– Может, завтра? – уныло вопрошаю я, заранее предугадав ответ.
– Нет, сегодня. Чистые полки – чистые мысли.
Спорить с мамой себе дороже, потому я вяло переставляю фоторамки, отряхиваю мягкие игрушки от кошачьей шерсти. Плюшевый заяц смотрит на меня с укором – я давно не сплю с ним в обнимку и достаю только затем, чтобы выбить из него пыль. Всякий раз мама просит избавиться от старых вещей, но я не могу заставить себя выбросить что-то из прошлого: мягкие игрушки, подаренные отцом, одежду, которую давным-давно купила мне бабушка, даже плакат с некогда любимым актером – потому что это всё напоминает мне о детстве.
Вот и заяц когда-то был моим лучшим другом, а теперь всего лишь пылесборник, как выражается мама.
Заглянув за шкаф, я обнаруживаю там паука размером с мой ноготь. Паук, словно учуяв опасность, забивается в самый угол. Крохотные лапки проворно перебираются по паутине. Я рассматриваю его, но не трогаю, не смахиваю метелкой. Пусть в спальне будет хоть частичка беспорядка.
Вот бабушка не любила уборку. Она считала, что ценен человек, а не вымытая посуда. Наверное, из-за этой несхожести мама и не сошлась характерами с бабушкой, а за спиной называла её пренебрежительно «свекровью». Слово показалось мне оскорбительным, и однажды я наябедничала бабушке на маму, а та лишь рассмеялась:
– Так я и есть свекровь. Я – мать твоего папы, тебе бабушка, а твоей маме – свекровь. Понятно?
– Вроде бы. – Почесала в затылке. – Значит, другая моя бабушка, ну, мамина мама, для папы тоже свекровь?
– Теща, – поправила бабушка, после чего нарисовала на тетрадном листочке кучу всяких семейных связей, непонятных и запутанных.
Если по правде, слово «свекровь» нравится мне больше, чем «теща». Дело в том, что бабушку по папиной линии я обожала, а к маминой всегда относилась с опаской. Вторая бабушка всех учит жизни. Маму называет бесхребетной, а меня – растяпой. Называет не со зла – она просто не умеет иначе. Даже когда хвастается мной перед соседками, говорит: «Неумеха-то моя вон чего учудила». После встреч с бабушкой мама всегда мрачнеет и замыкается в себе. Впрочем, бабушка живет за семьсот километров от нас, потому гостим у неё мы исключительно летом.
Я люблю вторую бабушку, но не доверяю ей так безоговорочно, как папиной маме.
Интересно, мне уже одобрили вступление в группу?
Нет. Заявка всё ещё висит где-то в цифровом пространстве, непрочитанная администратором. Тот, кстати, в сети появился, но почему-то не спешит сделать меня частью «Слишком поздно» либо навсегда вычеркнуть из списка допущенных лиц. Неизвестность пугает. Что может быть внутри такого, что админ должен придирчиво рассматривать каждого кандидата на вступление? Может, у них ещё и отбор специальный? Типа закрытого клуба, куда допускают лишь избранных.
Надо бы отвлечься, иначе точно свихнусь от незнания.
Прибравшись и поужинав, я решаю найти профиль Наташки в «Инстаграме». О чем она может писать? Наверняка, о чем-то безмерно скучном.
Долго просматриваю записи. Неплохо. Снимки четкие, симпатичные, а философские цитаты вставлены более-менее в тему. Оказывается, Наташка тоже ходит по кафе-барам, отдыхает на природе с друзьями и даже встречается с мужчиной! Она не похожа на унылого школьного психолога, когда переодевается в джинсы и клетчатые рубашки, распускает тугой хвостик и снимает очки.
Залезаю в подписки Наташки, намереваясь обнаружить среди них Марину. Но тотчас нажимаю на кнопку «Назад». Поищу профиль Марины завтра, иначе опять не усну. Буду грызть себя изнутри. Вспоминать.
Трудно побороть любопытство, но я справляюсь.
Изображение № 2: Полумесяц покачивается на облаках, а под ним темную аллею освещает одинокий фонарь.
Подпись: Мне нравится луна. В ней есть что-то загадочное и манящее. Вечерами хочется кому-то открыться, но у меня не так много виртуальных друзей (реальных вообще нет), чтобы болтать с ними ночами напролет. Что нужно знать обо мне ещё? Я не очень общительная, иногда угрюмая и резкая. Мой характер терпела только М.
Но если вдруг захотите пообщаться – я всегда рада.
