнул.

– Это смотря кому, Нянька. Вот захотят зелёные петлицы проверить: за что столько отвалено и почему с нарушением продан, и нагрянут посмотреть на него. А он подыхает. А штраф до двойной продажной цены доходит, если новокупку сразу ухайдакали.

– Вот он и помрёт, пока я тут с тобой лясы точу.

Нянька ловко выхватила у него из рук бутылку и спрятала к себе под платок.

– Всё, иди, ложись, отдыхай, дети в порядке, на усадьбе порядок. Лишь бы он до Мокошихи дотянул.

Про Мокошиху Коррант слышал многое, даже пару раз видел издалека эту высокую худую рабыню с гордой, прямо-таки королевской осанкой. Кто был её владельцем, никто не знал, как и её возраст. За кем-то она, конечно, числилась, в каком-то посёлке или чьей-то усадьбе жила, но все относились к ней с плохо скрытой суеверной опаской. И раз Нянька позвала её лечить Рыжего… то ему и в самом деле нечего соваться. Коньяка, конечно, жалко, но как-то всё остальное ещё дороже. И он вернулся в спальню, где его уже ждали кувшин с квасом, перестеленная кровать и Милуша с Белёной, весёлые, ласковые и услужливые. Он довольно быстро отправил их отдыхать, поспал, встал, совсем успокоившись, и вернувшись в кабинет уже спокойно, на трезвую во всех смыслах голову перечитал оставленные ему заезжей сволочью документы.

Купчая и квитанция об уплате налога были заполнены с соблюдением всех формальностей и ничего нового не дали. А вот карта… к пометке «шофёр» добавлено «телохранитель», в графу навыков «владеет рукопашным боем», а к трём единичкам категории добавлен плюс. Категория «Экстра». О рабах с такой категорией он только слышал, но ни разу не встречал. Что и понятно: категорию «экстра» не продают. Надо быть сумасшедшим, чтобы продать такую ценность, дважды сумасшедшим, чтобы купить такого раба, беззаветно преданного, готового выполнить любой, но не твой приказ, потому что не ты, а кто-то другой сделал из него «экстру», настроенного на полное подчинение одному единственному человеку, но не тебе, и трижды сумасшедшим, чтобы указывать это в официальной карте. Хотя… чтобы оправдать несуразно высокую цену? Или ещё одна пакость? Будем ориентироваться именно на этот вариант. И тогда сейчас всё зависит от Няньки и таинственной Мокошихи. А ему остаётся только ждать.

…сверкающая холодная белизна вокруг. Он падает, вверх или вниз, хотя падать вверх нельзя. Где он? Он нигде. Это ничто. Он никто, и звать его никак, и вокруг ничто. Его нет, он растворяется в сверкающей обжигающей холодом белизне, ещё немного, ещё чуть-чуть потерпеть, и его не будет, и больше ничего не будет, надо ещё чуть-чуть потерпеть…

Придя на рабскую кухню, Нянька строго посмотрела на сидящих за столом:

– Про Мокошиху что слышно?

– Сказала, не замедлит, – ответила бегавшая за ней Басёна.

Красава вздохнула.

– Мы его напоить хотели. Не принимает нутро, выливается. И не чувствует ничего.

Трёпка шмыгнула носом и повинилась:

– Я лапнула его, а он…

– У тебя одно на уме, – отвесила ей подзатыльник Жданка. – Кирпичи мы к ногам ему приложили, а он…

Мужчины угрюмо молчали. Нянька снова кивнула:

– Так. Я сейчас к себе зайду, а потом у него буду. И не лезьте никто. Сами управляйтесь. Большуха, Тумак, чтоб порядок был, поняли? Недосуг мне сейчас. Мокошиха когда придёт, ну, она сама дорогу найдёт.

И ушла.

Ужин закончился в сосредоточенном строгом молчании. Даже Орешек, как обычно сидевший на коленях Джадда, который кормил его из своей миски, не лепетал и не гукал. Поев, все встали и тихо разошлись по своим повалушам.

Отдав Орешка Цветне, Джадд накинул куртку и вышел покурить на крыльцо. Вскоре к нему присоединились остальные мужчины.

– Как думашь, – негромко спросил Тумак, – выживет?

Джадд пожал плечами.

– Ток плохо, – тронул себя пальцами за висок. – Очень плохо.

– Через голову пропускали? – удивился Тумак и понурился. – Хреново.

– Жалко мужика, – тихо сказал Чубарь.

Помолчали.

– Вызвездило-то как, – вздохнул Лузга.

– К морозу, – кивнул Сивко.

И снова помолчали.

– Быват же такие сволочи, – пыхнул дымом Чубарь.

Джадд молча кивнул, а Тумак припечатал:

– Нелюдь она нелюдь и есть.

– То-то Старшая Мать велела солью присыпать.

– Ну да, чтоб нежитью не перекинулась и не вернулась.

– От нежити да нечисти соль – первое дело.

И вдруг во дворе появилась высокая чёрная фигура замотанной в платки женщины. А как ворота или калитка открылись, никто и не видел. Вот не было её, и вот она. Мужики сразу загасили сигареты и с поклонами расступились, открывая проход. Она ответила им кивком и, проходя мимо, бросила: