Байкал. Книга 7

Я не стала ни раздумывать, ни взвешивать, опасно ли мне снова звать Люцифера на помощь, я бросилась к Нему за помощью, позвала и тут же перенеслась туда, откуда было доставлено послание – в Москву, в темницу, где, оказывается, уже несколько месяцев держали Нисюрлиля. И никто, ни Басыр, ни Орсег не сказали об этом. Неужели они не знали? Чуть не плача подумала я.

Какая причина была к тому, чтобы его заточили, не имеет значения, но он… не собирался выходить отсюда, и теперь его ждала казнь. Это живо напомнило мне Ивуса, и страшно резануло по сердцу.

– Нисюр!.. Боже мой… Боже мой… Нисюрлиль… – прошептала я, остановившись в шаге от него, не решаясь броситься сразу же на шею, думая, а что, если он избит и ранен и я причиню ему боль? Исхудал и изможден, глаза горят нездоровьем. Всё правда, он в темнице и ждёт казни…

– Не сразу казнят-от, – улыбнулся Нисюрлиль, глядя на меня, и, тоже не делая попыток подойти, словно не решаясь, ему и сделать это было непросто, он был в железе, но не избавлялся от него, хотя мог без труда сделать это, – Вначале пытки. Завтра начнут. Вона, скоро рассвет, хорошо, что зимой ночи так длинны, я не чаял не то, что увидеть тебя, но даже до казни дожить… Ты… похорошела, – он улыбнулся так, словно смотрел на солнце. – Очень похорошела… Должно быть, тебе хорошо там…

Он всё же шагнул ко мне, громыхнув цепью и грубыми кандалами, это его движение и меня толкнуло навстречу ему.

– Нисюр, милый! – я прижалась к нему всем телом, несмотря на затхлость и сырость темницы, на то, что в баню его, конечно, никто не водил всякий день, потому его покрыла грязь, несмотря на это он пахнул своим милым мне телом больше, чем его нечистотой. – Милый… Почему ты здесь? За что?! Боги, за что тебя могли кинуть в темницу? Неужели кто-то дознался о подмене?

– Нет-нет, с Митей всё хорошо. Всё хорошо, – улыбнулся он, прижимая меня к себе, и погладил по волосам, зажмурившись от удовольствия.

Я не могла видеть его лица в этот миг, я просто всё это чувствовала.

– Летим отсюда, прошу тебя? – попросила я.

– Нет, Яй, мне незачем выбираться отсюда, если возле тебя мне нет места. Нет… никуда я не полечу. Пусть пытают, пусть топят и жгут, пусть вывернут все кости, а после разорвут на части, мне это только доставит радость, хотя бы не стану думать, как прожить следующий день без тебя. Нет, Яй, никуда я не полечу. И… спасибо, что откликнулась и так быстро…

Он отодвинул меня, чтобы посмотреть в моё лицо, погладил пальцами по лицу, по шее, качая головой.

– Мы все выбираем, мы выбираем на каждом шагу, и ты выбрала. Свободу, не меня. Но я не могу мириться с этим твоим выбором. Значит, я умру…

Надо же, что взял себе в голову, наверное, в темнице этой надумал. Тогда я уже в отчаянии обернулась по стонам, мысленно вызывая Люцифера. Он Сам не появился, но уже в следующий миг мы вместе с Нисюрлилем оказались в нашем доме.

– Как тебе не стыдно… – проговорил Нисюрлиль, усаживаясь на постель, и потёр запястья, на которых были красно-чёрные многодневные раны и ссадины. Вот на что мучил себя?..

Я села рядом с ним, взяла за руку.

– Надо смазать, – сказала я.

– Не надо ничего, само заживёт, – Нисюрлиль отнял руку.

Я встала, я знаю, где у нас были снадобья, а потому встала и сходила за ними, Нисюрлилю хватило здравого смысла позволить мне обработать свои раны и перевязать. Пока я мазала его бальзамом, он шипел и морщился.

– Ну вот… теперь хорошо заживёт.

– И на том спасибо.

Я убрала все баночки в ларчик и заперла его, мы всегда так делали с Рыбой, потому что при неумелом обращении все они могли стать опасными.

– Что, улетишь теперь? – спросил Нисюрлиль, вкось взглянув на меня. – Учти, едва ты улетишь, я вернусь в темницу.

– Вот так?

– А ты как думала? Я готов был умереть, но ты прилетела ко мне. Зачем, Яя? – теперь он смотрел уже прямо и так, что солгать нельзя. – Если ты не любишь меня и не хочешь со мною быть, почему прилетела? Зачем?

Я пожала плечами.

– Не знаю… первое, о чём я подумала, это сейчас же спасти тебя. Ты… мне дорог, ты отец моего сына… – у неё дрогнуло горло, и голос осип, – нашего мальчика, я… Я… люблю тебя, все же… и, похоже, больше, чем ты меня.

– Лжёт она, – вдруг вмешался Люцифер, появляясь около нас.

Он стоял напротив, как раз возле того столика, на котором стоял ларчик с лечебными снадобьями.

