…– Жениться не надумал?
– А зачем, Фредди?
– Его и так любят, – Эркин глядит на Эндрю с ласковой насмешкой. – Первый парень на деревне.
– Во! – польщённо ухмыляется Эндрю. – И потом. Ты ж, старший ковбой, вот ты женишься, и я за тобой! Не бойсь, не отстану…
…Над этим они ржали долго и с удовольствием. Эркин легко про баб говорить стал, не заводится, как летом было, и вообще… отошёл, совсем нормальный парень, а Эндрю… всё тот же, но под малолетку уже не играет. Что ещё? Расспрашивали и его самого, в основном про имение, кто там да как там…
…– Молли замуж вышла.
– Ну, и счастья ей, – Эндрю шутливо салютует стаканом. – И деток здоровых…
…Да, здесь у Эндрю не свербит, всё нормально. И с деньгами парни не жмутся, рассказали, чего и сколько накупили, так это чуть не за полторы тысячи перевалило. Ну, это ссуды комитетские, так что, не уцепит никто, всё законно. Всё у парней хорошо, всё нормально. И… да, так и не иначе. Приехать уже прямо в Загорье и разговаривать с Эндрю один на один, без намёков и подходов. О чём бы Эркин ни знал, он при этом разговоре лишний. А где? Трактир не пойдёт, не нужны тут ни уши, ни глаза чужие. Стоп! Есть место…
…– У нас дом построили, для одиноких и малосемейных, «Холостяжник», а я ж, как приехал, сразу на квартиру записался, так что в понедельник пойду, – Эндрю достаёт из нагрудного кармана пустую визитку и старательно вписывает на двух языках ещё один адрес. – Вот, квартиру, правда, пока не знаю…
…Дать парню переехать и обжиться немного. Недели две, ну, двадцать дней. Дольше тянуть нельзя, упустим время. Начнётся сезон и всё станет сложнее. Делать ещё можно будет, а решать и готовить надо сейчас. Сегодня двадцать девятое, к семнадцатому он должен это сделать. С Джонни Эндрю разговаривать не будет, Джонни для них обоих – лендлорд. Значит… значит, это его дело. И только его.
Для России рейс считался коротким, и пассажиров не кормили. Но после их пиршества в шашлычной Фредди был уверен, что два, а то, пожалуй, и три дня голодовки ему не помешают.
Россия
Цареградская область
Алабино
Центральный военный госпиталь
Степан Мухортов оказался в общем именно таким, каким представлял его себе Жариков по рассказам Марии. Кряжистый крепкий мужик, не злой, но себе на уме. С Марией поздоровался, обняв её с властной уверенностью.
– Что ж ты?
– Так уж вышло, Стёпа, – виновато вздохнула Мария.
– И чего у тебя?
Мария снова вздохнула.
– Неродиха я, деток у нас не будет, никогда.
Он молча смотрел на неё, будто ждал. И Мария продолжила заготовленное.
– И этого… ну, спать с тобой… нельзя мне.
– Со мной? – тихо, но со слышной угрозой уточнил Степан.
– С любым! – на глазах Марии выступили слёзы. – Вообще нельзя, – она уже говорила только по-английски. – Больная я вся внутри. Не жена я, никому не жена.
– Не реви, – властно остановил он её. – Кто сказал? Врач, говоришь? Веди к нему.
Мария повела его к Варваре Виссарионовне. Это ж она… по женским делам. А уж она, объяснив всё Степану, вызвала Жарикова.
Выслушав Варвару Виссарионовну, Степан кивнул.
– Так, ясненько. И с чего это с ней? С тифа такое не бывает.
– Это был не тиф, – сразу вступил Жариков. – Другая болезнь.
Он ещё раньше решил не рассказывать Степану всего: то, что тот видел Марию в «горячке» и в «чёрном тумане» позволяло не соврать, и даже не умолчать, а поменять местами причину и следствие.
– Если по-простому, – начал Жариков в меру грубовато, – выгорело у неё внутри всё.
Степан приоткрыл рот, мучительно соображая. Покосился на Варвару Виссарионовну, понурившуюся Марию.
– Это от чего ж? Заразилась, что ли? Так…
– Нет, – перебил его Жариков, – это не заразно. Но и заболела Мария не сама, – и решил: – Идёмте ко мне, там договорим. К Варваре Виссарионовне вопросы есть?
– Какие уж тут вопросы, – Степан тяжело встал, будто услышанное только сейчас дошло и придавило его. – Спасибочки вам, доктор, за разъяснение.
До кабинета Жарикова они шли молча, а у самой двери Степан с прежней властностью бросил Марии:
– Обожди здесь, мужской разговор.
Жариков ободряюще кивнул Марии, пропуская Степана в свой кабинет.
В кабинете Степан молча сел на указанное место и, к удивлению Жарикова, начал разговор точно с того, на чём его прервали.
– Так как же так? Не сама заболела. Заразили специально, так, что ли?
– Не заразили, – вздохнул Жариков. – Но специально. Ты знаешь, кем она была раньше?
– Номер видел, не слепой, – буркнул Степан. – Я ж её сам, как дитё, в корыте купал, с ложки кормил. Рабыней была, ну, так что? – и догадался: – Это, что ж, хозяева её, что ли? Они?
Жариков кивнул. Минут пять Степан безобразно ругался на двух языках, вминая кулаком сказанное в своё колено. Жариков терпеливо ждал. Наконец Степан успокоился.
– Сволочи. Не себе, так никому, значит, сволочи, попались бы мне. Такую красоту загубили, – твёрдо посмотрел Жарикову в глаза. – Попить дай, в груди загорелось.
Жариков встал и налил ему воды.
– Держи. Другого нет.
– Другое я в другом месте и возьму!
Степан жадно выпил стакан до дна и символически вытряхнул на пол последнюю каплю.
– Ладно, доктор. Теперь-то что делать? – и заговорил сам, не дожидаясь ни ответа, ни дальнейших вопросов. – Люблю я её, а жить-то надо. Думаешь, я не понял, чего она сбежала? Я ж не дурак. Она – баба хорошая, не смотри, что красавица и фигуристая, у неё душа есть. Это она мне руки развязать решила. Уезжала, прощалась, я и понял. Всё, Степан, улетела жар-птица твоя. Это бабы ей нажужжали про неродиху, дескать, уйди, дай жизни мужику. А и правы бабы, стрекотухи, жужжалки чёртовы. Мне уж сорок глянуло, волос седой пошёл, а ни дома, ни семьи, ни деток. Корень свой оставить на земле нужно, чтоб жизнь незряшной была. Я в угоне об этом сны видел да наяву думал. А тут… красива она, я в том сарае только глянул на неё, аж зашёлся. Ну, думаю, моя будет, ни у кого такой от веку не было и быть не может. И вот…