Пепельный блондин

– Сарочаны?

– Да, точно. Сарочаны. – Владимир кивнул и улыбнулся. Негодяй.

Я прикусила губу и потащила пакеты на кухню. Один за другим.

– Давайте помогу!

– Нет! – практически выкрикнула я. Отдышалась и сбавила обороты: – Не надо, Володя. Дальше я сама. Спасибо.

– А вы не хотите поехать с нами в Сарочаны? Я помню, вы говорили, что катаетесь.

– Каталась. Нет. Не хочу, – холодно ответила я.

Владимир помрачнел. Господи, я веду себя с ним грубо. Что он подумает!

– Я вас чем-то раздражаю? – вдруг спросил он после длинной паузы.

Я запаниковала и принялась нести какую-то околесицу про то, что уже поздно, что мне пора ужин готовить и вообще – ходють тут! Понатоптали-то! Вечно друзья мужа мне прибавляют работы, сил нет никаких полы мыть! Владимир извинился раз двести, наверное, и испарился с такой скоростью, что я не успела даже посмотреть ему вслед. Оставшись в одиночестве в нашем большом пустом доме, я плюхнулась на пол и уронила лицо в ладони.

Просидела так минут двадцать, не меньше. Пока вдруг не вспомнила, что у меня в пакетах полно замороженных продуктов. И что толку вот так сидеть на полу? Рыдать можно, и пока готовишь ужин. А если кто заметит – можно сказать, что резала лук. Я его даже предусмотрительно положила рядом – нарезанный, чтобы красные глаза никого не удивили. Но никто и не обратил внимания.

Ужинали мы вдвоем с Николаем и почти все время молчали. Муж сидел с сосредоточенным, недовольным и напряженным лицом. Я не проронила ни слова, да и он тоже – лишь телевизор рассказывал что-то о прелестях новых прокладок для женщин. Конечно, Николаю было что сказать. Он только не знал, как лучше подступиться. Ждал подходящего момента. Когда все будет съедено и ужин уже нельзя будет испортить. Семейная жизнь давно научила его не начинать разборок за столом – ни к чему портить аппетит. Зато когда десерт употреблен…

– Скажи, какая муха тебя укусила?

– Муха? – делано удивилась я.

– Ты зачем наговорила гадостей Владимиру?

– Он тебе что, пожаловался на меня? – вытаращилась я. Это было бы классно! Если бы мы с ним стали традиционными соседями, с жалобами и претензиями, многое бы упростилось.

– Пожаловался? Владимир? Да он вообще ничего не сказал! – Николай бросил на меня испепеляющий взгляд. – Мы не виделись почти месяц, договорились погонять шары, на лыжах прокатиться, а теперь он уперся и сказал, что не хочет доставлять тебе беспокойство. Что, черт возьми, это значит?

– Ничего не значит! – воскликнула я с возмущением. Нападение, как известно, – лучшая оборона.

– Что, мои друзья доставляют тебе так много беспокойства? Топчут? Я сто раз тебе предлагал нанять домработницу. Нет? Не предлагал? Но ты предпочитаешь грубить моим друзьям.

– Никому я не грубила!

– Да? Знаешь, что Володя сказал? Посоветовал мне поберечь тебя. Сказал, что наши жены не должны, блин, таскать пакеты. Как будто я заставляю тебя таскать пакеты! Нет, я не понимаю! Если тебе тяжело тянуть хозяйство – почему ты мне ничего не говоришь. Ольга! Я с тобой разговариваю! – крикнул он. – Ты можешь помыть эту посуду и позже!

– Да? Тебе удобно за меня решать, что и когда мне мыть!

– Знаешь что, дорогая. Отойди. Я сам помою эти несчастные три тарелки. И имей в виду, твоих подруг в таком случае я тоже тут терпеть не буду. Раз я не могу пригласить в гости своих друзей… Блин, я даже не верю, что говорю это. В своем же доме!

– Извини! – Я села на стул и расплакалась. Совершенно без усилий на этот раз. – Извини, ладно? Просто ты так редко бываешь дома! – Я придумывала на ходу. – А теперь, когда этот Владимир вернулся, опять будешь все вечера проводить с ним, а я буду одна. А я не хочу быть одна! Я устала!

– Олечка, Оля! – моментально запаниковал муж. О, как он не любил, когда я рыдала. Мне кажется, мужчины придают такое значение женским слезам, как будто это стихийное бедствие вроде цунами. Боятся, что, если его не остановить, оно снесет все на своем пути. – Успокойся, детка. Ну что ты. Я же тут, я рядом. Это просто зима. Депрессия. Солнца нету совсем, да?

– Да-а! – рыдала я навзрыд.

Муж прижимал меня к себе и гладил по спине. Я же чувствовала себя свиньей последней, но в то же время была ужасно рада этому освобождению, этому взрыву, благодаря которому я выплеснула наружу хотя бы часть той взрывной волны, что накрыла меня изнутри, стоило Владимиру появиться на нашем пороге. Ночью я была особенно страстной. Николай даже пожелал мне почаще грубить друзьям (только не его, а моим), если это производит на меня такое действие. Мы не спали почти всю ночь, занимались любовью и разговаривали – и то, и другое было просто прекрасно. Мы смеялись, мы спустились вниз и принялись доедать остатки пирога – и все это в два часа ночи. Я вспомнила все, что было когда-то между нами. Я смотрела в его темные от желания глаза, я держала сильные руки в своих ладонях и представляла, что это весла спасательной лодки, взлетающей вверх и вниз посреди бушующего моря. Но корабль уже шел ко дну, одна лишь я все еще хранила надежду, что мы спасемся.

