Там, за Вороножскими лесами
Воргольский сотник с трудом сел, держась за горло. Его подхватили вои и поставили на ноги.
– Уходим, – прошипел он. – Береги ее, – обратился он к Демьяну.
Жестом Радим махнул Ефросинье, и она, умываясь слезами, переехала на сторону ольговцев. Рыльцы, собрав убитых и раненых, двинулись в обратный путь.
Олексич побрел искать тело Гореши. Над старым десятником в тупом оцепенении сидел его сын Фролка. Демьян упал рядом на колени и судорожно зарыдал, не стесняясь, навзрыд, глотая крупные слезы.
– Пронька живой? – чуть успокоившись спросил он.
– Тут я, обереги заговоренные спасли, – пробубнил за спиной Проня. Подле Демьяна сел Первуша, он тоже рыдал, гладя товарища по окровавленной голове.
«Все, Демьян. Теперь ты один, сам должен принимать решения, подсказать некому. На тебе люди. Хватит киснуть», – сказал сам себе боярин, поднимаясь с колен.
Рыльцы оставили телеги с приданым Ефросиньи.
– На телеги раненых и мертвых грузите, – приказал Демьян. – Ехать пора.
Вместе со старым воем умерла его юность.
4
Демьян ехал рядом с княжной, говорить не хотелось, он тупо смотрел на ликующую весеннюю степь. Где-то впереди на границе Рыльского и Ольговского княжеств в селе Ольшанки возле церкви их нетерпеливо ждет Александр. Там князь спешно должен обвенчаться с Ефросиньей до того, как обо всем узнают в Рыльске.
– А я тебя помню, – вдруг робко сказала княжна. – Ты с ним тогда остался нас прикрывать. Спасибо, что сейчас его пощадил.
– Давно знаешь? – Демьян пристально посмотрел на Ефросинью, она, избегая прямого взгляда, отвела глаза.
– Когда думали, что вы сгинули, мать тайком призналась.
– А Олег знает?
– Нет, конечно! – княжна встрепенулась. – И ты никому не говори. Прошу тебя!
– Не скажу.
«Олег может и не знает, да видать чует, что кровь не его. И на свадьбу дочери не возжелал ехать. Вышвырнул с возами, как ветошь ненужную».
– Боюсь я князя вашего, – призналась Ефросинья, – улыбка у него злая. И на что я ему сдалась, нешто невест по соседним княжествам мало? – по ее щекам опять побежали слезы.
Демьян растерялся, не зная как утешить деву. Так не похож был этот испуганный воробышек ни на отчаянно падающую в любовь Агафью, ни на сильную, продумывающую каждый шаг Ульяну. Что ей сказать, что Алексашке гордыня оскорбленная не дает покоя?
– Люба ты ему, не захотел другому отдавать, – как можно увереннее произнес Олексич.
– Олег уж такие пакости об ваших князьях сказывал.
– Врал, – отрезал Демьян.
Старая церковь в Ольшанках была сожжена ногайцами, новую срубили на скорую руку, от того она немного кособочилась, но приятно отливала белизной и пахла свежей стружкой.
На церковном дворе их ждал Александр. Он кинулся было к невесте, но та испуганно отстранилась, спрятавшись за Демьяна.
– Что, княжна, не рада жениха своего видеть? – с показной веселостью спросил князь.
Ефросинья молчала.
– Что ж молчишь? От счастья обомлела? Ну, да я девок говорливых не люблю, главное, чтоб сапоги хорошо снимали, – и жених сам звонко рассмеялся своей грубой шутке.
«Что этот дурак несет?» – закрыл глаза Демьян.
– Ладно, Робша, ты тут пригляди за моей суженой, чтоб от радости не сбежала. А я пойду, узнаю – все ли готово к венчанию.
– Может я схожу узнаю, а ты, светлый князь, с невестой побеседуешь, словечком перемолвитесь? – Демьян сделал шаг, чтобы не разделять новобрачных.
