Лучший друг детектива

– Да. – Новый знакомый неумелым жестом попытался ослабить галстук.

– И что?

– Ничего пока. Жду. Волнуюсь.

И тут в зал впорхнула Маша. Выглядела она сегодня совсем юной, счастливой, глаза сияли. Окинула взглядом зал – и бросилась к ним.

Денису кивнула, а снежному человеку строго сказала:

– Нормальная одежда тебе идет, но бороду мог бы оставить. И зачем ресторан? Ты тусовки не любишь, я от них тоже отвыкла.

– Ничего, – усмехнулся абориген. – Я потерплю. А ты снова втянешься.

Он бережно обнял свою спутницу и повел к столику.

А Денис весело крикнул вслед:

– Будете жениться, звоните! На свадьбе сыграю бесплатно.

Она обернулась:

– Ловлю на слове! Тем более ты сам когда-то обещал – сыграть для меня где угодно.

Татьяна Устинова

Император и Юта

А что, девчонки, сказала Марина Каменева, на Колыме-то мы никогда не были!.. Мы согласились, что не были. А не полететь ли нам в Магадан, спросила Марина. Мы немедленно выразили готовность лететь. А не проехать ли нам по Магаданской трассе, продолжала Марина, это всего тысяча триста километров. Желаете? Мы моментально страстно зажелали.

Перелет, Магадан, бухта Нагаева. Серое небо, дождь то и дело принимается. Памятник жертвам репрессий работы Эрнста Неизвестного – слабонервным лучше близко не подходить. А впереди у нас тысяча с лишним километров трассы. «Газель» бодро едет; ее бодро ведет Сережа. Ведет и рассказывает – вот здесь этап замерз, много тысяч душ вместе с конвоирами и собаками. Пришла пурга, откуда не ждали и когда не ждали, все замерзли. Вот здесь мост обвалился, как раз когда по нему заключенных гнали, видите, еще сваи торчат. А красивый был мост, пролеты хоть и деревянные, а как будто из чугуна лили, питерские зэки из инженеров-путейцев сооружали. А вот здесь, где Колыма поворачивает, года три назад вдруг стали тела всплывать, да много так, хорошо сохранившиеся, и почему-то исключительно женщин и младенцев. А потом оказалось, что река на той стороне берег подмыла, их из мерзлоты и стало на стремнину выносить. На той стороне как раз женский лагерь был.

А красота вокруг такая, дух захватывает. Конец августа, ни комаров, ни мошки, можно на взгорочке хоть полдня, хоть день просидеть и смотреть, смотреть. И думать, думать.

Под вечер Сережа со своей «Газелью» привез нас на прииск Дусканья – ночевать. На прииске ждали изо всех сил – гости в таких местах редкость, развлечение. Повар Тимофей и стряпухи Наташка с Надей наготовили всего, стол был как на картинках в русских сказках. Таким образом там, как правило, иллюстрируют свадьбу Царевны Лебеди с царевичем Елисеем.

На прииске жил пес. Пес абсолютно царских кровей – всерьез. Он и по виду, и по повадке абсолютный аристократ, Император. Я не вспомню сейчас, как называется порода – северная какая-то порода, северных собак не перепутаешь ни с какими другими. Плотная, как будто заутюженная от головы к хвосту шерсть, широкая медвежья морда, скругленные уши – острых не бывает у северных собак, чтобы кончики не отморозить, – мускулистые лапы и хвост поленом, способный сворачиваться в шикарный меховой бубель. Царская кровь проявлялась в осанке, посадке головы, молчаливости – за все время нашего гостевания на прииске пес не сказал, по-моему, ни слова. Его подарили Юре, хозяину прииска, какие-то заезжие американцы или японцы. Они приезжали перенимать у Юры опыт: огромные драги, содержащиеся в безупречном порядке, железная дисциплина, четкая и жесткая организация работ, чистота – как будто не прииск вовсе, а строительство королевского дворца в Нью-Гемпшире – и бережное, какое-то даже трепетное отношение к тайге, странное для старателей, которым, по идее, должно быть на все наплевать, кроме добычи «презренного металла» и получения денег за добытое.

Японцы или американцы и прислали Юре пса царских кровей. Вместе с подругой-принцессой, чтобы, во-первых, Император не скучал, а во-вторых, чтобы кровь оставалась настоящей, голубой, ни с какими другими собачьими кровями не перемешивалась.

И зажили они на Юрином прииске счастливо – Император и Принцесса. Старатели рассказывали – сама я этого не застала, – что поначалу у них была любовь, да еще какая!.. Вдвоем они бегали в тайгу и возвращались абсолютно счастливыми; плавали в ледяной Колыме, почти до самой стремнины, и он всегда плыл чуть позади, отслеживая подругу; по утрам он приносил к ее ногам задавленных мышей и евражек – ну то есть кофе в постель подавал. Он каменел и леденел, когда Принцессу гладили и хвалили люди, – ревновал страшно, но держал себя в руках. А как же иначе, он Император и просто обязан держать себя в руках!..

