Там, за Вороножскими лесами

2

Ну, вот он – Воронож. В быстро наступающих сумерках черным пятном проглядывал могучий сруб. От реки вернулись последние рыбаки, за ними наглухо затворились ворота. Город готовился ко сну.

Ольговцы укрылись за кустарником.

– Надо было этого Антипку попросить, чтобы Агафье Федоровне весточку передал, – почесал затылок Проня, – она бы кого из холопок к нам прислала.

– По Купаве соскучился? – подтолкнул его под локоть Вьюн.

– Да, при чем тут Купава, – Пронька радовался, что в темноте не видно порозовевших щек. – Вон стенищи какие, забираться как?

– Я заберусь, веревку вам скину, – уверенно заявил Горшенька.

– Всем не надо. Один пойду, – Демьян отсчитал от полуденных ворот пятое прясло. – Помните, умыкать Агафью собирались? Я у них не просматриваемый дозорными угол приметил. Туда бы отдельных сторожей поставить, да воеводе видно невдомек. Фролка заберется, скинет мне веревку, вы следом Дружка привяжете. И мы с псом в город пойдем. А вы назад к нашим ступайте, пусть подступаются да на окраине леса ждут. Не выйду к полудню, подъезжайте к воротам. Дальше, что делать – Первуша знает.

– Да как ты один? С тобой пойдем, – не желал оставить боярина Вьюн.

– Одному по улице проще проскользнуть. Вас собаки у воеводы на дворе почуют, лай поднимут, а я им не один десяток карасей Горшениных тайком сносил, прикармливал. Может вспомнят. Опять же Дружок поможет. Все, темно уж как надо, пошли.

Распластавшись по земле, ольговцы полезли к городне, перебрались через невысокий вал, обходя заточенные колья засеки, спустились в ров. На дне не было воды, снимать сапоги и брести не пришлось. Горшенька провел рукой по гладким бревнам, запихнул за пазуху веревку, достал из-за сапога два ножа и воткнул один из них меж бревен так высоко, насколько хватало роста дотянуться. Подпрыгнув и повиснув на ноже, он воткнул другой чуть выше, подтянулся туда, выдернул первое лезвие, рывком воткнул еще дальше. Жилистый и легкий одновременно, дух захватывало, как он силой рук возносит себя все выше и выше. Оказавшись между башней и крышей заборола, парень начал закреплять веревку, дернул два раза, мол, готово. Наверх полез Демьян, не так ловко, как меньшой Горшеня, но все же достаточно проворно. Вместе они подтащили Дружка. Пес жалобно всхлипнул, оказавшись на высоте.

– Назад лезь, – скомандовал Демьян Фролу, – я тебе веревку скину.

Дальше Олексич, пустив перед собой собаку, неспешно спустился по скрипучей башенной лестнице и оказался в городе. Дружок, радостно тявкнув, бросил хозяина и рванул по улице к знакомому двору. Демьян позавидовал беспечности пса, ему тоже хотелось вот так же припустить, что есть мочи, рассекая грудью ночной воздух. Вместо этого он осторожно, напрягая слух и зрение, стал красться вдоль вороножских заборов. Изба, в которой Демьянова дружина выживала зимой, совсем скособочилась, крыша провалилась. Когда-то Олексича раздражала ее убогость, теперь он улыбнулся деревянной старушке как знакомой, сладкие воспоминания закружили голову. Демьян ускорил шаг.

Впереди показались смутные тени и неясный шепот, пришлось вжаться в забор. Двое мужчин, рассуждая о крепости браги какой-то Малашки, нетвердой походкой, поддерживая друг друга под локти, проковыляли мимо Демьяна. Один, резко отклонившись в лево, чуть не задел чужака рукой. Подождав пока хмельные отойдут подальше, Демьян продолжил путь.

