Маленькая женщина

– Может, вернемся? – предложила я. – Так, на всякий случай.

Саша испепелил меня взглядом. Однако смутные сомнения не утихали и продолжали меня терзать. Поэтому вместо обеда я упросила водителя довести меня до бабки. Картина, как я и чувствовала пятой точкой, уже спрогрессировала. Еле живая бабка отомкнула мне дверь и практически рухнула на подставленные руки. С трудом доволочив полуобморочную старушку до машины, я диагностировала острое пищевое отравление. По дороге, после уколов и капельницы Полину Ильиничну наконец вырвало, и она стала давать сумбурные показания.

– Это они! Они! Отравить меня хотели! Их грибы!

– Значит, вы ели грибы? – обрадовалась я, поняв, откуда ноги растут. Может, и в первый раз все разъяснилось бы, будь Большаковский повнимательнее. Но если вы кому-то пятнадцать лет колете тройку и все так поступают, то переключиться сложно.

– Ела, – кивнула бабуля. В целом, несмотря на очевидность симптомов, мы с Сашей проворонили отравление грибочками. Надо сказать, он мне потом только что руки не целовал. Поскольку, если бы бабка умерла, да еще при каком-нибудь повторном вызове, не миновать нам обоим вылета из родной конторы. Тем более что проступок гастарбайтера наказывается сразу, неумолимо и по полной программе. Но обошлось. Выжила бабка. Собственно говоря, после промывания желудка ее состояние неминуемо стабилизировалось, но пришла в себя она, уже имея в голове пару нетривиальных выводов. Первый касательно грибов. Грибы действительно передала одна из племянниц, и, хотя они были фабричного производства и никак не могли быть специально отравлены, Полина Ильинишна раз и навсегда решила, что дурацкие дочери ее несчастного, ныне покойного брата имеют умысел на ее убийство. Не иначе как с целью завладения имуществом оной, включая сушки и половички. Во-вторых, что ей Бог послал знак в лице меня, пришлепавшей обратно и спасшей ее от неминуемой гибели. Сколько я ей ни объясняла, что идея вернуться к ней связана исключительно с желанием сохранить работу, она и слушать ничего не желала. И стала уговаривать переехать к ней.

– Немедленно переезжаешь ко мне! – скомандовала она.

Я онемела.

– Зачем?

– Ты же работаешь на Сходненской подстанции? – спросила она, проявив недюжинную осведомленность. Еще бы, пятнадцать лет вызывала!

– Ага, – кивнула я.

– От меня ближе ездить! – Степанцова от удовольствия аж разрумянилась. – Значит, будешь у меня жить.

– Это, наверно, дорого, – засомневалась я.

– Дорого? А, ты о квартплате? Это я и сама оплачу. Я член ЦК КПСС с девятьсот… не помню… тридцать пятого, кажется… Пенсия персональная. Льготы…

– А что, вы не хотите, чтобы я платила за аренду? – искренне удивилась я.

– Платить? Нет. Уколы будешь делать, следить за моим состоянием. Еду готовить, – перечислила явно продуманный список бабуля.

Я поняла, что к ее благодарности в пропорции два к трем примешались здравый смысл и трезвый расчет. Я еще немного поупиралась, но в комнате на «Курской» все так сильно напоминало о Диме, что я решила ехать.

– Дорогая моя, – со своим чудесным спокойствием напутствовала меня Тамара, – ты говорила, что чудес не бывает? А это, по-твоему, что?

– Действительно, – хмыкнула я.

– И что, ты готова профукать чудо Божье? – приподняла правую бровь она.

Я профукать чудо была не готова, поэтому упаковала вещи, попрощалась с Тамарой и переехала на Сокол. Я только боялась, что разругаюсь с Полиной Ильиничной вдрызг еще до выходных.