Потом родились щенки, четыре то ли медвежонка, то ли поросенка, лобастенькие, тупоухие, желтопузые, со скрученными в крохотные бублики крохотными хвостами. Отец-Император был счастлив и горд. Он рассматривал своих детей с изумлением и радостью. Он просиживал рядом целыми днями. Он стал приносить любимой дохлых мышей и евражек не только по утрам, но и по вечерам. Он не подпускал к своим детям людей, хотя северные собаки никогда не нападают на людей. Они существуют для того, чтобы защищать и спасать людей – от зверя, от мороза, от пурги.

А Принцессе все это дело, в смысле семейной жизни, очень быстро надоело. Она перестала быть прежней красавицей, шерсть лезла клоками, и ее это раздражало, она все пыталась навести прежнюю красоту, а никак не получалось. Живот отвис, и четверо лобастеньких и желтопузых, похожих на отца, то и дело приставали к ней, требовали внимания, заботы, ласки и еды, а ей хотелось на волю. Ведь как хорошо все было еще совсем недавно, покуда не навалилась на ее шею вся эта семейная обуза – можно куда угодно бежать и все что угодно там делать! Можно за ближайшей сопкой унюхать тревожный и грозный медвежий запах и немного пойти по следу, просто так, чтобы знать, куда он ушел, этот зверь, и откуда может нагрянуть! Можно в кедрачах полаять на белку, взлетевшую на самую высокую ветку. Можно вырыть из-под мха сладкий корень и пожевать его – приятно, и вкус такой странный! Можно гонять в ручье форель, пугать куропаток, все что угодно можно!

И вдруг ничего нельзя. Сиди с бестолковыми и беспомощными детьми за забором прииска, под стеной лиственничного сарая, где нет ничего, кроме пыльной травы, миски с неинтересной едой, недоумевающего мужа и бесконечных забот!..

И в один прекрасный день Принцесса решила – хватит с нее. Пусть этот самый муж разбирается как знает, а ее жизнь еще не кончилась! Она еще молода и прекрасна! Ей хочется жить весело и интересно, как любой принцессе.

И она стала… уходить в тайгу. Поначалу одна, потом присмотрела себе компаньона из собак попроще, и закрутилось, и понеслось!.. Ее пытались привязывать, но привязывать северных собак – дело гиблое, они все равно уйдут, хоть на пудовую цепь посади. Ее пытались запирать, но она поднимала такой шум, что на прииске никто не мог спать. Она рычала на детей, швыряла их, раздражалась. Она и на Императора рычала – это он ведь во всем виноват! Он устроил ей такую каторгу вместо прежней прекрасной жизни!..

Император понимал только одно – детей нужно спасать, покуда супруга шарится по тайге! И он стал спасать детей. Сам, один, других собак он к своей семье не подпускал. Нет, молоком из младенческих бутылок их кормили, конечно, Наташка с Надей, за бутылками Юра ездил в Магадан, не слишком далеко, километров шестьсот по тракту. Император делал все остальное: укачивал, ухаживал, убирал, вылизывал, выкусывал, наподдавал по круглым поросячьим задницам, чтоб вели себя прилично. Повел на первую прогулку – дети дошли почти до бани на берегу, а самый храбрый и самый похожий на отца даже в камыши залез сдуру, отец кинулся и вытащил за шкирку.

Супруга прибегала поначалу раз в день, потом реже, презрительно оглядывала щенячью кутерьму и блаженно валилась отдыхать. Император сидел, выпрямив гордую спину, караулил ее сон. Когда она просыпалась, он пытался показывать детей – подросли, поумнели и уже не требуют бесконечных усилий, но ей было все равно. В конце концов она переселилась к другим собакам, где было весело, где радостно скакал ее беззаботный компаньон, и больше за загородку не приходила.

Юра, хозяин прииска, замучился просто. Как помочь?.. Да и примет ли Император помощь?.. И все приисковые замучились тоже.

Тогда Юра сел в машину, поехал в Усть-Омчуг и привез оттуда Юту. Никаких не королевских кровей. Особенной красоты тоже никакой. Так, девочка и девочка.

Юта прибыла, осмотрелась, обежала территорию, в тайгу тоже сбегала, ненадолго. Потом зашла за загородку и обнаружила императорскую семью. Император как раз мыл детей после обеда. Прииск затаил дыхание. Выгонит или нет?.. Юта некоторое время наблюдала, потом решительно отстранила ошеломленного Императора от неподобающего занятия, перемыла детей, тому, самому резвому, наподдала по заднице, уложила всех спать, сама пристроилась рядом, но глаз не сомкнула. Через некоторое время разбудила, умыла, построила и повела к сопке, на разнотравье, витаминов поесть. Император следовал за ними издалека.