Добрых снов.
#одиночество #ночь
Добавляю ещё несколько тегов, жму кнопку отправки. Моя запись появляется в ленте, и луна – без всяких фильтров – сияет с экрана мобильного телефона. Её отмечают комментариями и лайками. Приятно, что кому-то пришелся по вкусу мой текст, что кто-то, возможно, думает так же, как и я.
Не самая плохая идея – вести онлайн-дневник.
***
Уведомление появляется ближе к полуночи: «Ваша заявка на вступление одобрена».
Моё сердце на секунду останавливается, чтобы забиться чаще, сойдя с ритма. От волнения, едкого как кислота, трясутся руки. Я захожу на страницу и морщусь при виде закрепленной записи.
Девушка улыбается, закусив лезвие. Её глаза настолько пусты, настолько лишены всякого смысла, что кажется – это кукла в оболочке живого человека. Она плачет – слезы стекают по обеим щекам, – но почему-то продолжает тянуть эту неестественную улыбку, намертво приклеенную к губам.
Ничего особенного, но мне становится не по себе.
Я должна закрыть эту ссылку и забыть о ней, но палец ведет по экрану, и лента новостей оживает, ползет вниз, открывая картинку за картинкой. На некоторых нет ничего, кроме черного фона и белого текста. Слова тяжелые, но понятные и знакомые почти каждому подростку.
Я отвергаю этот мир.
Его смех мне заменят слезы.
Ты тоже говорил, что счастлив, скрывая в душе черноту?
Мы, дети заблудшего поколения, никому не нужны.
Они будут скучать, если меня не станет?
Здесь много дельфинов и бабочек, китов, устремленных в небеса. Изображения разные: реалистичные и ненатуральные, почти карикатурные. С кладбищенских надгробий смотрят незнакомые люди. Безлюдные крыши на рассвете манят к себе. Тянущееся вдаль железнодорожное полотно приглашает балансировать по рельсам. Разрисованные запястья пульсируют. Плачущие люди спешат отвести взгляд от прицела фотоаппарата. Израненные судьбы повсюду.
И кровь. Так много крови, что на губах становится солоно.
Первые минуты меня трясет от отвращения, но чем глубже я закапываюсь, тем сильнее впускаю «Слишком поздно» в себя. Есть в ней что-то, что заставляет остаться ещё на секунду, а потом ещё на одну, и ещё.
Здесь все свои. Участники анонимно и открыто делятся переживаниями, оставляют комментарии. Ежедневно кому-то разбивают сердце, а кто-то другой теряет смысл жизни. Тогда он пишет в группу, а ему отвечают другие, расколотые или сломленные, или учащиеся жить заново.
Кажется, Наташка глубоко заблуждалась. Эта группа не толкает на самоубийство, а позволяет найти тех, кто подаст тебе руку помощи. Да, иногда тут выкладываются трагичные посты – но лишь потому, что каждый подросток знает, каково страдать.
Я возвращаюсь к началу страницы и читаю новую запись, которая появилась только что: «Приветствуем нашего нового друга, Сашу». Имя подсвечено ссылкой и ведет на мою страницу.
На губах расплывается глупая улыбка, а в животе поселяется тепло, солнечное, живое. Впервые за долгое время меня кто-то выделил среди толпы.
Следующий час ко мне в друзья добавляются самые разные люди. Из России и Беларуси, из Украины и Казахстана. Их так много, что я не успеваю запоминать имена. Они отправляют мне смайлы и многозначительно добавляют: «Круто, что ты с нами!»
Мне хочется спросить: «Слушайте, а что это за группа?», но вопрос кажется тупым. Мол, а чего подписывалась, если не знаешь.
Ничего, я всё выведаю сама.
***
Субботнее утро наступает внезапно. В секунду темень сменяется ослепительным светом. Солнечные лучи поглаживают по волосам, настырно лезут в глаза. Я давно не сплю, но не нахожу в себе сил подняться с кровати. Слишком тяжело. Как только я встану, официально начнется день, и придется жить.
На кухне мама готовит завтрак, напевая песенку из рекламы шампуня. Гремят кастрюли, шумит вода, пищит микроволновка.
Перевернувшись на бок, накрываю голову подушкой. Звуки смолкают, и в ушах отдается биение сердца. Одиночество вновь давит на виски. Рывком стягиваю с себя одеяло. Чищу зубы – может, сделать фото ванной комнаты? – одеваюсь в шорты и футболку – или гардероба? – завтракаю вязкой овсяной кашей, которая прилипает к зубам.