Зря они тогда решили остаться, но вспоминать об этом нельзя.
– А куда мы поедем, ты уже придумал?
– Я хочу показать тебе дом.
– С привидениями?
– Что?
– Какой дом, Данилов?
– Мне его заказал Тимофей Кольцов. Слышала о таком?
– Ты даешь, Данилов, – пробормотала Марта, – каждый человек хоть раз в жизни слышал о Тимофее Кольцове.
Тимофей Ильич Кольцов был знаменит, богат и даже – дело неслыханное! – отчасти уважаем. В отличие от всех остальных, обремененных несметными богатствами страдальцев, он не качал деньги из нефтяной трубы и даже не приватизировал ни одно месторождение газа. У него были заводы, строившие тяжелые океанские корабли, рыболовецкая флотилия в городе Калининграде, где Тимофей Ильич губернаторствовал, на заднем плане еще болтались «Уралмаш», пара-тройка непотопляемых банков, газета «Время, вперед!» и несколько предприятий поменьше и понезаметнее. Заводы Тимофея Ильича никогда не стояли, даже в худшие, самые темные времена на них исправно платили зарплату, рыба ловилась, конфетная фабричка лепила конфеты, дороги в области за пять лет стали не хуже немецких, наркобизнес со своей территории Тимофей Ильич ловко выжил, что для портового города было чудом из чудес. «Равноудаление» олигархов прошло для Тимофея Ильича безболезненно, поскольку он никогда «равно-не-приближался». Он производил неприятное впечатление, был громоздок и тяжеловесен, говорил медленно, смотрел хмуро, журналистов не любил и даже не давал себе труда скрывать это. Однако для того, чтобы попасть на его завод, самые обычные работяги выстаивали очереди и проходили многотрудные собеседования. Он все держал в руках, контролировал каждую мелочь, за один-единственный прогул с заводов увольняли, за пьянку увольняли с «волчьим билетом», но он так хорошо платил, что слухи об этом распространялись быстрее, чем журналистские повизгивания о том, что он «чудовище новой России, танк в лондонском костюме, черная дыра, засасывающая деньги, людей и сам воздух», и им верили больше.
Марта понятия не имела, что Данилов строит дом для Тимофея Ильича Кольцова.
– А зачем ему дом, – спросила она, вспомнив все это, – или в Швейцарии земли не хватает?
Данилов пожал плечами.
– Я никогда его не видел. То есть, конечно, видел по телевизору, – тут же уточнил он, и Марта усмехнулась, – несколько раз приезжала его жена. Очень приятная. Сказала, что у них двое маленьких детей, они с ними видятся только вечером, а на Минском шоссе такие пробки, что не проехать. У них сейчас дача в Назарьеве.
– Было бы странно, если бы у них была дача в деревне Анискино, – заметила Марта. – Или в селе Хлобыстино.
– Мне нравится этот дом. – Данилов улыбнулся. – У меня получился отличный дом, Мартышка. У меня давно не получалось ничего подобного.
– Данилов, ты отличный архитектор, – сказала Марта с раздражением, – то, что ты не великий писатель, как твой отец, совершенно не означает, что ты ничего собой не представляешь.
Она сказала ему то же самое, что Лида накануне по телефону, но почему-то у него не возникло немедленного желания выскочить из комнаты, сославшись на то, что ему срочно нужно принять душ или сходить в булочную. Или он просто привык к тому, что Марта всегда говорит то, что отвечает его самым трудным и тайным мыслям, но как-то так, что он не пугается до полусмерти?
– Я просто хочу показать тебе этот дом, – повторил он с некоторым нажимом, чтобы она поняла: углубляться в обсуждение темы отцов и детей не стоит. – Это по Рижскому шоссе. Пятьдесят третий километр. Поедем?
– Кофе брать? – осведомилась Марта.
– Ты же через полтора часа оголодаешь, – сказал Данилов, – так что бери.
– Можно подумать, что ты не оголодаешь, – фыркнула Марта.
Она налила в чайник воды, рассеянно сунула свою кружку в раковину и ушла в коридор.
– Данилов! – закричала она оттуда. – Можно я надену твою дубленку?
– Да! – крикнул в ответ Данилов.
Она вернулась и оттеснила его от кофейника.
– Я сама заварю. Иди собирайся.
Когда он вернулся – в другом кашемировом свитере и других брюках со стрелками, – она уже аккуратно поставила в рюкзак изящный серебряный термос, коробку с бутербродами, а сверху положила два яблока.
– Еще салфетки, – распорядился Данилов. – И яблоки сунь в пакет.
– И так сойдет, – пробормотала Марта, но все-таки положила салфетки, прикрыв ими яблоки. – Хоть бы раз в жизни ты воздержался от замечаний!
Данилов промолчал. Он был уверен, что никаких замечаний и не делал. Просто он любил, чтобы все было как следует. По правилам. Если постоянно следовать определенным правилам, можно в конце концов убедить себя, что живешь не зря.
– Данилов, купил бы ты себе солдатские башмаки в «Экко», – сказала Марта, глядя, как он обувается. – Ты что, в этих штиблетах в песок полезешь?
– Нет там никакого песка. Все уже построено, остались только отделочные работы. Ты сейчас все увидишь.
– А как это получилось, что тебе проект заказал Тимофей Кольцов?
Данилов распрямился, посмотрел на Марту и слегка улыбнулся.
– Я отличный архитектор. Да? Или нет?
– Д-да, – согласилась Марта с запинкой.
– Я профессионал и давно работаю. Его помощник позвонил мне, приехал и посмотрел мои дома. А потом перезвонила его жена. Катерина.
– Катерина? – переспросила Марта. – Что-то больно фамильярно, Данилов, особенно для тебя. Ты поосторожней, а то нежный муж закатает тебя в бетон и сбросит с Бруклинского моста.
– До Бруклина лететь далеко, – пробормотал Данилов.
– Ну, с Крымского.
На это Данилов ничего не ответил. Завязать с ним дискуссию было невозможно. Поругаться – никогда. Он или замолкал, или отвечал с тихим и твердым терпением идиота.
Марта вздохнула. Его дубленка была ей не по росту и слишком широка, зато внутри она приятно пахла Даниловым – одеколоном, сигаретами и машиной.
Может, все-таки стоило вчера повеситься? Впрочем, сегодня тоже еще не поздно.
Снег все летел. В сыром и остром воздухе летела мелкая жесткая крупа, секла крыши машин, рассыпалась крохотными белыми шариками.
– Люблю ноябрь, – по дороге к машине сказала Марта, отчетливо клацая зубами, – лучше ничего не придумаешь. А, Данилов?
– Что?
– Ты любишь ноябрь?
Данилов подумал.
– Не особенно.
– А я – особенно! – объявила Марта и сунула замерзшую руку в его карман. В кармане было тепло и сухо, и совсем рядом было бедро Данилова. – Нет ничего лучше, чем двадцать четыре часа в сутки снег, холод и тьма.