На прииске никто не работал, все ждали.

К вечеру Юта привела детей домой, воспоследовали процедуры укладывания и наподдавания по задницам, велела всем спать и сама улеглась. Настороженный Император устроился в некотором отдалении.

Утром, ледяным, хрустальным августовским колымским утром Юты в загородке не оказалось. Все наблюдали, у всех в это время нашлись неотложные дела как раз рядышком. «Не везет мужику», – со вздохом заметил кто-то из старателей. И тут прибежала запыхавшаяся Юта. Она бегала в тайгу за угощением для Императора. И когда она положила перед ним дохлую мышь, по-моему, он заплакал, несмотря на то что Император.

Императорские наследники тоже претендовали на мышь, но отец их разогнал. Подарок предназначался только ему.

Евгения Михайлова

Сиделка

Алевтина была человеком, неприятным во всех отношениях. На этом тему можно было бы и закрыть. Для Надежды, дамы общительной, но крайне избирательной, это значило только одно: доброе поверхностное общение и полный внутренний игнор.

Они встречались между своими дворами иногда не один раз в день, потому что у обеих были собаки. Надя издалека готовила самую дежурную свою улыбку, яркие голубые глаза ее никогда не подводили: они смотрели на любого собеседника искренне и участливо, что бы ни испытывала их владелица к разным людям.

«Привет, дорогая. Как дела? Как ты изумительно выглядишь», – звучало всегда тепло и свежо, за что Надю все и любили.

А правая нога уже делала шаг вперед, чтобы Аля успела только поздороваться, а ее нескончаемое нытье про здоровье, про сплошные неприятности и сплетни злых соседей уже не догоняло Надю.

Это никого не обижало: все знали, что Надя очень занятой человек, несмотря на то что она домохозяйка. Но она считала своим долгом поставить на высокий профессиональный уровень заботу о доме, о своем очень умном, молчаливом муже с какой-то секретной работой, взрослом сыне, которому при такой маме вовсе не хотелось быть взрослым, и, конечно, о крупной, меховой и белой собаке Машке, самом благодарном члене Надиной семьи. С красивой Машкиной морды не сходила счастливая собачья улыбка.

Вот тут и была зацепка, помеха, которая мешала Надежде легко проскочить контакт с недоброй, скрытной, часто откровенно лживой Алевтиной. Проще всего было не замечать вечные дрязги Али с другими людьми, поминальник ее диковинных, не существующих в природе болезней. Но невозможно отмахнуться от печальной участи ее собаки Динки. Можно далеко отодвинуться от очевидности, но внутри себя такую тему не закроешь. Плохо живется собаке рядом с человеком, который может думать только о себе, о том, как покормить себя, полечить, порадовать, а на собаку жалко не то что лишнюю копейку потратить, взгляда и слова нормального жалко.

Все знали, что Алевтина просто загоняла Динку под диван, чтобы не тревожила, где та и проводила свои такие одинокие и такие тяжелые дни и ночи. Только ради Динки Надя иногда и вступала с ее хозяйкой в подробный разговор, который быстро перерастал в полемику, а обрывался за секунду до откровенных обличений, обвинений, окончательного Надиного приговора вредной и подлой сути Алевтины.

Все это Надя договаривала уже про себя, на ходу, иногда сдерживая злые слезы.

Говорила себе: «Надо что-то делать» и понимала, что это тот случай, когда что-то изменить невозможно. Алевтина была человек-кремень. Такой черствый, непрошибаемый и тупой кремень. Так Надя и пробегала мимо нее, как мимо кирпича, с которым необходимо здороваться, но всегда оставалась царапинка в душе, оставленная темным и тоскливым взглядом Динки.

Казалось, такое положение вещей может длиться сколь угодно долго. Надя крепко держала свой дом и благополучие близких. А у Али все не менее крепко держалось на деньгах дочери, настоящей американской миллионерши. И вдруг, после одного нелепого, почти смешного случая события понеслись стремительно, как лифт, сорвавшись с тормозов, летит в шахту.

А случай был такой. Алевтина с собакой пришла на площадку нормальным шагом, а на обратном пути пожаловалась соседке, что ей стало страшно ходить. На следующий день она вдруг засеменила меленькими шажками, иногда задумываясь, как будто вспоминала, как это вообще делалось. Сначала все, включая ее бесконечных врачей, решили, что речь об очередной симуляции.

Потом шутить расхотелось. Болезни не находили, а человек переставал ходить.

«А у человека собака», – застучала мысль в голове Нади.