С тех пор прошло три года моего сияющего, лучезарного, восхитительного одиночества. Моя бабуся имеет бесплатную, неотложную и безотказную «Скорую помощь» на дому. Кроме того, она сдает меня в аренду всем окрестным старушкам, в связи с чем я и влипла в знакомство с моим Димой-next, который, кстати, так мне и не позвонил ни в тот же день, ни на следующий. Я испытывала противоречивые чувства из-за этого. Сразу после инцидента в тридцать второй квартире я мечтала никогда не услышать его голоса и, ложась спать, даже отключила телефон. А вот к утру следующего дня неожиданно поймала себя на том, что стараюсь не отходить подальше от сладкоголосого аппарата. Ради этого я даже не пошла на рынок за продуктами, что было недальновидно, ибо я еще могу перебиться, а Полина Ильинична – никогда.

– Маша, где моя черешня? – капризно спросила меня она, когда на обед я выставила на стол одну только вчерашнюю жалкую курицу с картошкой.

– Она… я, я еще не ходила, – неуверенно промямлила я, потому что именно в этот момент поняла, что на самом деле жду звонка.

– Что с тобой, ты плохо себя чувствуешь? – всмотрелась в мое лицо бабуся.

– Я – нет, с чего вы взяли? У меня все хорошо! – Голос немного сорвался. Я облизнулась и снова непроизвольно посмотрела на телефон.

– Нет, ты определенно заболела. Можешь не ходить за черешней, – вздохнула бабуля. Она явно считала свой отказ от черешни своего рода подвигом.

Я разозлилась на себя. Он еще не позвонил, а проблемы уже есть. Так что я немедленно пошла за черешней. И намеренно долго ходила по рынку, заворачивая в магазины, коим на Ленинградском шоссе несть числа. А когда пришла, то все ждала, что старуха моя сама скажет, что звонил неопознанный, но очень сексуальный низкий мужской голос.

– Ты будешь смотреть «Новости»? – крикнула Полина Ильинична из своей кухни.

– Нет, спасибо, – отказалась я, хотя вообще-то люблю «Новости». Потом, ругая себя на чем свет стоит, все-таки спросила: – Мне никто не звонил?

– Я не слышала звонка. А ты что, кого-то ждешь? Тамарочку? – Естественно, за три года я их давно познакомила.

– Да нет, никого не жду. Просто так спросила. – Я закусила губу. На тебе, получай. Романа захотелось? Забыла, чем это кончается? Тогда не удивляйся. С чего ты взяла, что он позвонит? Ложись лучше спать и не раскатывай губу.

– Сволочи они все-таки, – всхлипнула я.

«Это к лучшему», – заверил меня мой здравый смысл. Однако я так и не смогла внять разуму. И впервые за три года очень долго вертелась и не могла уснуть.

Утром, пока трамвай вез меня до подстанции, я с прохладцей листала глянцевый журнальчик и делала вид, что мне АБСОЛЮТНО ВСЕ РАВНО. Я – взрослая женщина, которая давно не верит в любовь. И вообще никак и ни во что не верит. Не понимаю, почему я испытываю непередаваемые приступы возбуждения при воспоминании об одном только облике этого соседа из Ямбурга. Может, попить пустырника? Или валерианки? А то впереди длинная, наполненная идиотизмом смена, а у меня перехватывает дыхание при мысли, что он может именно сейчас звонить, а меня нет дома.

– Думай о работе, дура. А то останешься еще и без зарплаты, – сказала я себе и жестким усилием воли сосредоточилась на статье «Как провести отпуск». Журнал советовал составить план безумств, которые надо обязательно совершить на курорте. Н-да, что-то давно я не была на курорте. Никогда не была, если не считать детства в Грозном. Как ни крути, а места у нас там сказочные. Эх, оказаться бы сейчас на каком-нибудь Красном море. Да с этим Димой… Черт, хватит!

– Привет, Машка. Как дела? – радостно улыбнулся наш водитель.