– Успеем еще наговориться, жена у меня больно разговорчивая, – отмахнулся Александр и зашагал к церкви.
«Да он пред ней стыдится! Такую кашу заварил, а теперь за наглостью совесть прячет».
Демьян с Ефросиньей остались вдвоем посреди двора. Дружинники жались в сторонке. Девушка стояла белая как полотно, словно и не было раньше приятного золотистого цвета кожи. Она уже не плакала, лишь нервно сжимала платочек.
– Не сердись на князя, то он не со зла, – неловко стал оправдывать Александра Демьян. – Обиделся, что не обрадовалась ты ему, на шею не кинулась.
– С чего я ему на шею кидаться стану, что опозорил меня? – девушка сжала губы.
– Он не такой, как тебе сейчас кажется, совсем не такой. Уж я его много лет знаю.
– Я домой хочу, к матушке. Домой!
– Вот видишь, у нас с тобой матушки есть, по милости Божией живы -здоровы, а у него родители еще в малолетстве преставились. Брату до него и дела нет. Истосковался он без ласки, ты его приласкай, отогрей, ну как любящие бабы могут, да совсем его другим познаешь.
«Зачем я это говорю? Она ж дите совсем, разве поймет, вон к мамке хочет».
– И еще, – Демьян стал серьезным, – я отцу твоему обещал оберегать тебя, да мне уехать скоро придется. Не добрые скоро времена настанут, не раз кровь прольется. Ежели здесь чего дурного случится, сама поймешь, когда… ты князю своему во всем признайся, чья ты дочь…
– Нет! – с волнением перебила его княжна. – Это же позор для матушки, я на такое не пойду!
– Не скажет он никому, молчать станет, чтобы над ним не потешались. А ты этим себя спасешь, от монастыря али еще от чего худого. Иногда лучше дочерью сотника быть чем князя.
К ним широкими шагами приближался Алексендр.
– Все готово! Пошли, – кивнул он в сторону церкви.
– Дозволь, княже, с тобой наедине переговорить, – Демьян нагло потянул князя за рукав.
– Робша, уже за здравие молодых набрался? – пошутил Алексашка.
– Ты что творишь?! Ты как с невестой себя ведешь? – накинулся на него Демьян. – Это же жена твоя стоит, мать детей твоих! Вы же сейчас пред Богом клятвы давать станете. Пред Богом! А ты…
– А что я? – надулся Александр. – Она от меня нос воротит, а я должен…
– Должен, должен, княже. Подойди, успокой, ласковое слово скажи. Иди, а я вас в притворе подожду.
Олексич быстро пошел к церкви, осенил себя распятием и зашел внутрь. Туда же толпой протискивались и дружинники. Но Демьян остановился у входа, так, чтобы было видно двор, и бессовестно начал подглядывать.
Вот князь подошел к княжне, что-то ей говорит. Она молчит, опустив голову. Александр опять злится, начинает расхаживать вкруг нее, размахивает руками. «И это утешил?» Князь что-то кричит в лицо княжне. Ефросинья поднимает голову, обнимает князя за плечи и, поднявшись на цыпочки, быстро целует в щеку и тут же отстраняется. Александр растерянно стоит, будто его не поцеловали, а ударили. Тревожно оглядывается, словно собирается что-то украсть, рывком притягивает невесту к себе и начинает страстно целовать. Она не отстраняется, гладит его по спутанным ветром волосам. Демьян смущенно отворачивается, снова крестясь, шепчет молитву. Мимо него проплывают, взявшись за руки, раскрасневшиеся жених с невестой.
Глава IV. А встань за нас
1
В Ольгове были накрыты столы для свадебного пира. Как бы случайно, завернул к брату на огонек со своей дружиной Святослав. Все делали вид, что ничего не происходит, но даже нищие на паперти шепотом толковали – князь с ворованной женой приедет. Горожане кто помоложе озорно подмигивали друг другу, кто постарше неодобрительно качали головами. Им ли не знать, чем такие шутки могут обернуться для княжества.
