– И скажу. Это тоже правда, Женя. Ты лучше всех.
Женя медленно закинула руки за голову и потянулась.
– Как хорошо, Эркин.
– Лучше не бывает, – кивнул он. – Я уложу тебя, хорошо?
– Как это?
– Ну, ты поспишь. Тебе надо отдохнуть.
– А тебе?
Он улыбнулся её вопросу.
– От радости не устаёшь.
– Ой, как это тебя хорошо получилось?! – Женя порывисто поднялась к нему. – Значит, тебе это в радость, и ты не устаёшь, а мне, значит, отдыхать надо, мне, получается, это не в радость, да? Вот я тебя за это сейчас!
Она обхватила его за шею и резко дёрнула на себя. Эркин поддался рывку и позволил повалить себя на постель. Задыхаясь от смеха, она шутливо тузила его, так что он попросил:
– Женя, не щекочи, я ж в голос заржу, Алису разбудим.
– Придушу провокатора, – грозным шёпотом сказала Женя, усаживаясь на него.
Эркин согнул ноги в коленях, чтобы Женя могла опираться спиной. Теперь она сидела у него на животе и даже ноги ему на грудь поставила.
– Тебе удобно? – заботливо спросил Эркин и, дождавшись ответного кивка, продолжил: – Ты меня пока душить будешь, я вздремну малость, – закрыл глаза и даже всхрапнул.
Женя рассмеялась и попыталась встать, но он сразу открыл глаза.
– Нет, Женя, ты сиди.
– Тебе же тяжело, – возмутилась она.
– От тебя? Никогда.
Но она всё-таки слезла с него и встала.
– Лампа догорает уже.
– Понял, – Эркин потянулся, проехавшись спиной и ягодицами по мягкому ворсу ковра. – Ох, хорошо как. Всё, встаю.
Он сбросил себя с кровати, нашёл шлёпанцы, подобрал штаны и рубашку. Женя уже надела халатик и унесла на кухню чашки, и там теперь еле слышно звякала посуда и плескалась вода. Эркин, прижимая к груди одежду, прошёл к себе в кладовку, вытащил и развернул свою постель, сложил штаны и рубашку и вышел на кухню.
– Я возьму тёплой воды? Оботрусь.
– Конечно, бери, – Женя расставляла вымытую посуду на новенькой проволочной сушке.
– А… а ты?
– Я уже, – засмеялась Женя. – Пока ты штаны свои искал.
– И я уже, – Эркин расправил на верёвке влажное полотенце. – Завтра я поправлю.
– Что?
– Сушку. Там гвозди слабые, я смотрел.
– Ага, – Женя вдруг зевнула. – Спокойной ночи, Эркин.
– Спокойной ночи, – откликнулся он уже из-за двери кладовки.
Женя оглядела кухню, проверила, насколько плотно закрыта дверца плиты, послушала сонную тишину в кладовке и пошла в комнату. Уходя, Эркин привернул фитиль, и теперь комната тонула в полумраке. Женя быстро разобрала постель, погасила лампу и легла. Каково ему там, на полу? Интересно, ну, когда-нибудь их оставят в покое? Чтоб не бояться, чтоб не прятаться от всех, чтоб Эркин мог до утра спокойно спать на кровати. Ведь если подумать, то у них только одна нормальная ночь и была. Когда он с заработков приехал. Правда, если честно, они и не спали в ту ночь. Но всё равно, он до утра оставался с ней, а сейчас… что же делать, так уж получилось, что иначе нельзя. Что же делать?
Алабама
ВЧ № 4712
Золотарёв любил водить машину и при малейшей возможности садился за руль. Шофёр нужен… когда он нужен. И разговор за рулём вести удобнее. Всегда можно отвлечься на дорогу и тем выгадать время для обдумывания ответа. Хотя на этот раз собеседник нелёгкий – на лету всё схватывает, с очень хорошей реакцией.
– Мы союзники, Игорь Александрович.
– С разными методами, не так ли?
– И это. Но сейчас и методы наши совпадают.
Ироническое хмыканье, быстрый взгляд. Ладно, пойдём так:
– Игорь Александрович, почему вы не вернулись к научной работе?
– Видите ли, Николай Алексеевич, во-первых, делать историю – занятие не менее интересное, чем её изучать. Во-вторых, мне попросту не к чему возвращаться. Все мои довоенные материалы и наработки погибли. В-третьих, я не могу оставить моих товарищей. Они помогали мне, мой долг… фронтовое братство, если хотите, – Бурлаков говорит спокойно, академически рассуждающим тоном. – И наконец, в-четвёртых, у меня, простите, чисто шкурный интерес. Я ищу свою семью.
– Вы говорили, они погибли.
– Да. У меня нет доказательств, что они спаслись. Но нет и доказательств гибели. Работа в имперских архивах может их дать.
– Вы ищете доказательства гибели или спасения?
– Николай Алексеевич, только очень плохой учёный начинает работу, зная, что получит в конце. Известный заранее, желаемый вывод… это догма. А я учёный, – и мгновенная озорная усмешка. – Не очень плохой. Вот и пятый аргумент. Я занят научной, по сути, работой. Так что сама постановка вопроса некорректна. Я всё-таки вернулся.
Золотарёв улыбнулся. Надо же, как хорошо перевёл. Что ж, пусть залезет поглубже. И себе найдёт, и с нами поделится, и… нет, об этом парне говорить ещё рано, пусть профессор увязнет, и тогда… вот тогда и пойдёт настоящая игра с Бредли и Трейси. Они, говорят, игроки сильные, ну, так и профессор Бурлаков тоже… далеко не из последних. Недаром его наш генерал ценит и чуть ли не со школы дружит.
– Игорь Александрович, а дома не попробовали? Может, кто из соседей что знает?
– Разумеется, я побывал в Грязине, но, – голос Бурлакова по-прежнему спокоен, – там давно живут другие люди. Сменились все соседи. Никто ничего не знает. Это же был район «оздоровления».
Золотарёв кивнул. Оздоровление, sanitation. Служба Безопасности Империи радикально решала проблему сопротивления в бывшем Пограничье, арестовывая всех жителей, всех поголовно, и заселяя опустевшие дома привезёнными издалека собственными гражданами, лояльными и в силу происхождения, и в силу благодарности за полученное в дар от Империи имущество. А вывезенные… часть уже нашлась трупами на Горелом Поле и во рвах, часть в трудовых лагерях при военных заводах… И что теперь со всей этой массой делать? Но об этом пусть головы в другом отделе болят.