Высокий частокол воеводы он признал сразу, прислушался. Тихо. Сильным рывком Олексич взлетел на забор и, спрыгнув, оказался на дворе. Что дальше? К хозяину подбежал Дружок и еще свора настороженных собак. Демьян быстро достал, приготовленные заранее подкопченные ребра и кинул в темноту. Псы смачно захрустели костями. Дорога была свободна.

Попасть в хоромы можно было двумя способами: через резные сени или через черный вход для челяди. Оставалось подождать пока расцветет и заявиться к тестю в наглую, постучав в тяжелую дубовую дверь, либо, отодвинув изумленную холопку, ввалиться через заднюю клеть. Но ждать не хотелось. Демьян задрал голову вверх. Широкое оконце под самой крышей поманило его. Из этого окошка светлицы его провожала жена. Ставни распахнуты настежь. Оттуда льется едва уловимый свет: свеча или лучина. А вдруг там Агафья? Демьян полез на клеть. Не Горшенька, конечно, но в детстве тоже по заборам да крышам хаживал. «Ох, стыдоба, ольговский тысяцкий в окошко собрался лезть. Видели бы меня сейчас наши, так сто раз бы подумали, стоило ли озорника такого зазывать». Но руки упорно цеплялись за любой подходящий выступ, поднимая Демьяна все выше и выше. Пальцы ухватились за раму, ночной гость подтянулся и осторожно заглянул в оконце.

3

Это была Она! Она!!! Агаша сидела на широкой лавке в исподней рубахе и расчесывала рассыпавшиеся по плечам густые волосы. Пламя свечи, кланяясь налетающим из окна порывам ветра, освещало милое лицо: озорной изгиб бровей, курносый носик, пухлые губки. Демьян замер, у него перехватило дыхание. Он завороженно смотрел, как ходит в тонкой руке резной гребень, как блестят, играя бликами, пряди. Проведя по темно-русым волосам последний раз, девушка встала, чтобы загасить свечу, и тут ее взгляд упал на очертания человека в окне. Она истошно завизжала и бросилась к двери.

– Агаша, это же я – Демьян! – опомнившись, крикнул муж.

– Демьян? – эхом повторила она растерянно, застыла на мгновение, а потом с таким же громким визгом, но только бешенной радости, кинулась на шею любимому.

– Демьянушка, любый мой, соколик мой, живой, живой! – приговаривала Агафья, жарко целуя мужа.

– Ежели в светлицу не затащишь, упаду, – насмешливо предупредил он.

– Ой! – Агаша потянула Демьяна за шиворот, и он кубарем вкатился в горницу. Где-то внизу за дверью раздались возбужденные голоса, топот ног приближался.

– Под лежанку лезь, – приказала Агаша, и Олексич послушно юркнул в щель.

Дверь с шумом распахнулась.

– Чего орала?! – услышал Демьян раздраженный и одновременно обеспокоенный голос воеводы. У носа зятя прошли сапоги.

– Сон страшный приснился, – пролепетала Агаша, – сон дурной.

– Дура! – сплюнул Федор. – Чуть сердце не выскочило. Орешь как полоумная.

– Но я же не виновата, что сон приснился, – оправдывалась дочь.

– Домовой ее душил, такое с девицами на выданье бывает, – проскрипел старческий голос очевидно няньки.

– При свече нечего дремать. Ежели девица на выданье добро батюшкино беречь станет, так и сны дурные сниться не будут, – ехидно бросил Федор.

Свеча тут же погасла.

– Давай, голубка, я с тобой заночую, – предложила старуха.

– Не надо! – поспешила отказаться Агаша. – Уж все хорошо, не боязно мне.

Воевода развернулся на каблуках и вышел, в сердцах сильно хлопнув дверью. Шаги смолкли, наступила приятная тишина. Демьян высунул голову и плечи испод лежанки. Муж с женой потянулись друг к другу губами и… Агафья с шумом скатилась с лавки, Демьян не успел ее подхватить. Оба испуганно стали прислушиваться, но за дверью все так же было тихо. Пара закатилась негромким смехом.