Демьян с княжеского пира отпросился. Свое дело он сделал, ему предстояли тяжелые хлопоты по погребению Горшени и еще двух воев, скончавшихся дорогой.
– Кому ж теперь десяток Горшени отдашь? – беспокоился Первуша. – Выезжаем скоро.
– Вьюн поведет.
– Да молод еще Осип! Нешто можно вровень с Горшеней ставить, не справится.
– Когда отец тебе десяток давал, чай не старше Оськи был.
– Ну, то я, – надменно выпятил нижнюю губу Первуша, – опять же Горшеня подучивал.
– Так и ты Вьюна подучи.
– Да когда он меня слушал? Мы-то не такими были, – по-стриковски проворчал тридцатилетний вой.
Демьян спрятал усмешку, вспомнив, сколько раз Первуша до хрипоты спорил со старым десятником, не желая признавать его правоту.
– Справится. Оське быть.
На следующий день Демьяну все же пришлось явиться на свадьбу. Александр прислал за ним детского с нетерпящим возражений посланием. Нехотя Олексич поплелся на широкий княжий двор. Пир шумел во всю.
Веселый и изрядно хмельной Алексашка сам выскочил к Демьяну, хватая за рукав, усалил по левую руку от себя. На второй день пировали только мужчины. Кто-то еще бодренько выкрикивал здравицы, кто-то уже лежал носом в стол. Неутомимые скоморохи раздували щеки, извлекая из рожков и свирелей затейливые звуки.
Демьяну очень хотелось узнать, как Ефросинья, но он не решался. Александр в очередной раз с упоением вспоминал о ловах вепря, с каждым разом все приукрашивая и приукрашивая свой рассказ. Размеры убитого кабана уже могли поспорить с медвежьими. Толстый Коснятин с Миронегом слаженно поддакивали. Святослав кривился в усмешке, перешёптываясь с любимцем Буяном. Олексича тяготил пьяный угар, хотелось быстрее вырваться на волю из этой круговерти.
На углу скромно сидел новый тысяцкий. Встретившись с Демьяном взглядами, он первым кивнул головой. «А ведь я на его месте сижу? – спохватился Олексич. – Ему по левую руку от князя нужно сидеть, а его в самый конец задвинули. Коли не уважают, зачем выбирали?» Демьяну почему-то стало обидно за Якова, как будто это не Яшку Кумича оскорбили, а память об отце попрали.
– Княже, – обратился он к Александру, – негоже тысяцкому на задворках сидеть. Народ уважать не станет, коли ты свое пренебрежение им выказываешь.
– Робша, устал я от поучений твоих. Молодой еще, а ворчишь как дед, – беззаботно улыбнулся князь. – Ох, намается с тобой Агашка, пожалеет, что топор не мне всучила.
Он пьяно засмеялся, уткнувшись Демьяну в плечо.
– О своей бы жене думал, а не мою припоминал.
– А моя хороша, Робша, уж так хороша, – Алексашка мечтательно вздохнул, – Век тебе за нее благодарен буду. Проси, что хочешь.
– За Агафьей отпусти, больше мне ничего не надобно.
– Все ты об своем, как тетерев на току, – отмахнулся князь.
«Да, что ж это такое! – внутри у Демьяна все бушевало. – Уеду я наконец отсюда или нет!»
Святослав с Буяном опять зашептались. Филька зло сузил глаза и громко, чтобы слышно было и в отдаленных концах стола, обратился к Демьяну.
– Понравился нам конь степной, больно хорош. Как твоя меньшая сестра подрастет, так ты ее тоже под какого поганого подложи, и нашему князю добрый конь нужен.
Демьян вихрем вскочил с лавки, подлетел к Буяну, так быстро, что никто ничего не успел и разобрать, рывком опрокинул Фильку на пол и начал жестоко избивать – не разбирая лупить по чему придется, не давая встать. Он выплескивал на этого, свернувшегося в комок человека, всю ярость: за сестру, за мать, за разлуку с любимой, за павшего в дурной сечи Горшеню. За все, что накопилось!
