Саквояж со светлым будущим

– Люд, значит, я часам к десяти приеду, договорились?

Дверь распахнулась, и влетела запыхавшаяся Маша с папкой под мышкой.

– Подожди, – заволновалась в трубке Люда, – как к десяти? Мы что, не поедем никуда? Даже поужинать не поедем?!

– Ну все, – сказал Родионов Люде специальным, окончательным голосом, и, услышав этот голос, Маша посмотрела на него вопросительно. – Пока.

Он даже не стал дожидаться ее ответа, нажал «отбой» и засунул трубку в нагрудный карман. Маша Вепренцева проводила ее глазами, и у нее сделалось странное выражение лица.

– Ну, наконец-то! – провозгласил из своего кресла Весник и поднялся, нажимая кнопку на селекторе. – Настя, скажи всем, что можно совещание начинать. Ну что, Марья? Взгрел тебя Марков?

– И не думал даже, – Маша улыбнулась резиновой улыбкой.

Телефонная трубка Родионова не давала ей покоя. Все было ясно и понятно, и совершенно незачем страдать, но она все равно страдала так, как будто грубыми пальцами покопались в ее свежей ране. И теперь и жжет, и больно, и дотронуться невозможно, и самое главное, рана огнем полыхает, а недавно казалось, что нет ее совсем, успокоилась!

– Я ему рассказала, как нам сегодня полоумный звонил.

– Чего он хотел?

– Хотел, чтобы мы в Киев не ездили, – подал голос Родионов, – представляешь? Угрожал, мерзавец!

– Тебе?! – поразился Весник.

– Ребят, я пошел, – сообщил Веселовский, наскоро докуривая свою загадочную сигарету, и выбрался из-за низкого столика. – Бонжур, мадам! И, так сказать, сразу же оревуар!

– Маша Вепренцева, – представил ее Весник, но хохотать не стал, а радостно заулыбался. – Сей прекрасный принц есть мой давний друг Игорь Веселовский. Ты его наверняка давно и хорошо знаешь, он у нас телевизионная звезда.

– Здравствуйте, – сказала Маша, покрутила своей папочкой, попыталась ее пристроить в другую руку и в конце концов положила на столик. Рот у нее улыбался, а глаза как-то не очень. – С удовольствием смотрю ваше шоу, правда. Вы просто замечательный ведущий!

Странно, но в ее устах банальный комплимент вовсе не звучал банально, а показался самой лучшей похвалой. Она умела как-то располагать к себе людей, знала это и виртуозно этим пользовалась.

– Я стараюсь, – потупив глазки, пробормотал Веселовский и даже по-гусарски прищелкнул каблуками, вышло смешно. – А что-то мы господина Воздвиженского к нам никогда не приглашали! Такое упущение!

Маша моментально, как фокусник из воздуха, вынула откуда-то визитную карточку и вложила Веселовскому в приготовленную ладонь.

– Обязательно позвоню, – пообещал он так, что Родионов подумал про него равнодушно – вот папильон, а? Еще, чего доброго, ухаживать за ней вздумает, заморочит ей голову, а мне потом забот не оберешься! – Мы летом в основном в повторах выходим, а к осени ближе начинаются съемочные сессии.

– Ты чего, Игорек? – радостно спросил Весник. – Это ты нас как бы предупреждаешь, чтоб до осени мы ничего от тебя не ждали, так я понимаю?

– Мария Петровна, – сказал Веселовский, глядя Маше в лицо, – не слушайте вы его! Он такой болван! Ему бы только своих авторов продвигать, и в этом весь смысл его никчемной жизни!

– Илья Юрьевич болван?! – ужаснулась Маша притворно. – Вы говорите какие-то ужасы, Игорь!

«У него изумительные глаза, – отметила она машинально. – У героя-любовника в романе только и могут быть такие глаза – очень зеленые, яркие, как крыжовник, с темными зрачками.

Омут, а не глаза. Казнь египетская».

А писатель Воздвиженский слушал их препирательства, чем-то напоминавшие все его телефонные разговоры с Людой, Олей, Леной, Ирой, которых попадалось много, и еще с Тамарой, которая попалась одна. Он слушал и скучно думал, как это людям не надоедает такую ерунду молоть и вздор. Все ведь наперед ясно, и отклонений никаких от маршрута быть не может.

Ну, позвонит он завтра же, этот бонвиван телевизионный. Назначит Маше свидание. Она потащится, конечно, потому что как же ей устоять, ведь красавец, и в магазине, где он покупает колбасу, поди, дамы бальзаковского возраста за автографами выстраиваются, а девицы возраста Джульеттиного в обморок хлопаются. Во второй раз он поромантичнее что-нибудь придумает, не просто ресторанчик в центре, а, скажем, приватную вечеринку. Она потащится и на вечеринку. Там они станут танцевать, и его шершавая и тонко пахнущая щека будет рядом с ее щекой, а пальцы что-то такое нащупают на спине, и ноги у нее начнут подкашиваться, и глаза закатываться, и от его близости она вся будто подтает, и…

Вот гадость какая. Какая гадость и, главное, бессмыслица!

