Ловцы запретных желаний

Из слов Никоса следует, что представленное вино есть вино богатое, полнотелое, с мягкими, укрощенными танинами, которое идеально сочетается с пиццей, пастой, гамбургером или ребрышками. Но из бокала следует совсем другое. Никакого богатства Алина, увы, не ощущает. Хваленое айоргитико, по ее мнению, – банальная кислятина. Ну, с гамбургером, может, и сочетается, никак иначе гамбургер не переварить.

Стараясь, чтобы эти крамольные мысли не отражались на лице, она возвращает Константину бокал и в ответ на его вопросительный взгляд чуть слышно вздыхает. Коротким кивком головы он подтверждает, что понял. Или что согласен? Ладно, не при греках же это обсуждать…

– Еще глоточек?

– Нет-нет! – испуганно шепчет Алина. – Сколько можно пить?

– Перед сном прогуляемся.

– Это уж обязательно!

Глядя на точеный профиль Константина, на свесившуюся до бровей прядь черных волос, на тонкое запястье и длинные пальцы, сжимающие ножку бокала, она чувствует внезапное головокружение и затем – непреодолимое, отчаянное желание прижать этого худого, долговязого мужчину к себе. Крепко, крепко… до боли. Вцепиться и не отпускать.

Опасное желание. Человек, которого держишь, всегда вырывается. При условии, что это взрослый, здоровый человек. И чем крепче ты держишь, тем решительнее он вырывается. Хотя, быть может, удовольствие определенного сорта ей удалось бы получить. Где она заточила бы своего рыцаря? В очень высокой башне или, наоборот, в очень глубоком подземелье? Оставила бы ему возможность перемещаться по камере или посадила бы на цепь? Но самое интересное, как вел бы себя он, что делал.

Позже, гуляя с ним вместе по парку Наусы, куда по окончании длинного рабочего дня отвез их Янис, она рассказала ему о своей фантазии. Янис и Ростислав отправились пить кофе и есть пироги в знакомую им забегаловку на центральной улице, так что можно было говорить без опаски на любые темы. Игорь, Виктор и Ольга остались в отеле.

– А потом я решила не думать. И просто смотреть кино. Ну… в своем воображении. Тебе интересно?

– Да.

Уже совсем стемнело. На площади горели фонари, освещая памятник неизвестно кому, лавочки, на которых расположился местный молодняк с пивом, и край смотровой площадки, откуда полагалось любоваться на раскинувшийся внизу городок. Тропинки, разбегающиеся от площади в разные стороны и петляющие среди деревьев, тонули во мраке, и Константин включил фонарик, встроенный в смартфон, чтобы видеть хотя бы куда ставишь ногу. Тем более что тропинки были дикие, камень и сухая земля.

– Ты сидишь в башне. В комнате, расположенной на верхнем ярусе башни. За высокими стрельчатыми окнами которой проплывают кудрявые облака.

– Стоп, стоп! Что значит я сижу? Ты лишила меня свободы передвижения?

– Нет, но я заперла тебя на замок. Ты сидишь взаперти.

Он сердито фыркнул, но приготовился слушать дальше.

– На окнах нет решеток, так что при желании можно подойти, распахнуть створки, подышать свежим воздухом и посмотреть вниз, на море и на город, построенный на берегу.

– И я это делаю?

– Конечно. – Смутившись, Алина быстро взглянула на него в темноте. – Разве ты не стал бы делать это, оказавшись в положении пленника?

Некоторое время Константин молчал. Было слышно, как под ногами у него хрустят мелкие камешки. Потом опять тихонько фыркнул.

– Ты выдала мне постельное белье? Если да, то я уже порвал его на лоскуты, сплел веревку и спустился по стене вниз.

– Нет! Нет! – запротестовала Алина. – Башня очень высокая. Тебе не хватит ткани, чтобы сплести веревку нужной длины. Но вот о чем я не подумала… ты не планируешь выброситься из окна?

– Нет, конечно. С чего бы?

Сжав губы, она подтолкнула его в бок.

– От безысходности.

Он остановился и при свете крошечного фонарика посмотрел на нее с таким неподдельным изумлением, что ей захотелось уже не подтолкнуть, а пнуть его хорошенько. Почти получилось. Константин ловко увернулся и со смехом посветил ей в лицо.