– Демьян, Демьян, ты, что творишь?! – слышал он как во сне испуганный голос своего князя. – Да оттащите вы его, ведь убьет!
Десятки сильных рук схватили Олексича, оттягивая от жертвы. Он тяжело дышал, казалось, не понимая, где находится.
– Да, что на тебя нашло? – причитал Александр. – То ж дурак, дурак был дураком и останется, хоть забей его.
Демьян перестал рваться, скрутившие его ослабили хватку.
Фильку подняли, он держался за голову и тихо постанывал.
– Ведите прочь, – раздраженно бросил Святослав.
Бояре сидели притихшие. Никто никогда не видел сына Олексы таким. Все знали, что Демьян к обидным словам был терпелив, драку первым никогда не затевал, а если и дрался, то бил так, чтобы лишь проучить, не причиняя увечий. Многие поняли, что дикий, разъедаемый ненавистью, Олексич был делом и их рук, каждый воткнул свою иглу в израненную душу.
– Дозволь, княже, пойду, – Демьян шагнул к двери.
– Иди, – растерянно прошептал ему в след Александр.
– Эй, Робша! – крикнул боярину в спину Святослав. – Как наскучит тебе мой братец, ко мне переходи. Мне такие вои нужны.
Ничего не ответив, Демьян вышел.
2
Только на четвертый день гости, наконец, стали разъезжаться. Ничуть не раскаиваясь, Демьян все же послал потихоньку пронырливого Нижатку потолкаться промеж липовецких воев и узнать, как там Буян.
– Лучшает. Да ты, боярин, ему челюсть свернул, есть не может, бабы ему трут мелко и в рот всовывают. Этак отощает.
– Наука ему, будет знать, об чем поганым языком молоть. Всё, к князю я пошел, ежели и теперь не отпустит, сбегу.
Демьян широким взмахом распахнул новые ворота. Теперь на месте Горшени по десную руку от него важно шагал Первуша, по левую, еще сильно смущаясь, – Осип. И опять на улицах было безлюдно, зато со стороны торга раздавались громкие крики и брань.
– Весь Ольгов там, чего опять делят? – подивился Вьюн.
– Очередного тысяцкого вешают, – недобро пошутил Первуша и тут же осекся, виновато скосив на боярина глаза.
– Чего они там делают, нас не касается. Лишь бы супротив меня не мутили. Мать с сестрой к дядькам в Курск завезем, боязно их здесь оставлять.
– Убьют тебя в Курске, забыл, что там Ахматовы братья засели, отмщения жаждут, – напомнил Первуша.
– Не тронут. Я нойона Айдара тесть, а он с Ногаем в родстве.
Князь страдал от похмелья. Кислый и злой он сидел на лавке, вцепившись в крынку с квасом. Жестом показал Демьяну сесть напротив.
– Я отпроситься, за Агафьей ехать, – сразу выложил Олексич. – Пусти.
– Погоди, Робша, еще, – Александр прислонил голову к холодному кувшину.
– Да, сколько ж ждать?! Ты же обещал!
– Ой, что ж ты так шумишь? – князь болезненно скривился. – Из Рыльска вестей нет, тишина, словно и не крали княжеской дочери. Затевает Олег чего-то. Неспокойно, а ты ехать.
– Олег в Орде опять, уехал еще после ссоры со Святославом. Отпусти, пока он не возвратился. Я быстро – туда и назад.
– Быстро туда не бывает.
– Княже, я на грех ради тебя пошел, Горшеня в поле лег, а он мне вместо отца был. Зачем обижаешь, нешто я заслужил?
– Ладно, поезжай, – махнул рукой Александр, но тут же добавил, – как в прошлый раз без дружины.
– Не поеду я без дружины. Нас малым отрядом прошлый раз чуть не перерезали, в поле без войска делать нечего.
– Не поедешь, так дома сиди, – усмехнулся князь.
– Я тебе не холоп! – взревел Демьян, чувствуя, что опять звереет.