– Она к любому бы полетела на помощь. Скажу больше, кошка застряла бы иде, и позвала, Аяя и тут явилась бы спасти.

Диавол щелчком открыл замочек ларца, достал один из пузырьков, с каплями дурмана, между прочим, и произнёс, взглянув на Нисюрлиля с ухмылочкой.

– А ты… всё-таки человек. Какой-никакой… Правда, меня вот слышишь только когда она рядом, как проводник для меня. Вот ты думаешь, она чистая и прекрасная, Богиня Любви, твоя жена, мать твоего сына, мальчика, что станет избавителем твоей Руси, что она, эта чудесная женщина любит тебя, потому примчалась за тридевять земель. Но она всего лишь тебя пожалела. С самого начала и тем паче теперь. Как… какого-нибудь оленёнка! – Люцифер захохотал.

От этого хохота Нисюрлиль вздрогнул, выпрямляясь, словно его хлестнули бичом. Я только сжала незаметно его локоть, да, я подверглась Сатане, но ты не слушай Его, не слушай…

Нисюрлиль выдохнул, на скулах вспыхнули пятна, он словно встряхнулся и произнёс непринуждённо:

– Что ж… Ничего обидного, на то и Селенга-царица.

Люцифер выпрямился, лицо подурнело, на нём проступила злоба, и вместо прекраснейшего юноши на нас глянул злобный старый калека. Зашипев, он смахнул ларец со стола, всё рассыпалось, разлилось, разлетевшись по полу.

Глава 3. Игры Сатаны

Разноцветные капли поблёскивали на полу, жаль, конечно, мы вместе с Рыбой собирали травы и готовили снадобья, вымачивали, варили, настаивали, строго соблюдая не только время каждой «процедуры», но и фазы Луны, время года до дня, и время суток, что-то положено было собирать на рассвете, другое в полночь, а то при дожде и никак не в сушь, а что-то только ежли стояло не менее седмицы сухих дней, что-то сразу из-под снега, но токмо ежли растаял он не ранее Весеннего Солнцестояния. Так что сбирали мы это всё на Байкале и готовили не один год и много по-настоящему чудодейственных средств. Но… зато никто и не отравится.

Сатана исчез, как и не бывало, а мы с Нисюрлилем остались вдвоём. Стало тихо, только с улицы долетали звуки раннего утра, проскрипели мимо какие-то телеги, собаки начали утренний перебрёх, приветствуя утро, перекрикивались, наверное, через улицу какие-то бабы, пока на них не прикрикнул мужской голос, город просыпался, скоро и небо начнёт светлеть сквозь низкие облака. А у нас на Байкале небо почти всегда ясное…

– Нисюр… можешь показать мне… нашего… сына… нашего мальчика? – тихо проговорила я, дрожа, потому что думала об этом все последние месяцы. Только об этом, только о нём и о том, как он там растёт, наш малыш…

Нисюрлиль посмотрел на меня.

– Яй… может быть… не рвать себе сердца-то?

– Не рвать? – вздрогнула я.

– Д-да… Я и то перестал наведываться, как увидел, как он… улыбается… трудненько перестать думать, что он… мой сын. Наш сын. Так то я… а тебе… тебе труднее, по-моему?

– Покажи, Нисюр? Прошу тебя… прошу… тебя…

Он кивнул со вздохом, взял меня за руку и мы оказались в той же просторной горнице, что и прежде, когда он в первый раз показал мне его здесь. Мамка как раз мыла его и переодевала, ласково приговаривая, похлопывая любовно и подбрасывая, и лицо у неё при том светилось, добрая женщина… Он очень подрос, мне показалось, едва ли не вдвое, потому что вспоминался он мне таким крошечным, а стал уже справным малышом, глядел на мамку и улыбался румяным ротиком, блестя весёлыми тёмными глазами, протянул к ней ручки, к ней… не ко мне…

Сердце тукнуло и бросило мне жаркую волну в лицо, хлынув слезами из глаз, я зажала рот, удерживая рыдания. Нисюрлиль прижал меня к себе, и мы вернулись домой. Он гладил меня по плечам, целовал мои волосы, прижимая к себе.

– Говорил же… Говорил, что… тяжко, Яй…

Я не могла успокоиться долго, уж рассвело, когда нашла в себе силы умыться и перестать всхлипывать, заливаясь новыми волнами слёз. Услышала нас Рыба и прибежала сюда, наверх, захлопала руками, как крыльями, обнимала меня, радостно вскрикивала, то отпускала, то снова обнимала и меня и Нисюрлиля.

– Освободили! Освободили! Ах, ты, Васятка! Хороший! – она сгребла его. Даже он в её большущих руках показался небольшим, тонким. – Это же надо, касатка, в чём обвинили его, Васю нашего, что и тебя, и Викола порешил, от ить! И Вералга ишшо наболтала невесть што… Ох, касатка, от хорошо-то, што ты явилася, энти всё и поняли и отпустили! Нешто можно без вины людей в темницы кидать?! Ох, касатка, от натерпелися мы тут страху! Што ты!

– Что же ты не прислала весточки-то, Рыба? – сказала я. – Ну этот, ладно, упёрся, а ты? Ты-то?!