На следующий день Николай уезжал на работу, ворча, что с такой неудержимой женой ему не удалось отдохнуть за ночь. Но ворчал он не зло, а очень даже благодушно. Инцидент с соседом он посчитал исчерпанным. Владимир с женой были снова приглашены к нам в дом, и я уже не стала даже и пытаться этому противостоять. Карма! Видимо, мне суждено было периодически смотреть в эти чистые прекрасные серые глаза. А если мы не можем ничего изменить – нужно это принять без сопротивления.

Я выбросила белый флаг и без зазрения совести стала с наслаждением наблюдать за Владимиром в интерьере нашей гостиной. И я даже не сопротивлялась, когда он пригласил нас к себе в гости – ответный жест на наше гостеприимство. Их дом показался мне еще не слишком обжитым – в нем не хватало мебели, совсем не было личных вещей, не было фотографий, не было разных мелочей и сувениров – полки из гипсокартона в стенах стояли пустыми. Его жена приготовила какую-то ужасную рыбу и пирог с мясом. Я лишний раз подумала, что она удивительно не подходит ему. Алина бы меня поняла.

Вечер прошел приятно. И тепло камина согревало, и терпкое вино обостряло чувства. Я ощущала себя в безопасности, находясь в обществе собственного мужа и Володиной Серой Мыши – жены. Я расслабилась и наслаждалась вечером. Потеряв всякую бдительность, я беспечно болтала с Владимиром обо всем на свете. Об институтской юности, о наших с Алинкой безумствах, об архитектуре, которая хоть и покорила мое сердце, но так и осталась далека от меня, как крыши небоскребов. О моей любви к фотографии речь, конечно, тоже зашла. Николай сбегал к нам, благо бежать было недалеко, и притащил стопку моих работ.

– Тоже скажешь, работы! Работы – это у художников. У меня – фотки.

– А чем, по-вашему, отличаются профессиональные фотохудожники от вас? – поинтересовался Владимир с непринужденной улыбкой.

– От меня? – рассмеялась я. – Да всем!

– Возьмем, к примеру, Джека Дикинга! – продолжил он.

– Джека Дикинга? – улыбнулась я, не чувствуя угрозы. Беспечность свойственна тем, кто выпил больше трех бокалов вина, верно? – Давайте его возьмем. Я, правда, понятия не имею, кто этот парень, но давайте. Берем его!

– Джек Дикинг – всемирно известный фотохудожник. Снимает в основном природу, совсем как вы, Оля, – пояснил Владимир, глядя мне в глаза. – Я удивлен, что вы его не знаете. У вас с ним есть что-то общее. Оригинальный взгляд. Умение уловить момент.

– О боже, я сейчас растаю, как Снегурочка! – воскликнула я. – Ты слышал, Коль? У меня есть оригинальный взгляд!

– Определенно есть!

Владимир стал размахивать моими фотографиями и показывать на пальцах. Длинными пальцами, гибкими и сильными. Черт! Я резко протрезвела и захотела домой. Время было позднее, так что моя усталость была вполне объяснимой и уместной. Разговор прошел и был забыт, но через пару недель вдруг Владимир объявился в нашем доме с сообщением, что в Москве открывается выставка работ Джека Дикинга. Всего одна неделя в выставочном зале на Остоженке! Вау! Редкая удача и все такое! Бла-бла-бла! Мы должны обязательно все пойти – и я, и Коля, и Серая Мышь, и, конечно же, Владимир.

– А что, давайте сходим, – без энтузиазма отреагировал мой муж, равнодушный ко всему прекрасному, кроме женщин и огнестрельного оружия.

– Отлично! – обрадовался Владимир и тут же начал планировать наш визит. Я решила, что, если сильно постараюсь, переживу и это. У меня уже появилась некоторая закалка против его чар. Так думала я. Господи, как я ошибалась!

Глава 5

Сила искусства

Я этого не хотела. Я стояла на тротуаре, присыпанном солью, и всерьез подумывала о том, чтобы сбежать. Плевать на все: на Дикинга, на приличия, на то, что обещала и что он будет меня ждать. Можно уйти и сказать потом, что что-то случилось, что-то изменилось, кто-то позвонил, и пришлось срочно лететь, возвращаться, на ходу менять планы. Может, у меня кто-то умер? Или родился! Или кого-нибудь переехало трамваем. Всякое может произойти – мы же в Москве. Можно позвонить и извиниться, но для этого всего нужно набрать его номер и услышать его голос, а это очень трудно сделать. Когда я слышу его голос, моя воля моментально слабеет, а в голове рождаются ненужные мысли.

Можно уйти просто так, а потом сказать, что села батарейка в телефоне. Да? Только как тогда меня вызвали туда, куда мне пришлось лететь и бежать? Позвонили – и батарейка умерла? Можно послать СМС. Это совершенно неприлично и вульгарно, но на крайний случай можно сделать так. Лишь бы что-то сделать. И как только Колька мог меня так подставить! Я была зла как черт. Но стояла и не двигалась, словно превратилась в соляной столп. Паралич воли и разума в чистом виде. Пять минут назад все было иначе.

– Привет, ты как? Ты скоро? – спрашивала я Николая еще пять минут назад с сердцем, полным надежд. Несколько дней я мечтала о том, как буду тихонько рассматривать Владимира, прикрываясь широкой спиной собственного мужа.

– Я перезвоню позже, – коротко и емко ответил Николай.

– В каком смысле? Ты где-то едешь? Далеко? – уточнила я, хотя сердце и ушло в пятки, надежда еще теплилась.

– Да бл…дь! – вдруг выкрикнул он громко и зло. И отключился.

Я перезвонила, смутно понимая, что не стоит он в пробке. Хотя… может, его полиция остановила. Обматерить полицию? Запросто!