– Демьянушка, – мягко проворковала жена. От ее голоса побежали мурашки. Демьян обнял Агафью за плечи, потянул к себе.

И они слились в одно целое. Он не стал набрасываться на нее как тогда в их первую ночь – дико и необузданно, теперь ему хотелось приласкать ее, утопить в любви, окутать нежностью. В темноте он не видел лица, но чувствовал нарастающий жар женского тела, слышал ускоряющееся дыхание, сладкие вздохи, тихий стон…

Оба без сил лежали на деревянном полу, глядя в черноту потолка. Широкая грубая рука накрывала тонкую ладошку.

– Может на лежанку? – робко предложила Агафья. – Там мягче.

Демьян подхватил жену и отнес на широкое ложе, засыпал снова поцелуями.

– Ты что же отцу не призналась? – спросил он, слегка кусая за ушко.

– Я собиралась, собиралась, да так боязно. Подойду, вроде бы вот сейчас и скажусь, а он как зыркнет на меня глазищами, и я прочь бежать. Страшно мне.

– Теперь уж я сам все скажу, – Демьян потерся щекой о нежную щечку. – Выйдем по утру да в ноги к нему упадем.

– Ох. А знаешь, мне иногда кажется, что он уж все знает. То про переяславских женихов без умолку твердил, а теперь даже и не заикается. И смотрит так с усмешкой, будто ждет, когда же я виниться стану. Хотя, откуда ему знать? Не могла же попадья выболтать? Устинья тоже обещалась молчать. А может живот уж видно?

– Чего видно? – вздрогнул Демьян.

– Ты что же не заметил? – Агафья положила руку мужа на чуть покатый животик.

– Да что ж сразу не сказала, а если бы придавил?

– Давить пока нечего, мал еще.

«Дите, дите у меня народится! И жена, и дети. Жива семья, не смогли раздавить».

– Хорошо, что ты приехал, – мурлыкала Агафья. – Вдвоем легче сказываться. Это одной боязно. А как там дома? Я дурная, и не расспросила тебя. Матушка в здравии ли?

– В здравии, тебя ждет.

– А… – жена заволновалась, – а про сестриц слышно что?

– Меньшую домой привез, при матери сидит, а старшая Ульяна у побратима в наложницах.

– Бедная, – вздохнула Агафья.

– Любовь у них, – Демьян откинулся на подушки.

– А-а-а, – протянула Агаша, укладывая голову мужу на грудь. – А в граде сильно тебя бранят али жить можно? – осторожно спросила она. – Да ты не думай, я не боюсь, ехать с тобой готова, это я так, просто спросила.

– Тысяцкий я теперь вместо отца. Позвали. – Олексич ждал, что жена подивится.

– А я так и знала, чудилось мне, – улыбнулась она, – сон об том приснился.

– Ведунья ты моя, – губы опять потянулись к губам.

– А у меня брат родился, на Фоминой седмице, так Фомой нарекли. Крепенький такой. Устя вокруг него хлопочет.

– Примечай как, пригодится скоро.

– Вот всё, вроде, ладно, – вздохнула Агаша, – и в почете ты теперь в граде своем, а хоромы целы?

– И хоромы целы, князь новые ворота подарил.

– Вот и хоромы целы, есть чем пред батюшкой похвастать, – продолжила Агафья, – а все равно к отцу боязно идти. Уж так боязно, внутри все холодеет. Орать станет, аж крыша затрясется. Бить тебя, должно, кинется.

– Не бойся, голубка моя, чай, не убьет. Поорет, поорет да успокоится.

– А давай не спать всю ночь, чтобы то неспокойное завтра попозже наступило.

– Давай, – согласился муж.

И оба, обнявшись, тут же провалились в глубокий сон.

– Эй, зятек, вставай! – кто-то тряс Демьяна за плечо.

Олексич разлепил тяжелые веки и тут же словно ошпаренный вскочил с лежанки. Потом понял, что нагой, плюхнулся назад на ложе, прикрываясь одеялом.