Я тряхнула головой и все-таки перестроилась на работу. Она у нас такая, что исключает всякие посторонние мысли. Для начала обед дали в двенадцать, когда рабочий день только начал набирать обороты. Нам, труженикам здоровья, обед полагается два раза в день по полчаса, и только диспетчеру ведомо, когда он будет. Поэтому я приехала, основательно набитая овсянкой и бутербродами с докторской колбасой. Я вполне была готова откатать день без еды. Наверное, диспетчерша обладает даром ясновидения. Как бы там ни было, а в полдень она передала на наш бортовой компьютер, именуемый в простонародье «тамагочи», сигнал обеда.

– Да что ж такое! – всплеснул руками Саша Большаковский, мой постоянный партнер по смене и по просиженному дивану в комнате отдыха. Мой постоянный любовник. Женат, естественно. – Она что, специально выслеживает сытых?

– А у нас закон подлости работает с точностью закона земного притяжения! – «утешила» его я.

– Ну и что? Куда? – скептически скривился шофер.

– А ты что, тоже сыт? – порадовалась я.

– А то! – кивнул он.

– Значит, будем запасать подкожный жир, как медведи, – скомандовал Саша, выразительно глядя на меня. Да, я знала, что у него пухленькая округлая жена и что он не возражал бы, если бы и я «наела» бы себе каких-то округлостей. Обычно меня это расстраивало, но сегодня я осталась равнодушна к его намекам. Мы подкатили к «Макдоналдсу». Большую часть нашего законного получаса мы пытались запарковаться около «Тушинской». В Москве куда-то доехать по пробкам – очень большая проблема, но еще большая проблема – остановиться. И хотя мы – «Скорая помощь», никто не спешит уступить нам место на парковке. Еще бы, сами озверели, третий раз наматывая круги около метро. Так что гамбургеры мужики дожевывали практически на ходу. Я же попивала кофе из термоса: овсянка категорически воспротивилась компании американского бутерброда.

– Телебунь! Телебунь! – снова блямкнул «тамагочи» – бортовой компьютер, к которому я так и не смогла привыкнуть. Я с детства страдаю особой формой технического кретинизма, при которой в моих руках ломается даже терка. Мое знакомство с компьютером было не ближе, чем, к примеру, с космической станцией «Мир». Но если о задачах последней я имела хоть какое-то представление, то о «тамагочи» я знала только то, что он живет своей жизнью и если сломается, я буду платить из своей (весьма скромной) зарплаты по гроб жизни. Кроме того, раньше, до эры «тамагочи», мы всегда спокойно доезжали до подстанции. Теперь же нас в любой момент вылавливали по радиосети и посылали на вызов. Начальство рапортовало об увеличении скорости обработки вызова, а нам пришлось работать в три раза больше.

– Маня, глянь, чего ему надо? – бросил через плечо Саша.

– Пишет, что вызов, – я склонилась над механизмом, стараясь не дышать.

– Какой, на хрен, вызов? Мы еще на обеде! – возмутился шофер.

– Диспетчер, вызов приняли, – выстучал по клавиатуре компьютера Саша. Ему, как и мне, было не до капризов. В московскую «Скорую» он попал из Тулы, где долго и безуспешно собирал милостыню в качестве больничного офтальмолога. И если тульским хирургам еще хоть что-то перепадало от спасенных горожан, то офтальмологу приходилось довольствоваться штатным окладом в размере половины ставки московского дворника, выплачиваемым раз в полгода. Так что местом в нашей карете он очень даже дорожил.

– Эх, вы! – огорчился водитель. Через десять минут мы приняли пенсионера с остановкой сердца. Я порадовалась, что не стала лопать гамбургеры. Сейчас они были бы совершенно некстати. Выносить такого рода вызовы гораздо проще на голодный желудок.

– Что ж это делается, люди добрые! – взвыла прямо на входе перекошенная от ярости старушка. – Хоть бы разулись, изверги.