– Думаешь не знаю, чего ты туда рвешься? Предать меня решил! – князь тоже перешел на крик. – Сговорились с воеводой Вороножским, что сестер выручишь да назад под руку рязанцев с дружиной воротишься. Уйти от меня решил?
– Да с чего ты взял? – опешил боярин.
– Сам во хмелю мне растрепал, что Федор тебе дочь отдавал, ежели ты у него останешься. Ты-то пьян был, не помнишь об чем языком молол.
– Я ж ему отказал, и про то ты ведаешь!
– Сначала может и отказал, а потом, как узнал про отца, обозлился да передумал.
– Не было такого, не мог я так поступить.
– Врешь! – князь с размаху ударил крынкой об пол, она разлетелась на мелкие черепки. – С чего он тебе дочь вдруг свою отдал, да еще и повенчались тайком? Уж я Федора узнал, без корысти он и пальцем не пошевелит.
И тут только Демьяну стало видно, как его небылица выглядит со стороны. «Не умеешь врать, так и не берись» – опять зазвенело в ушах. Боярин устало потер виски.
– Не благословлял он нас. Он вообще не знает, что я с его дочерью повенчался. Перед Миронегом я выставлялся, хотел нос ему утереть за пренебрежение. Прости, княже.
– Путаешься, Робша, – князь презрительно скривил губы.
– Чего тут путаться. Сама она ко мне в ночь перед отъездом пришла, сбежала из дому и пришла, – Демьяну не хотелось, но рассказать все же пришлось. – Я ей говорил: «Уходи. Жалеть станешь»… А она с меня сапоги снимать, и смотрит, так смотрит. Не устоял я, грех мы совершили. Да кто бы устоял? Любим мы друг дружку.
Демьян начал ходить по горнице, князь внимательно следил за ним.
– А еще не рассвело, я десятников прихватил, и мы к попу их пошли. Попросил я, повенчаться. Он молодой еще, пожалел нас, ну и обвенчал рано поутру. Десятники венцы держали. А потом я к тестю хотел идти в ноги падать, но тут попадья выскочила да давай нас молить, чтобы мы пока помалкивали. Мол, воевода, как узнает о своеволии попа, так погонит прочь на мороз, а она на сносях, и детки малые. Ну, мы и решили, что Агаша с попом, как снег сойдет, признаются. Теперь Федор, должно, все знает. Может побил ее. Душа болит, мне ехать надо! И с дружиной ехать, может тесть решит дочь вдовой сделать, а у меня и отбиться будет нечем. Не веришь, так я побожиться могу, да самой страшной клятвой готов тебе поклясться, что так оно и было.
– Да верю я тебе. Езжай. На крыльцо давай выйдем, дышать здесь нечем.
Князь распахнул дверь и обомлел. В соседнюю горницу сбежалась толпа: тиун, челядины, дружинники, девки-холопки, кухарка, и отчего-то даже конюх. И посреди всей этой толпы стояла встревоженная Ефросинья. Все они слышали шум и крики в княжьих покоях, но не решались войти.
– Ну-ка вон все! – гаркнул князь. – Княгинюшка, ты-то куда? – поймал он Ефросинью за руку.
– Все ли ладно? – заглянула она мужу в глаза.
– Праведник наш, – он толкнул Демьяна в бок, – уж про такое мне тут баял, что я от смеха вон крынку разбил. Потешил князя своего.
– А мы думали, вы повздорили.
– Нет, показалось вам, – он чмокнул жену в щеку. – Ну, ступай теперь, а то вон как орел на жену мою пялится. Ревную я.
Раскрасневшаяся Ефросинья, стрельнув в Демьяна глазами, выскользнула из комнаты.
– Ох, княже, что ты мелишь? – беззлобно упрекнул Олексич.
Они вышли на крыльцо. В лицо ударил яркий солнечный день. Князь оперся о перила.
– Знаешь, Демьян, мне сон недавно приснился. Будто стою я на коленях у ручья, вода такая чистая-чистая. А руки у меня по локоть в крови. Я их мою, мою, а они не отмываются. Вода как насмешница мимо бежит, смывать кровь не хочет. Как быть?