Перед ним в броне и со шлемом в руках, нахмурившись, стоял воевода.

– Одевайся, бродники заставу осадили, сейчас на стены полезут. Сече быть, – устало сказал тесть.

4

– Как бродники? – Демьян запрыгнул в порты, быстро замотал гашник, стал натягивать сапоги.

– Как, как? – передразнил тесть. – Проглядели мы их, думали из степи придут, а они из леса вышли.

– Из леса, – эхом повторил Олексич. – Там же дружина моя стоит!

– Стояла, перебили, наверно.

– А сечу не слышали? – Демьян нервным движением оправил рубаху.

– Нет, тихо.

«Может, разминулись все же». Тесть с зятем одновременно рванули к двери.

– Батюшка! – послышался голос Агаши. Она лежала, стыдливо завернувшись по самые глаза в одеяло. – Батюшка, броню ему дай.

– Где я тебе такую броню здоровую возьму? Выбрала муженька, вон еле в дверь проходит. И как в окно-то влез?

– Ивана броня у тебя в коробе лежит. Дай! – взмолилась Агафья.

– У всех мужья как мужья, в своей броне в ворота въезжают, а твой – таракан, по стенам лазит.

– Батюшка, дай!

– Вон за дверью на лавке уж лежит. Нечего, бесстыжая, на отца орать.

Демьян подмигнул растерянной жене, надел чужую кольчугу, та пришлась в пору. На ходу затягивая ремни наручей, зажав шлем под мышкой, он побежал вслед за воеводой. По заставе тревожной волной разливались удары церковного колокола.

Олексич догнал Федора уже за воротами. Плечом к плечу они летели по той же улице, которой ночью прошмыгнул Демьян. По-всякому зять рисовал себе встречу с тестем, но такого и представить не мог. Железный воевода явно волновался, на виске пульсировала вена, движения стали порывистыми, угловатыми, он беспрестанно бросал обеспокоенный взгляд в сторону городни. Это было так непохоже на Федора, значит все действительно худо.

– Сколько подошло? – нарушил молчание Демьян.

– Старых знакомых сотня, да они поганых с собой навели. Половцев три сотни насчитали. Может в лесу еще стоят, не разобрать, – Федор нахмурился. – А моих, сам ведаешь, с кривыми, хромыми да хворыми и сотни не наскребешь.

– Стены крепкие, осаду выдержат. Степняки к осаде не приучены, – Олексич никак не мог понять причин беспокойства Вороножского воеводы.

– Это если на приступ пойдут, а коли измором брать станут? Вы ж у нас все запасы еще зимой выгребли, а новый обоз из Переяславля по весне не пришел. Забыли, что ли о нас там? – Федор зло оглянулся на север. – С голоду передохнем, так тати и без сечи войдут.

– Чертовицкой заставе знак подали?

– Нет, – отвернулся тесть.

– Как нет? Вон же у вас костровая пылает, – на самой высокой башне горел сигнальный костер, посылая в небо столб едкого черного дыма – знак беды.

– Не увидят они, отсюда больше дня пути. Да и сколько там воев? Пять десятков.

– Все равно, лишние не помешают. А промежные сторожи, разве не передадут?

– Сторожи бродники еще в январе сожгли. Новые не успели поставить. Голодных нешто заставишь топором махать.

«Если бы сразу с трех сторон внезапно ударить: мои бы из леса выскочили, чертовицкие рекой подошли, да заставские из ворот вышли; можно было бы испугать татей. Не разобрали бы они сразу, сколько нас, – мысли бурлили в голове Демьяна. – Да жива ли дружина? Неужто просмотрели татей, да быть того не может! Эх, Горшеня бы все понял, сам бы весточку в Чертовицы послал, а Первуша и не додумается. Хотя бы на рожон не полез. Дал бы Бог, сообразить, когда ударить лучше».

– Так вот, зятек, – прервал его мысли воевода, – не хотел под мою руку идти, а умирать за рязанскую землю все равно придется.

