– Кто все-то? У тебя ещё мужья есть? И много?
– Да не знаю, куда деть, с кем поделиться?! Может, с Олечкой?
Он позеленел от злости, трезвея:
– Ох, и… Стерва! Стерва ты!
– Ты проверь, проверь, может у неё, доброй Оли, всё же твой? Это же не я – стерва!
– Иди к чёрту, пусть тебя тут комары съедят! – выходя, он хлопнул дверью так, что кажется, качнулась тонкая стена.
Но мне опять мало:
– Иди-иди, от твоего амбре все комары сдохнут! – я кричу ему через стену.
– Вот и отлично! – слышу я его удаляющийся крик.
Но через минуту он вдруг вернулся, и взялся за корзинку со спящим Митей.
– Пацана не оставлю тебе, дуре, от твоего молока с ним нехорошее что-нибудь сделается.
– Спятил, дурак пьяный?! Оставь ребёнка! – я даже рот раскрыла от удивления.
– Когда мать дура, дитю один вред!
Я кинулась вырвать корзинку из Лёниных рук, он только отворачивается, отстраняя меня.
– Взбесился, оставь Митю! – удивительно, что Мите самому наш бедлам нипочём, он безмятежно спит, даже не шелохнулся.
– Мой сын, – весомо сказал Лёня, – с отцом спать будет лучше, от моего перегара его комары кусать не станут хотя бы! А от твоего кислого настроения у него изжога будет!
– Есть захочет ночью, что делать будешь?
– Песни петь буду, а утром смеси ему куплю. А тебе, дуре злой, не дам больше, сиди тут одна и злись! – он опять хватанул дверью, так что качнулась хилая стенка.
– Нечего дверями стучать, силы девать некуда, жеребец чёртов! – прокричала я.
– Конечно, некуда, мой табун с кобылами вона, в степь ускакал, щас в Москву приеду, обновлю! – орёт он в ответ уже с крыльца.
Бабушка с дедом весь этот наш концерт сносят терпеливо, и не вмешиваясь за закрытой дверью…
А что ж нам остаётся? Сидим как перед радио, вдвоём и, глядя друг на друга, слушаем, как наш дом едва не разносят в щепки.
– Может пойти… – вполголоса проговорил Алексей, взглянув на меня.
– Не надо, пусть покричат. Не спят, вот и разорались, – почти шёпотом произнесла я, хотя кто нас услышит сейчас…
– А что не спят? Нельзя что ли?
– Некоторые охладели вдруг – досадливо сказала я, сердясь на внучку.
Мой Алексей хмыкнул, качнув головой:
– Бывает… Я бы тоже взбесился. Стервозы вы бабы всё же! – он сверкнул глазами на меня.
– Ну вот вам, здрасьте! – удивилась я, глядя на мужа. – Я при чём?!
– Не могла повлиять на девку? Что она мужу яйца крутит засранка!?
– Пойди, повлияй на неё… да и… тоже понять можно, что пережить-то пришлось.
– Ну и он не семечки в это время лузгал!..
Я посидела на кровати в опустевшей, сразу тихой без Лёни и Мити комнате. Повздыхала, но одной оставаться невозможно. Станица тихая, собак и тех почти нигде не осталось, все ждут, когда ощенится сука в дальнем конце, чтобы взять по щенку на двор. Хорошо, что петухи хотя бы есть. Вон наш радостно «отбой» возвестил…
Я выключила свет и пошла на кухню.
Там темно тоже, но фонарь с улицы освещает хорошо через окно, всё как тогда в 90-м, только тогда у нас не было корзинки с ребёнком…
– Лёня… – я села на край тахты. – Лёнь, ты спишь?
– Пришла всё же… Я пьяный, противный… – он повернулся ко мне.
– Ну… я не пьяная, но противная тоже, – я улыбаюсь, не знаю, видит он мою улыбку в полумраке, я его – вижу… – возьмёшь?
– Придётся, уступаю принуждению, – тихо смеётся Лёня, поднимаясь ко мне сразу весь с руками своими нежными, губами…
И мы вернулись всё же в рай всегда бывший здесь для нас…
Но ехать в Москву приходится, а там воздух уже пахнет осенью и остужает ноздри по утрам…
Глава 2. Соперники
Я знал, что Лёля должна приехать в Москву в середине августа. Она не звонила, я стал думать, не позвонить ли мне самому. Так я и сделал, конечно, но, что я получил? Ясно, что ничего, она не ответила. Телефон просто был отключен. Рожать ей на рубеже месяцев, время ещё было. Но я всё же начал нервничать: а не могла ли Лёля сбежать от меня?
Но эту мысль я отмёл. Лёля, как и её ненаглядный Лёня, не была ни хитрой, ни подлой. С такими людьми и легко и тяжело именно потому, что они не лгут, но не прощают и чужой лжи, они не всаживают нож вам в спину, но втыкая в них, попадаешь в себя.
Тогда почему её нет? Или не приехали ещё?.. Интересоваться у профессора Легостаева – было выше моих сил.
Лёля позвонила сама, двадцать седьмого августа утром.
– Это я, Игорь, здравствуй! Ты не занят сегодня?
Было восемь утра, и она подняла меня с постели, в которую я лёг в четыре. Но Лёля всегда звонит мне, когда считает нужным. Не обращая внимания на время суток, может быть, потому что знает, что с утра меня ни в каком офисе не ждут. А может быть, потому что уверена, что её звонок всегда кстати?
Конечно, она уверена на мой счёт… Хорошо это? Не знаю. Но я знаю, что мне приятно, что она относится ко мне как к человеку, с которым можно не церемониться. Так относятся только к самым близким людям. Поэтому я ответил:
– Для тебя я не занят никогда. Наконец-то звонишь, где ты была столько времени?