– Все, что не по совести не твори.
– Силен ты стал князя учить. Девок бесчестишь, а мне про совесть.
Было заметно, что проступок Демьяна приятен Алексашке. Вот, даже скромник Робша не устоял да в грех впал, что уж тогда про других говорить.
– Ладно, ступай. Благослови Бог. Обнимемся давай.
Друзья обнялись. Демьян счастливый побежал домой собираться в дальнюю дорогу.
3
Одуряюще пахли цветущие сады, перекидывая белоснежные ветки через заборы, они кружили голову сладкими надеждами – на теплое лето, на богатый урожай, на любовь и нежность.
На торгу люд чуть приутих, раздавались лишь отдельные выкрики.
– Полдня шумят бездельники, – презрительно сплюнул Первуша.
Демьян летел, не оборачиваясь по сторонам. «Завтра начнет светать, уж надо выехать. Чем раньше, тем лучше». Он подбежал к двору, дернул ворота, но те оказались заперты.
– Что такое? Эй, открывайте! – нетерпеливо застучал он кулаком.
Раздался скрип отодвигаемого засова, и на улицу высунулась кудрявая голова Проньки.
– Боярин, то ты?
– Кто же еще? Чего заперлись среди бела дня? – Демьян раздраженно оттолкнул отрока.
На дворе выстроилась вся дружина, исполчившись и в полной броне. Мягкое солнышко играло на круглых щитах.
– И что это значит? – недоуменно поднял Демьян бровь.
– Уж дважды с торга приходили, тебя спрашивали.
– Чего хотели? – нахмурился Олексич. «Ох, невовремя все это! Собираться надо, а тут».
– Не сказались, но мы решили от греха подальше наготове быть.
– Горшенька, дозорным на терем, – скомандовал боярин.
Крепкие дружинники подсадили парнишку на клеть, а дальше он как кот, ловко хватаясь цепкими пальцами за выступы, быстро вскарабкался на гонтовую крышу.
– Собираться, давай. Если что – Горшенька свистнет.
Олексич подозвал Карпа:
– Телегу приготовь. Князь вчера жита и овса прислал, отсыпь в дорогу. Не хочу, чтобы тесть сказал, что я опять нахлебником явился. Ну, и потом туда пожитки Агафьи можно будет какие сложить, опять же, чтобы не просить – не кланяться.
Демьян пошел сказаться матери, но не успел вступить и в сени, как Горшенька пронзительно свистнул. Раздалось: «Идут, идут».
– Кто там?
– Народу много, все вече76 сюда валит.
– Вот, нелегкая, – Карп достал из вороха сена кистень, конюх и челядины схватились за топоры. Дружина разбежалась цепью вдоль забора. За воротами послышался приглушенный шум.
– Чего надо?! – грозно крикнул толпе высунувшийся из-за частокола Первуша.
– К Демьяну Олексичу переговорщиков пусти, – послышался глухой бас Коснятина. – Видишь, без оружия мы.
Первуша вопросительно посмотрел на Демьяна. «Впускай», – махнул головой боярин.
На двор чинно вошел Миронег, за ним красный от одышки Коснятин и еще трое убеленных сединами бояр. Опасливо озираясь на вооруженных воев, они подступились к Демьяну.
– Здрав буде, Демьян Олексич, – на распев протянул Миронег.
– И вам здравия, – Олесич сухо поклонился из почтения к старости.
– За Агафьей Федоровной надумал ехать? Передавай воеводе Вороножскому мое почтение.
– Надумал, от того недосуг мне гостей привечать, – Демьяна раздражал бегающий взгляд Военежича.
– Да, мы ненадолго. Все ли в дорогу собрано, может помощь какая нужна? Ты только скажи, так мы…
– Мне от вас ничего не надобно, – оборвал его Олексич, – а вам, видать, от меня чего нужно?
