– Знаешь, Марк… ты для меня настоящий мужик. И ты прости, что я… это я… меня тут контузило в Чечне летом, вот я и… поглупел как-то, – я провёл рукой по лицу. – Ох, нет, просто я дурак. Растерялся, наверное. Ты пойми меня, я тебя похоронил. Я её похоронил… Ты представить не можешь, что это… и сейчас я… растерялся. Прихожу, тут вон… раскидано всё. А потом ты из душа… Я и подумал, мало ли… целый год прошёл…
– А ты не думай больше. У меня такого быть не может. Я видимо родился только для неё… – он улыбнулся вдруг, становясь прекрасным как весеннее утро, и прислушался. – Встала, слышишь? Воду в душе включает, подождём…
Я ничего не слышал, вообще не понимаю, что можно слышать, с улицы шум, да и двери закрыты.
Марк встал и позвонил, чтобы и для Тани принесли завтрак.
– Что принесли? А… да-да, пусть поднимаются, – он положил трубку и, посмотрев на меня сказал: – Танины вещи привезли.
– Откуда? – удивился я.
– Из «Вавельберга», – ответил Марк. – Ну там…
– Это там её… держали? Фешенебельный отель, – я качнул головой.
– Зиндан, Платон, это не всегда дыра в земле с окошком в небо, – серьёзно сказал Марк, открывая двери, потому что снова постучали.
Внесли много пакетов, отдельно Марку в руки отдали пакет с ювелирными футлярами и паспорт.
– Других документов не было? Свидетельства о рождении ребёнка? – спросил он.
Посыльный покачай головой:
– Это всё, Марк Борисович. Одежда, украшения, а из документов только паспорт.
– Спасибо, – кивнул Марк.
– Так ты знаешь о ребёнке? – удивился я.
– Я и о Марате Бадмаеве знаю, – сказал Марк, посмотрев на меня.
– Что ты о нём знаешь?
– Что они были вместе эти месяцы. Можно понять, красивый мужик… У тебя сигареты есть?
– Да нет, – отмахнулся я. Ничего он толком о них с Таней не знает. – Бросаю я.
– Ох… – Марк провёл ладонями по волосам. – Ещё и сигарет нет… я тоже бросаю.
– Слушай, Марк… я всё думаю, ты готов терпеть измены, всех этих Боги, Вальдауфов, потому что у тебя стоит только на неё? – я задал вопрос, который всегда волновал меня. – Или… почему?
Марк открыл Танин паспорт, удивлённо пролистал. И сказал довольно холодно, не глядя на меня:
– Вставать, Платон Андреич, может на кого и даже на что угодно, у людей от хорошей музыки и то встаёт. Нет, дело не в физиологии. Дело… совсем в другом… А потом, Таня никогда не изменяла мне. Что моё, то моё, этого никто у меня не возьмёт… Вопрос, что я могу дать ей, чего не может больше никто. Что я могу сделать, чтобы она не оставила меня… почти ничего… Странно, паспорт новый, – он посмотрел на меня.
– Ну, рожать надо было, а как без паспорта?
– У неё был паспорт… Впрочем, Борис говорил что-то… там пожар в её доме был в Шьотярве… И всё же, Платон, где ребёнок? – он снова посмотрел в паспорт. – Владимир, 31.08. 2000 года рождения?.. Ты его видел?
– Видел.
– Похож на Книжника?
Я пожал плечами:
– Марк, он новорожденный был тогда, как тут понять… светлый мальчик – да. Не в Марата. Это всё, что я могу сказать. Может, твой?
Он закатил глаза со вздохом:
– Господи… если б мой… нет. Я не спал с ней с того октября. Так что мой сын родился бы где-нибудь в июне, ну, в июле. А тут… тридцать первое августа.
Марк нахмурился.
– А почему ты сказал… почему он должен быть похожим на Бадмаева?
Ох, не мой сегодня день, что не скажу, всё невпопад, в отчаянии подумал я. Но делать нечего, как говорится, пришлось объясняться.
– Ну… – мне так хотелось уклониться, не отвечать, но Марк смотрел какими-то тёмно-серыми глазами, и пришлось срезаться. – Таня была когда-то беременна от него.
Марк смотрел долго, будто вспоминал. Значит, Таня рассказывала ему о Марате. Потом кивнул, отворачиваясь.
– Вот как… вот это, кто такой, значит?.. Всплывают старые скелеты… первая любовь из юности. А я думал, только Книжник был её любовью… – и снова посмотрел на меня. – И что, она его любит до сих пор?
– Кого?
– Кого… Бадмаева, ясно.
– Господи, да нет. И тогда не любила. Нет.
– Ну да… не любила, а дети получаются.
– Уж это я знаю, можешь мне поверить. Не любила и тогда, произошло всё случайно, подстава, а теперь… Он только друг для неё. Такой… верный друг
Марк вздохнул. Вот конечно, «я не ревную, мне всё равно, не важно…», а чуть немного засквозило, ты почувствовал, хмуришься. Каждый, кто любит, ревнует.
– «Друг»… ты что, веришь в дружбу между мужчинами и женщинами?
– Ну что мне верить, в воскресной школе, что ли? – усмехнулся я. – Я просто знаю.
Марк взглянул на меня, будто хотел убедиться, что я не лгу.
– И всё же, где малыш? Где маленький Володя? – спросил он снова.
Мне понравилось, как он назвал его, не просто ребёнок, а малыш, и по имени, хотя, не думаю, что ему было легко его произнести, это имя. В этом было что-то нежное, отеческое даже.
– Я не знаю. Этого даже Марат не знает. Она попросила кого-то спрятать малыша Володю. Боялась, что её возьмут вместе с ребёнком и… Так Марат и сказал. Когда они поняли, что на их след напали вот эти вот, как он выразился, Паласёловские, тогда она и спрятала где-то ребёнка, – сказал я то, что рассказал мне Марат.
– Вообще-то, учитывая, что Вито дор сих пор топчет эту землю, решение очень даже разумное, – задумчиво проговорил Марк, и положил паспорт на стол.