Переспят они раз, другой, третий, потом вместо очередного свидания ей понадобится к детям, а ему станет скучно, и уже следующая Джульетта или, напротив, мадам Бовари замаячит на горизонте, и все.

Все!! Все!!!

Себя Родионов почитал куда как более честным мужчиной. Он романтики никакой не признает. Он завел себе Люду, к примеру, и спит с ней, когда время есть. Нет времени – не спит и не звонит, и ничего. Люде он тоже сразу объяснил, что досаждать ему звонками не нужно, что он сам, когда сможет, тогда и выберется, потому что время у него есть не всегда, а когда есть, тогда он сам даст знать… По крайней мере, в этом нет лжи и ханжества.

Это Дмитрий Родионов так думал, что их нет. Думал и очень гордился собой и собственной чрезвычайной честностью.

Веселовский еще долго расшаркивался, никак не мог откланяться, все строил Маше глазке, а Родионов в это время скучал, и наконец телеведущий ушел.

Столкнувшись с ним в дверях, вбежала Таня Табакова, похожая на Клаудию Шиффер, беловолосая, длинноногая и высокая, принесла кучу каких-то бумаг, моментально рассовала всем участникам совещания по экземпляру, уселась и посмотрела вопросительно – приготовилась работать. Еще сказала, что Сильвестр разгромил каких-то монстров и продвинулся на третий уровень.

Маша Вепренцева вдруг вспомнила о сыне, словно могла про него забыть, и заторопилась. Надо бы еще матери позвонить, узнать, как там Лера!..

– Значит, так, – начал Весник, когда вся его команда, а также великий писатель с секретаршей заняли наконец наиболее подходящие каждому позиции, – послезавтра у нас начинается визит в Киев. Про то, что это стратегически важный для нас город, мы уже говорили не раз, и всем об этом известно. Дмитрий Андреевич, не знаю, рад ты будешь или не рад, но в Киев с тобой лечу я.

Воцарилась тишина. Слышно было, как в приемной разговаривает народ, а в соседней комнате распевает радио.

Родионов глянул на Машу, и напрасно, потому что поддержки никакой не получил – она смотрела в сторону, а Весник его взгляд заметил.

– Ты на Марью Петровну не взирай, – сказал он серьезно. – Она ничего не знает. Мы только вчера решение приняли.

Родионов понимал, что спрашивать, почему они приняли такое решение, нельзя. Это неправильно. В конце концов, именно он, Родионов, великий писатель Аркадий Воздвиженский, а Весник и его служба работают на него, вернее на его имидж, и оправдываться ему перед Весником незачем и не в чем, но не удержался и спросил:

– Илюш, ты же никогда сам не ездишь. Что случилось? Мы что-то делаем неправильно?

Весник помедлил с ответом, и Родионову показалось, что медлит он специально, ведет некую игру, смысл которой пока неясен:

– Я хочу посмотреть, как все это происходит, своими глазами. А то все рассказывают, рассказывают, как вас, великих, там на части рвут, а мне бы хоть одним глазком глянуть. Ведь и мы пахали!.. – Тут он тона не выдержал и захохотал.

Начальство, в лице Ильи Весника, в издательстве все любили, хотя и бывало, что из его кабинета выскакивали, как из бани, красные и взмыленные, а за стеной топало, гремело и орало так, словно туда ворвался боевой слон из войска Александра Македонского.

– Дмитрий, – начала Таня Табакова, – программу мы утвердили. Конечно, по ходу визита она может меняться, но только в частностях. Маше я все сказала, и билеты на самолет сегодня отдам, они уже куплены. Откройте, пожалуйста, первую страницу.

Все послушно открыли. Родионов тоже открыл, хотя он «неорганизованный» и ему без толку что-либо толковать. Он или все забудет тут же, или перепутает, или неправильно поймет. Но Таня Табакова говорила как-то так, что ослушаться ее не было никакой возможности.

– В Киеве немного другие книжные магазины. Не такие, к которым мы привыкли в Москве и вообще в России. Там нет книжных супермаркетов, а в основном книжные отделы в больших магазинах. У них есть только один специализированный книжный магазин «Олимп», он очень хорошо расположен, рядом с одним из самых крупных рынков, и метро там рядом.

– И директор душка, – подал голос кто-то из отдела рекламы.

Родионов их и не заметил. Они пришли и парой стали у двери, девочка и мальчик. Некоторое время великий рассеянно вспоминал, как их зовут, не вспомнил, поморщился и вновь стал вполуха слушать Табакову:

– …называется «Квартира Бабуин». Это очень хорошее литературное кафе, стилизованное под коммунальную квартиру. Я ездила, смотрела все площадки, оно мне очень понравилось. И хозяева замечательные, и персонал, так что там все будет отлично. Там у вас практически целый день, в этом кафе.

– Как день? – неожиданно встрепенулась Маша, перелистывая программу. – Ты же мне говорила, что у нас в первый день телевидение!