Мой генерал

Вместо просторных полотняных брюк узкие голубые джинсы и узкая же черная майка без надписей и морд на животе и спине. Волосы рыжие – спереди почти до глаз, сзади спускаются до шеи, – подвернутые концами внутрь. Движения стремительные, глаза злые.

Не женщина, а мечта. Не зря он тогда ее приметил, на лавочке, в дикой шляпе и платье а-ля «рюсс пейзан». Она ему пригодится.

– Вам с сахаром? Молока нет.

– С сахаром, спасибо.

«Предлагать или не предлагать бутерброды с сухой колбасой? – пронеслось у Марины в голове. – Никаких следов колбасы вроде бы нет, значит, он и не догадывается о ней, значит, можно и не предлагать. Или не предлагать… неприлично? А предложить жалко!»

Да, конфеты же есть! Конфеты Марина любила значительно меньше, чем бутерброды с колбасой.

– Хотите конфет? – вскричала она так весело, что гость посмотрел на нее с некоторым подозрением, как будто конфеты могли быть отравлены. – У меня есть шоколадные, карамельки и еще леденцы «Взлетные»!

– Леденцы «Взлетные», – принял решение Федор Тучков.

Он кинул леденец за щеку – щека оттопырилась, – захлебнул кофе и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги.

Надо же, какой противный, вновь раздражаясь, подумала Марина. Убила бы.

А вот небось перманентным кудряшкам или костлявой лошадиной морде очень нравится. Если, конечно, супруги не практикуют маленький семейный домашний ад, от которого супруг теперь «отдыхает» в Маринином обществе.

Отвратительное слово – супруг.

– И все-таки, что вам от меня надо?! – спросила она таким тоном, словно неожиданно села на морского ежа, невесть как очутившегося в кресле. – Зачем вы пришли?

– Я принес вам пластырь.

– Не нужен мне пластырь!

– Я считаю, что колено все-таки лучше заклеить. Знаете, это такое коварное место, особенно подверженное травмам.

Тут он понял, что переборщил, и осторожно хихикнул, но она ничего не заметила – продолжала самозабвенно и от души на него злиться.

Ну, пусть позлится. В принципе он ничего не имеет против. Когда она злится, глаза у нее делаются совсем зелеными, он уже это заметил.

– А кем вы работаете? – благодушно спросил он и с шумом отхлебнул еще кофе. Шумно хлебал он не без умысла.

– Никем. Преподавателем в институте.

– Преподавателем… чего?

Почему-то он был уверен, что английского, или немецкого, или французского – кажется, никаких других языков, кроме вышеупомянутых, попавших как кур в ощип в систему отечественного высшего образования, в институтах не учат.

– Я читаю матан.

Федор Тучков вытаращил глаза:

– Что вы… делаете?!

Марина посмотрела на него с презрительным высокомерием.

– Я читаю лекции по математическому анализу, – медленно, как будто по складам, произнесла она, – есть такой раздел математики, не слышали?

– То есть вы математик?

– Ну, в общем, да.

– То есть вы во всем этом разбираетесь?!

– В чем именно?

– В функциях, пределах, факториалах, А штрих, Б штрих, первая производная, вторая производная, икс стремится к бесконечности, значит, игрек стремится к нулю?..

Марина засмеялась. В голосе Федора Тучкова был ужас.

Может, теперь он наконец-то перестанет за ней таскаться? Говорят, мужчины не любят образованных женщин и вообще их боятся.

– Я довольно хорошо разбираюсь в математике, по крайней мере на своем уровне. На Чебышева не тяну, конечно, но…

– А кто такой Чебышев?

– Ученый, – буркнула Марина.

– Я не знал.

– Вам простительно.

– Почему? – вдруг спросил Федор Тучков. – Потому что я идиот?

Он был настолько недалек от истины, что Марина смутилась.

– Нет, просто… Ваша профессия никак не связана с фундаментальной наукой, правильно я понимаю? Так что вы вполне можете не знать…

– И вы читаете лекции студентам? – живо перебил он.

– Ну да.

– А они вас слушают?

Марина развеселилась:

– По-разному. Бывает, слушают, а бывает, нет. Все зависит от времени года, от их настроения, от моего настроения, от темы, от того, какая лекция по счету. Много от чего.

– А вы… профессор?

Тут она засмеялась. Искреннее изумление Федора Тучкова почему-то ей льстило.

– Я профессор, – подтвердила Марина, – я профессор и доктор наук.