– Да, поживем еще, – усмехнулся Демьян.

На крепостной стене ратные уже заняли положенные места. Внизу бабы разводили костры, кипятить воду и варить смолу. У каждой за пояс был заправлен топор, недалеко стояли вилы и косы. Женщины готовились встать на место убитых мужей. Дети таскали дрова. Отец Леонтий спешно бегал вдоль прясла, исповедуя и причащая готовящихся к битве. Увидев Демьяна, он хитро улыбнулся. Олексич поклонился ему в пояс. Воевода при этом ехидно крякнул. Федор явно все знал про венчание дочери, но думать об этом было недосуг.

По лестнице, с которой совсем недавно крадучись спускался ольговский боярин, тесть с зятем поднялись на забороло. Демьян заглянул в волоковое оконце. «О-го-го!» Большим черным пятном пространство от леса до засеки занимали всадники. Нападающие еще не рассредоточились вдоль стен для штурма, но и стан разбивать для долгой осады не спешили. С гиканьем они мельтешили вдоль закатной стены. В плотном клубке всадников сложно было разглядеть, где здесь русичи, а где половцы. Единый враждебный рой, ощетинившийся копьями, готовился к броску. От реки шел густой дым, это догорали вороножские ладьи.

Демьян внимательно разглядывал толпу бродников: нет ли про меж них раненых, не валяются ли где в стороне тела убитых, нет ли пленных. «Не встретились, затаились мои. Они бы как ягнят себя перерезать не дали, кого-то с собой бы да прихватили». У Олексича росла уверенность, что Первуша сумел избежать столкновения с татями. Да как подать ему знак?

– Не спешат, – тесть стоял у соседней бойницы. – Ну, так и мы спешить не будем. Что не спросишь, как про вас с Агашкой прознал?

– Так пса моего наверно во дворе увидел, – Демьян хитро прищурился.

– Да я не про то. Знаешь от кого про венчание ваше прознал? – воевода махнул зятю приблизиться. Олексич послушно подошел.

– Попадья проболталась или сам Леонтий тебе сказался.

– Дождешься от них, – хмыкнул Федор. – Миронег Военежич боярин князя твоего мне с гонцом весточку прислал.

У Демьяна округлились глаза, на миг он позабыл даже о бродниках.

– Как? – только и смог выговорить он.

– А так. Поздравил меня с зятем достойным, мол, сам бы такого желал.

Демьян хмыкнул.

– Рассказал, как тебе там не сладко, что ежели б не князь, так и в город тебя не впустили бы, того и гляди прибьют. Ну, я Леонтия прижал, он во всем и сознался. Разъярился я, несся по улице, как мы сегодня на городню бежали. Думал, добегу, прибью негодницу. Влетел во двор, а она у забора стоит, скрючилась вся, выворачивает ее. Тут я и смекнул, что брюхата. Поостыл, все ждал, когда ж она неразумная в ноги падать станет, да разве ж от нее неблагодарной дождешься, – тесть махнул рукой.

– Так то так, – Демьян внимательно посмотрел Федору в глаза, – одно не понятно – зачем Миронег к тебе гонца посылал? Уж точно не затем, чтобы с зятьком поздравить.

– Это точно. Жаловался боярин ваш, что житья в Курской земле не стало, просил, чтобы я пред светлым князем Федором Романовичем словечко замолвил. Смекаешь?

– Смекаю, – угрюмо ответил Демьян.

– Видишь, зятек, не все как ты твердолобые упрямцы, и разумные у вас люди есть.

– Да, иуд везде хватает, – сплюнул Олексич.

– Федор Евсеевич! Федор Евссеевич! – на забороло вбежал молодой отрок. – Там воевода ихний говорить с тобой хочет. Переговариваться зовет.

– Там – это где? – сдвинул брови Федор.

– У ворот главных.

– Пошли, – махнул Демьяну тесть, – послушаем, чего гостям надобно.

Глава VI. Волки