Муж объелся груш

– Ох, – только вздохнула я. – Ему-то там рядом, а досюда пока доедешь, вообще все время пройдет.

– Ну, удачи. Сонечка, как ты там? – спросила мама, расплываясь в улыбке. Соня недовольно что-то гукнула из-под попон и попыталась вывернуться. В который раз ее тяга к свободе была пресечена коварной взрослою рукой. Мы вышли на улицу и понеслись к остановке. Машины, ехавшие мимо, двигались медленно, так и не оттаяв, синие, заиндевевшие, пуская дым, который от холода стелился между ними. Люди на остановке имели практически тот же вид. Лица их в большинстве случаев скрывались за намотанными на нос шарфами. Мужики умудрялись курить, хитрым способом просовывая сигареты под шарфы, хотя одно то, что они держали их толстыми перчатками, делало задачу почти невыполнимой. Народу, ожидавшего транспорт, было много, Ярославка двигалась медленно, автобусов, да и маршруток не виднелось вообще. Наверное, в такой атмосфере не всякий уважающий себя автобус заведется в принципе. Люди стояли молча и не смотрели друг на друга, стараясь держаться внутри собственного микроклимата. Холод мог проникнуть внутрь от любого неловкого движения, так что все старались шевелиться по минимуму, только ногами перебирали. В эдаком анабиозе и зимней спячке мы даже не сразу заметили, как сквозь белые клубы проплыл и остановился почти напротив нас заледеневший, промерзший и пустой, видимо только что из депо, автобус. Двери открылись, но почти никто даже не шевельнулся.

– Ну, что стоим, кого ждем? – спросил вдруг веселый голос одного мужичка, того, видимо, который курил. – Товарищи пингвины, рефрижератор до метро подан.

Остановка засмеялась, расслабилась, потом засуетилась и стала плавно перетекать в недра, которые, надо признать, климатически ничуть не отличались от остановки. Водитель, отгородившись от нас плотными дверьми, воспринимал как личное оскорбление всякую попытку купить билетик.

– Холоду только нагонять, – ворчал он, выдавая очередной талон.

– Хоть бы салон натопил! – возмутилась общественность.

– Авось надышите, – причмокнул добрый водитель и закрыл скрипучую дверь. Я пристроилась в проходе, сунула коляску к окну и стала смотреть в мутную пробуждающуюся темень. Куда я еду? Зачем? Что я хочу доказать? Наверное, единственное, самое главное, что гонит меня в этот холод, это нежелание, чтобы он имел право думать, будто поступил со мной справедливо. Нет, все не так. Он бросил меня, сделал несчастной, разбил мне сердце. Он виноват в том, что я хожу по дому, не зная, куда себя приткнуть. Он и только он повинен в том, что я так себе противна. Он уничтожил мою жизнь, так пусть хоть не думает, что по моей вине. И если уж он решится оставить нас, оставить мать своего ребенка, свою жену, то пусть… пусть ему будет от этого плохо, пусть хоть иногда совесть чирикнет ему, что он поступил не так, как подобает мужчине.

– Будете выходить?

– А, что? – встрепенулась я, и образ мужа, образ нашей встречи, все те слова, что я старательно продумывала, чтобы потом ему сказать, тут же вылетели у меня из головы. На меня смотрела женщина лет шестидесяти, видимо симпатичная, но сейчас одетая в огромный безразмерный пуховик явно поверх ста свитеров и в пуховый платок под большой некрасивой шапкой. Холод убивает красоту наповал.

– Выходите?

– А мы где?

– «ВДНХ». Дайте я вас обойду, – недовольно фыркнула она.

– Я выхожу, – кивнула я, вытаскивая из уголка коляску. Сонька, надо отдать ей должное, дрыхла под своими попонками, не замечая ни толпы, ни огней, ни эскалаторов. Мы перешли на сторону легкого метро, поднялись и поехали на «Тимирязевскую», а оттуда дальше, на «Петровско-Разумовскую». В другое время, в другом состоянии, с Люськой или с Денисом… нет, пожалуй, все-таки с Люськой, я бы чувствовала себя в этой смешной вагонетке как на аттракционе. Для большинства он и был исключительно способом развлечься, но не для меня, не сегодня, не при двадцати восьми по Цельсию.

