История одного развода

В квартире было тихо и пусто, так тихо, что у меня зазвенело в ушах. Чтобы хоть на минуту остановить тот поток мыслей, который надвигался на меня, как снежная лавина, я побежала на кухню и распахнула дверцу холодильника.

– Где же этот чертов коньяк. Не мог же он его весь выпить! Не мог! А, вот он!

Я обнаружила в холодильнике остатки подарочного коньяка. Значит, Андрей его все-таки не убил. Что ж, президент фирмы уже перебился без него, а мне сейчас без него никак.

– Надо оставаться человеком с достоинством, – бормотала я, дрожащими от ярости руками нарезая лимон и сыр.

Пить французский коньяк без закуски – верх неприличия. Правда, надо сказать, ломоть сыра у меня получился так себе, в форме булыжника. А лимон, напротив, не просто тонкий, а какой-то даже местами рваный.

– Сойдет, – решила я, налила себе остаток коньяка в стакан (получился полный) и выпила его залпом.

Коньяк обжег горло и на минуту приостановил лавину. Я вцепилась зубами в лимон, остужая рот ладонью, размахивая ею наподобие веера. После этого сознание, вместо того чтобы рассеяться, почему-то обострилось. Мысли рухнули на меня, раздавив под собой, едва ли не превратив в лепешку.

Как я могла быть такой дурой!

А что, если он и сейчас с ней?

Интересно, сколько ей лет? Она наверняка молоденькая.

Господи, ну я и идиотка! Бестолочь!

Интересно, а с ней он спит?

А я думала, что он уже просто импотент.

Господи, да конечно же, спит!

– Наверное, он в этой Аньке души не чает, все папаши помешаны на дочерях! Даже Марк чисто гипотетически – слово я выговорила с трудом – рассуждал именно о дочери.

Он наверняка изменял мне всегда! А я – наивная – все время мучалась угрызениями совести. Сколько романов я пропустила из-за него!

– Если быть до конца честной, я пропустила не все романы, парочку я все-таки словила. Но это же было так, пустое. Ерунда, простой адюльтерчик на пару недель. Ничего серьезного! А у него дочь!

Но, между прочим, что-то я в его голосе не услышала огромного чувства к этой, как ее... Манечке! Стерва!

Не похожа она на стерву!

Да какая разница?!

Мысли текли рекой. Я перевернула весь холодильник, но не нашла ничего, кроме старой початой бутылки водки для компрессов. Морщась, я принялась пить ее. Чтобы не терять человеческий облик, я разбавляла водку колой, которую обычно покупаю для Мишки. Чипсы и кола – вот его диета. Раньше я с этим боролась, но, когда все так усложнилось с его учебой, кола с сушеной прессованной картошкой стали самой маленькой из моих проблем.

Потом, кажется, я допивала мужнее пиво, сидя в гостиной на диване и без конца прокручивая диктофонную запись разговора. Мне хотелось проникнуть в подсознание Манечки, я была близка к сумасшествию. Со стороны можно было подумать, что я разговариваю сама с собой, но на самом деле я прокручивала в голове этот эпохальный диалог, влезала в него, отвечала на реплики, вступала в диалог. Я присоединялась к их разговору и пыталась объяснить им обоим, что говорить и делать такое совсем нехорошо!

После этого я уже мало что запомнила. Тучи сгустились (или это просто наступил вечер, и за окном стемнело), я валялась в гостиной, устав от разговоров с диктофоном и забросив его в шкаф. По телевизору несмешно юморили какие-то нелепые взрослые дядьки из новой плеяды звезд отечественной эстрады. Я растеклась по дивану и дремала, держа пустой бокал в одной руке, а бутылку дешевого белого молдавского вина в другой. Это вино я держала для белых соусов. Кажется, я открыла его еще в прошлом году. Почему-то оно не пригодилось. Тем более что на вкус вино оказалось просто дерьмовым, так что и для соусов не очень-то подходило. Но выкинуть его рука не поднялась. Мало ли, пригодится.

