В мире начиналось утро. Серый рассвет подмосковной поздней осени. Золотая листва почти вся облетела. То, что оставалось на деревьях и кустах, имело вид жалкий и полупустой.
Грязно-коричневый.
Мелкий дождичек, грозящий перейти в мокрый снег, завершал общее впечатление от художественного полотна «Грачи улетели».
У деревянного забора, когда-то покрашенного в зелёный цвет, кто-то бросил животное. Побитое и окровавленное.
У калитки лежал несчастный зверь, часто-часто дышал и прикрывал лапами мордочку. Шерсть на мордочке вся в сгустках крови, ухо порвано.
Словно для того чтоб окончательно поиздеваться над беднягой, его бросили прямо под вывеску над калиткой. Вывеска рассказывала, что здесь находится приют для животных «Заблудившийся енот».
Две буквы в слове «заблудившийся», «и» и «в», облупились, а последние – «ся» – просто заляпаны грязью.
Поэтому тот, кто увидел бы вывеску впервые, обязательно прочёл бы: «Заблудший енот».
Оставалось надеяться, что люди у нас привыкли ко всему, а еноты, собаки, кошки, мышки и прочая тварь Господня читать не умеют.
Хотя кто из нас не «заблудший», положа руку на сердце? Сколько бы ни было ног или лап…
– Кто ж это тебя, болезный, так отделал?
Над брошенным животным, вернее, над побитым и недобитым енотом склонилась женщина неопределённых старо-молодых российских лет. Скорее молодая, чем старая.
– Ох-ох-ох! – продолжала она. – Ну просто изверги! Сейчас, подожди, я переоденусь и вернусь за тобой!
Женщина произнесла это таким голосом, словно возле побитого енота уже выстроилась очередь, чтобы скорее оказать ему первую медицинскую помощь. А также положить этого особо ценного побитого енота куда-нибудь в отдельную палату и начать наконец-то достойно ухаживать за ним.
Побитый енот приоткрыл один глаз – тот, который хоть немного открывался. Нет, очереди не было.
Рядом стояла простая русская баба… ну, может, просто баба славянского вида. Простота – тоже вещь относительная. Так что баба скорее простая, чем простая просто (извините автора, пожалуйста).
Прямые тёмно-русые волосы выбивались из-под вязаной шапки грязновато-сиреневого цвета. Брови светлые, да и тех почти не видно. Глаза серые, вокруг глаз мелкие морщинки.
Губы «типа накрашены». Помада дешёвая, уже съедена по дороге.
Енот прикрыл глаз. Он всё это увидел.
Енот? Ага. Да. Увидел. Енот. Всё это.
Но кто может точно сказать человеку, что и как видит енот? Может ли енот как-то донести до человеческого разума то, что он видит?
А побитый енот? Что может побитый енот, брошенный кем-то под забором енотового питомника?
Женщина поднялась и, толкнув калитку, вошла на территорию, огороженную забором.
В это время енот услышал далёкий колокольный звон.
«Этого ещё не хватало», – подумал побитый енот.
Ну да.
Подумал. Енот. Побитый.
Он подумал: «По ком звонит колокол…»[1 - Эрнест Хэмингуэй.]
Енот, конечно, совершенно не помнил, кто написал эту книгу. Он даже не помнил, честно говоря, что это фраза из чьей-то книги. И уж конечно не помнил, о чём в этой книге рассказывается.
Но фраза всплыла в его мозгу. Таковы издержки нынешнего образования, увы. Слышали звон, да не знаем, где он. Если что, в Википедии посмотрим.
Но не побитый же енот, в самом деле, в Википедию полезет…
4
Приют «Заблудившийся енот» находился вблизи небольшого русского городка, знаменитого своими церквами. Отсюда и колокольный звон. Церкви словно бы перекликались звонами, и случалось это довольно часто. После каждой церковной службы.
По праздникам – обязательно, и по будням тоже частенько.
Простая женщина работала в енотовом приюте уборщицей. Cleaningwoman, если сказать по-современному.
Но, как вы понимаете, не бывает у нас просто уборщиц в маленьких русских городках. Поэтому Луша (уж извините, но эту женщину ещё и Лукерьей звали!) выполняла в енотовом приюте также обязанности нянечки, гувернантки и младшего ветеринара.
– Сейчас, сейчас, миленький, – приговаривала она, поднимая побитого енота на руки и внося его в помещение. – Сейчас я тебя отмою, и посмотрим, какие у тебя раны. Да не бойся ты, не ерепенься!
Побитый енот был отмыт. Хотя и сопротивлялся. Женщина запустила его в ванную. Видимо, для подобных целей и предназначенную.
Раны побитого енота оказались не такими уж и серьёзными. Так, ушибы. Разве что порванное ухо. Но от этого не умирают.
Луша что-то приговаривала, делая своё дело.
А в душе енота…
Да-да. Автор не ошибся. В душе енота в эти мгновения кипела настоящая недоумённая буря.
Хотя мы, конечно, знаем, что животные не имеют индивидуальной души, как это свойственно человеку. Или животные имеют душу в самом зачаточном состоянии.
Спорят на эту тему богословы и учёные мужи.
Но наш, конкретный енот не думал ни о тех, ни о других. Он готов был кричать, вопить, биться головой об стену. Что ещё можно сделать в такой ситуации?
– Да что ж ты неуёмный такой! – приговаривала Луша. – Всё, хватит! Не боись, здесь тебе будет хорошо. И кормёжка, и спать есть где, и товарищи есть, и подружки.
– У-у-у! – взвыл енот по-человечески, а получилось у него по-енотовому, по-звериному.
Может, кто-то уже догадался, а может, и нет.
В шкуре побитого енота каким-то образом оказалась душа человека. Того самого Василия, который сейчас должен был бы сидеть в кресле самолёта Москва – Екатеринбург и спокойно экстрадироваться на родину из Мадрида.
Ну или остатки которого… (продолжать не стоит).