Мы добрались до места почти в срок. Некоторое время я потратила на то, чтобы разыскать клинику в глубинах местных дворов. Когда я вошла в белое здание, ледяная, с мороза, мечтающая только о том, чтобы плюхнуться куда-то и начать греться, греться и оттаивать себя и Соню, мне продали синие пластиковые бахилы и отправили в регистратуру. Я зарегистрировалась, назвала все наши данные, объяснила цель визита. Регистраторша, дама с тусклым усталым взглядом, посмотрела на меня при этом с жалостью и еще немного с презрением.

– Тридцать первый кабинет. Предполагаемый отец где?

– Он еще не подъехал. Мы его подождем, – ответила я. Дама кивнула и перестала обращать на нас внимание. Мы с Соней сидели на лавочке и смотрели на входные двери. Дочь периодически начинала скучать, вскакивать с места, носиться по коридору и визжать. Я ловила ее, уговаривала, читала ей сказку, давала копаться в сумке, кусала губы, но Дениса все не было и не было. Я уже устала смотреть на часы. Он опаздывал на сорок минут, когда я решила, что надо все-таки позвонить.

– Сонечка, отдай маме сумочку, маме надо позвонить, – попросила я деточку. Соня не одобрила этого, но сумку отдала.

– Мне! – только на всякий случай заявила она, чтобы у меня не было сомнений.

– Конечно, тебе. Сейчас, только найду телефончик. Где же он? Черт, мы что, забыли его с тобой?

Телефона не было. Тут я заволновалась окончательно. Я подошла снова к тусклой регистраторше и, сбиваясь от смущения, объяснила ей ситуацию, попросила позвонить. Она с иронично-всепонимающим видом выставила в окошечко аппарат:

– Звоните.

– Спасибо, – кивнула я и набрала номер Дениса. Домашний номер, ибо, естественно, как и все нормальные люди, я не помнила наизусть номера его мобильника. На третьем гудке трубку подняли.

– Алло, – нежно спросила Ядвига. От одного ее голоса меня бросило в дрожь. Или это из-за холодов?

– Ядвига Яковлевна, а где Денис? Я его тут уже почти час жду, – поинтересовалась я, после чего на том конце провода повисла невразумительная пауза, полная шуршания и суеты.

– Марусечка, это ты? Ты где? – переспросила Ядвига голосом уж совсем напрочь проржавевшим и фальшивым.

– Я в клинике. А где Денис?

– Денис… Подожди секундочку, – прямо-таки елейным голосом попросила она.

– Он что ж, дома? – ахнула я.

– Сейчас! – крикнула она уже издалека и исчезла совсем.

Я стояла и не знала, что вообще мне на все это сказать. Через несколько секунд трубку взял Денис, что повергло меня в окончательный шок.

– Алло, – как ни в чем не бывало пробормотал он своим сухим голосом.

– Денис? – совсем по-другому отреагировала я. – Ты какого же лешего дома?

– Маша? Ты где? – еще больше заинтриговал меня он.

– Я? В клинике. В чертовой клинике, твою мать! С ребенком в пяти одеялах! А ты что же, дома? Что ты, на хрен, делаешь – дома?!

– Я… у меня машина не завелась. Мороз же, «Жигули» не заводятся, – пояснил он после некоторого раздумья.

– Что? – только и смогла выжать из себя я, стоя перед стойкой регистратуры с открытым ртом.

– Знаешь что, я тебе пытался дозвониться.

– И что? Ты знал, что мы едем. Взял бы такси!

– Знаешь, я не буду перед тобой оправдываться, – возмутился он. – Ты все это затеяла. Не надо было тащить ребенка в такой мороз. Что ты за мать?! – начал было он, но тут, надо признать, чаша моя переполнилась, и я повесила трубку.

– Выяснили все? – с любопытством уточнила регистраторша. От этого у нее даже глаза как-то засияли поярче. Интересная у нее все-таки работа.

– Он не придет.

– Понятно.

– Да, понятно. – Я, потупившись, поплелась к лавочке.

– Эй, девушка. Да вы не расстраивайтесь, такое часто случается. Мужики через одного не приходят. Сами, по доброй воле, приходят только те, кто хочет разобраться. А многие вообще не желают ничего знать.