– Ага, ты разозлилась! Теперь тебе понятно ЧТО я делаю? Я злю, я выбешиваю своих тюремщиков, а вовсе не планирую самоубийство. Какая безысходность? Мы отлично проводим время.

Алина заморгала от света и наморщила нос.

– Вот нахал! Мысль о наказании за дерзость тебе, конечно, в голову не приходит.

Роща постепенно редела, в просветах между ветвей мерцали алмазные россыпи звезд, прямо по ходу маячила распахнутая настежь калитка. По обе стороны от нее пышно цвел густой кустарник, распространяя по всей округе аромат Hermessence Rose Ikebana от Herm?s. «Внезапно», – пробормотал Константин, когда Алина поделилась с ним впечатлениями от аромата бледно розовых цветов с лиловой сердцевиной. После чего они продолжили обсуждение участи рыцаря, запертого в башне наподобие принцессы.

– Наказание… – За калиткой обнаружилось продолжение все той же центральной улицы, не слишком оживленное по причине отсутствия магазинов. С освещением однако было все в порядке, и Алина, покосившись на рыцаря, увидела глумливую улыбку, играющую на его лице. – Я все думал, когда же мы до этого доберемся. – Он шел с ней рядом, засунув руки в карманы свободных льняных брюк, и его ленивая походка в сочетании с естественной грацией выглядела невообразимо сексуальной. – Какому же наказанию меня подвергнут? А главное, за что? Подумаешь, дерзость! Заключенный старается взбесить тюремщиков, но ведь тюремщики могут и не беситься. Это и не уместно в рабочее время, кстати говоря. Им платят не за то, чтобы они бесились, а за то, чтобы предотвращали попытки к бегству.

– Тюремщики, которым платят за то, чтобы они предотвращали попытки к бегству, может, и не бесятся. Но я-то бешусь! По большому счету я тоже тюремщик.

– Ты бесишься, а меня за это наказывают. Хорошенькое дело!

– Не за это…

– А за что? С какой стати я вообще оказался в башне? В чем моя вина?

– Ни в чем, – злорадно произнесла Алина. – Или так: ты виновен лишь в том, что возбудил во мне слишком большое желание.

– Я взбесил, я возбудил… А у тебя сила воли отсутствует начисто? Что за мода всю ответственность возлагать на провоцирующего? Провоцируемый тоже участвует в процессе, ровно в той степени, в какой себе позволяет.

– Ладно, я согласна не возлагать на провоцирующего всю ответственность, но в таком случае и на провоцируемого возлагать ее всю нельзя. Ты сказал, что он тоже участвует. Тоже. Стало быть, ответственность обе стороны делят… ну, неважно в каких долях. Вот за ту часть, которая твоя, за твой личный вклад в общее дело, я тебя и наказываю.

– А кто наказывает тебя?

– Никто. Наказывает всегда тот, кто сильнее. Того, кто слабее. Если ты сидишь под замком в башне, которая принадлежит мне, это значит, что я сильнее тебя.

– Или что тебе крупно повезло. Или что я решил не противиться заточению, так как в долгосрочной перспективе это сулило либо выгоду, либо удовольствие, либо то и другое одновременно.

Сжав пальцы в кулак, Алина вознамерилась двинуть его по ребрам, но из этого ничего не вышло. Молниеносным движением Константин перехватил ее руку в полете.

– Пусти!

Но он не отпустил, наоборот, развернул ее к себе лицом, шагнул к ней и обнял. Обхватил обеими руками.

– Ничего себе! – Она дернулась раз, дернулась другой… И забилась в его руках, как пойманная птичка. Или рыбка. Или мышка. – Пусти сейчас же!

– В чем дело, моя госпожа? – с притворным удивлением вопрошал Константин. – Вы уже не хотите подвергнуть наказанию дерзкого раба? Вы передумали?

Молча, с непонятным ей самой ожесточением, она продолжала вырываться. Константин не отпускал. Его худые руки и жесткое костлявое тело под рубашкой казались железными. Она слышала, вернее, чувствовала, стук его сердца. И собственного сердца тоже. На редкость дурацкая ситуация… И что тут прикажете делать?

– Не сопротивляйся, – вдруг шепнул Константин.

Алина замерла. Несмело подняла голову. Он смотрел ей прямо в глаза, в углах губ затаилась та самая неотразимая улыбка. Которую еще нельзя было увидеть, но уже можно было угадать.

– Отдайся.