– Демьян, мы тебя с малолетства знаем, рос у нас на виду, – Миронег закатил глаза и начал неспешную речь. – Все здесь виноваты, да и правы все. Обиду зря на народ держишь, погорячились, но и их понять можно. Вира за погибших уплачена, в расчете мы. Давай замиримся. Ибо учит Господь прощать да быть милостивым. А в Писании сказано, что…
Коснятин нетерпеливо отодвинул словоохотливого Миронега.
– А встань за нас, Демьян Олексич. Выкрикнули мы тебя тысяцким.
Демьян ошалело обвел глазами бояр. Ко всему он был готов, но не к такому.
– Старого куда дели? Жив ли Яков? Больно часто у вас тысяцкие меняются.
– Кумич, сюда иди! – властно крикнул толстый боярин.
На двор красный, что с мороза, понуро вошел Яшка.
– Этот вам чем не хорош? – надменно спросил Демьян. «Пусть не думают, что милость мне большую оказывают».
– Не слушаются они меня. Я им одно, а они мне поперек. Как ты на пиру поучить уму разуму не смогу, – Яков вздохнул.
– Как я на пиру, так-то не надо, – горько усмехнулся Олексич. – Не пойму я вас. То в город не пускаете, в след плюете, а то в тысяцкие зазываете. Почему я?
– Так по всему на тебя выходит, – теперь Миронег бочком отодвигал Коснятина. – Посуди сам. Умирать тебя с дружиной в степи оставили, а ты живыми всех привел, – Военежич показно стал загибать пальцы.
– Воля Божия то, а не заслуга моя.
– Опять же. Голодали все в Вороноже, а твои хоть и в скудости ели да все ж за пузо голодное не хватались.
– Горшеня покойный смекалкой нас выручал.
– С Ногаем ты теперь в родстве, про то уж всем ведомо. Подойдут поганые, так может словечко пред ними замолвишь, не тронут град.
– Говоришь так, словно я тесть самого темника. Нет у меня власти над татарами, об том даже говорить нечего.
– Над татарами может и не имеешь, а нашего… – Миронег понизил голос, боязливо оглядываясь, – а нашего князя за рукав сможешь схватить, чтобы беды нам не накликал. Демьян, немирье грядет, в смуту нас Андреичи тянут, добрый воевода нам нужен, чтобы народ посадский на стены поставить, плотников да кузнецов воевать обучить. Ты при отце ходил, многое ведаешь. Град твой в беде, а ты обиды держишь! Бери меч отца да на место батюшки вступай. Вносите!
Дюжий муж кожемяка Димитр в широких ладонях внес заветное оружие. Глаза Демьяна заблестели, ему хотелось тут же схватить отцову память, но он сдержался. Олексич прошел через двор и шагнул за ворота, народ притих.
– Вы должны понимать, – громко выкрикнул он, чтобы всем было слышно, – что если повторится все, то я как отец за семью свою костьми лягу. Люб ли вам такой тысяцкий?
– Люб, люб! – прокатилось по толпе. – Поди за нас!
– Я за женой уезжаю. Ждать станете?
– Станем!
– Коли князь согласится, так будет по-вашему, – Демьян поклонился народу.
Тут же послали к Александру. Не заставив себя долго ждать, сквозь толпу протиснулся детский князя:
– Кяже Александр соизволит милость свою оказать новому тысяцкому.
Демьян сжал в руке меч отца.
Глава V. У тестя в гостях
1
Такой богатой, нарядной, щедрой степь бывает только в мае. Солнце не успело утомить жаром, притушить краски. Травы спешат выбрать из земли живительную влагу, тянутся вверх сочными стеблями. Толстые байбаки, потеряв осторожность, лениво объедаются свежей зеленью. В небе кружат неутомимые хищные птицы, зорко высматривая зазевавшуюся добычу. В рассыпную от копыт разбегаются шустрые ящерицы. Укрытые вербами неспешные речушки манят прохладой. Но ласка их обманчива, ледяная вода обжигает ноги, перехватывает дыхание.