Пригодилось. Адский коктейль в моем желудке потихоньку впитывался и отравлял мою кровь. До моего спутанного сознания с трудом доходили отдельные слова юмористов. Связать слова и получить некий конечный смысл мне было уже не под силу. Финита! Так я не напивалась со времен института. Но там мы делали это от счастья, оттого, что в одной комнате общаги собралось так много приятных друг другу людей, перед которыми открыто будущее.

– А Андрей никогда не ходил в общагу! Брезговал, падла! – с презрением пролепетала я и свалилась в беспамятстве, опрокинув молдавское вино на диван.

Мне снились обрывки передачи, только в качестве юмористов почему-то были мои преподаватели из института. Они пытались читать со сцены историю КПСС, а я смеялась так, что сотрясались не только мои плечи, но и вся аудитория.

А потом мне снилось, что я сижу на кровати, помятая и старая, и почему-то курю одну сигарету за другой, а напротив меня в большом глубоком кресле сидит Андрей, спокойно и трезво смотрит на меня и сокрушенно качает головой.

– Ты что же, куришь? Ай-яй-яй! – говорит он.

В комнате стоит практически невыносимый дух попойки пополам с курилкой. И мне так стыдно, так ужасно стыдно! Но Андрей делает вид, что это его не раздражает.

– Скажи, неужели ничего нельзя сделать? – спрашиваю я его.

– Ты пойми, это не в моей власти. Я просто не могу!

– Неужели ты меня совсем не любишь? – еле слышно спрашиваю я, хотя отчетливо помню, что клялась не делать этого: не спрашивать, не унижаться.

– Совсем! – огорченно разводит руками Андрей.

Я хочу зарыдать, но слезы почему-то не идут из глаз. Я только прикуриваю следующую сигарету и спрашиваю:

– У тебя нет какого-нибудь снотворного. Может, тазепама?

– Куда тебе еще и снотворного? – с беспокойством интересуется он. – Ты посмотри, в каком ты состоянии!

– Но это же все из-за тебя!

– Ты думаешь? Нет. Из-за тебя! Все из-за тебя! Потому что ты тупица! Бестолочь! – Почему-то Андрей начинает громко и противно орать на меня. Я пытаюсь заткнуть уши, убежать, но он все равно орет, врываясь в мой мозг. В последний момент я вдруг понимаю, что уже не сплю. И что я по-прежнему на диване в гостиной, в комнате действительно пахнет спиртным, потому что я разлила вино. Но главное, что в доме действительно кто-то орет. И этот кто-то – Андрей.

– Я сколько раз тебя предупреждал! Ты идиот! Как ты думаешь жить? Сидеть у матери на шее всю жизнь?

Да, это точно был голос моего мужа. Я оторвала голову от подушки и моментально почувствовала три вещи. Во-первых, у меня дико болит голова. Во-вторых, меня тошнит. В третьих, мне казалось, что крики Андрея раздаются прямо у меня в голове.

– Я не буду сидеть ни на чьей шее. Почему никто не хочет меня понять, – тише, но тоже с надрывом отвечал второй голос – Мишкин.

Я моментально вскочила, простонала от резкой боли в висках и прислушалась.

– Я тебя предупреждал, но ты – безмозглая скотина. Будешь улицы мести, на большее ты не способен!

– Ты ничего не знаешь обо мне, – упирался Миша.

– Или ты думаешь, что без аттестата можно сделать карьеру Билла Гейтса? Ты просто бездарь, который ищет легких путей. Имей в виду, я тебе помогать не буду.

– Мне от тебя ничего и не надо. Я просто ненавижу эту школу. Они же все там больные люди!

– Ах, больные люди! – взвился Андрей.

Я усмехнулась. Интересный аргумент выбрал Мишка, если учитывать, что вот уже лет десять мой муж не более чем простой преподаватель.

– Да их надо лечить! – упорствовал Мишка.

В целом я не могла с ним поспорить. После перестройки учителям платили меньше, чем пенсионерам-вахтерам. Соответственно преподавательский состав разъехался по России и теперь зарабатывал чем мог. Кто подался в менеджеры, кто устроился в охрану. В школах и институтах остались только те, кто не мог (или не хотел) жить по-человечески. Часто их действительно не мешало бы подлечить. Сейчас ситуация начала меняться, но в Мишкиной школе все еще оставались отдельные экземпляры.