Пояс Ориона

– А я буду брать её и на совещания тоже! – И она подцепила мужа под руку. – Её никто-никто не заметит, она станет тихо-тихо сидеть у меня под свитером, а я буду много-много и быстро-быстро работать!..

Герман промолчал.

«Много-много» и «быстро-быстро» работать – это совсем другой разговор, из другой, деловой и торопливой московской жизни.

Тонечка писала сценарии, и делала это хорошо, но, с точки зрения её делового и расторопного мужа, медленно. Ему нужно было быстрее, как можно быстрее!.. Его воля, он заставил бы её писать все сценарии для его продюсерской компании. Она сопротивлялась, конечно, но всё равно чувствовала себя виноватой – опять задержала, подвела, а то и не угодила, нужно переделывать, а производство стоит!

…Возможно, он слишком на неё давит, но деньги нужно зарабатывать изо всех сил, каждую минуту, не делая никаких поблажек, не позволяя расслабляться ни себе, ни окружающим, близким и далёким!..

«Я так не могу, – жалобно говорила Тонечка, шмыгая носом после очередного его выговора, – как ты не понимаешь, мне нужно подумать, помолчать, посидеть. Иначе я напишу какую-нибудь ерунду!»

«Ну, ерунду ты в любом случае не напишешь, – отвечал он сердито, – а думать и вздыхать некогда, нужно работать!»

Так у них и не получалось договориться, и это немного беспокоило его. Он никогда не упускал своего и любое безделье считал преступлением, а она качалась в гамаке, играла с собакой, грызла яблоко, и при этом у неё получались лучшие сценарии на современном отечественном телевидении!.. Он не очень понимал, как это ей удаётся, но из такого умения нужно извлекать прибыль, постоянно, ежедневно, а она… в гамаке качается, теряет время!..

Мысль о том, что «лучшие сценарии» как раз и получаются в основном из бездумных качаний в гамаке или созерцания июльских облаков, в голову ему не приходила.

– Са-аш, – сказала Тонечка дурацким голосом, когда он запустил двигатель машины, – подари мне собаку. Пражского крысарика! А?..

– Лучше скажи мне, зачем мы на самом деле едем к Ермолаю.

– Ну и пожалуйста, – Тонечка отвернулась и стала смотреть в окно. – Ну и сколько угодно.

Снег под вечер опять повалил, в свете фонарей густо сыпались крупные хлопья, и многочисленные следы, которыми был затоптан двор, уже замело.

Герман остановил машину у ворот, заезжать не стал. Тонечка распахнула пассажирскую дверь и посмотрела вниз.

Земля была далеко.

– Купил бы приставную лестницу, что ли, – пробормотала она. – Как пить дать, навернусь.

– Подожди, я тебе помогу.

Но она, разумеется, сама выпрыгнула из салона и пошла к калитке. Снег скрипел у неё под ногами.

Герман отчего-то чувствовал виноватым себя, а злился на Тонечку. Это было новым в его жизни – теперь всегда и во всём или почти всегда и почти во всём оказывалась виновата она!

Тонечка осторожно зашла на участок – он казался совсем не таким, как при свете дня, притихшим, настороженным, с глубокими тенями вдоль забора, похожими на провалы в черноту. Со стороны будки забренчало, и выбрался, волоча за собой цепь, кудлатый пёс. Он взглянул на Тонечку, потянулся и зевнул во всю пасть.

– У тебя хозяина забрали, бестолочь, – сказала она псу. – А ты спишь без задних ног!

Пёс вильнул хвостом.

– Саш, как его зовут, я забыла?

– Ямбург. Кондрат его с газовой станции привёз, как раз из-под Ямбурга.

– Что делал твой друг на газовой станции под Ямбургом?

Герман ничего не ответил.

…Э-э-э, нет, подумала Тонечка, так дело не пойдёт. Ты всё мне выложишь, милый. Я твоя жена, и именно я в данный момент стараюсь вызволить твоего друга из передряги!..

Впрочем, с расспросами можно подождать.

– Открывай скорей! Холодно, и лучше на крыльце просто так не маячить.

Герман отрыл дверь – она не была опечатана, – они оказались внутри дома и замерли. Было очень тихо, слышно, как на кухне капает в раковину вода.

– Как ты думаешь, – зашептала Тонечка, в такой зловещей тишине по законам жанра следовало шептать, – он собаке сухой корм даёт или похлёбку варит? Первое, второе, третье и компот!

– Он может, – тоже шепотом подтвердил Герман, рассердился и заговорил в полный голос: – Что ты тут хотела найти? Ничего мы не найдём, темнота хоть глаз выколи.

– Мы задёрнем шторы и включим свет, – бодрым шёпотом ответила Тонечка. – Не бойся, Саша, я с тобой!

– Я ничего не боюсь.

Битое стекло и черепки захрустели, потом что-то зазвенело и покатилось.

– Осторожней, Тоня!..

Послышался шелест – Тонечка зашторивала окна.

– Я всегда думала, – донесся до него её шёпот, – что писать сценарии – самая безобидная и мирная работа на свете. Сидишь себе и пишешь. Пишешь, да и сидишь себе!..

Герман подошел к другому окну, засиневшему в темноте, как только привыкли глаза, и задёрнул плотную занавеску.

– Ох, ёлки-палки! – Она обо что-то споткнулась. – Можно зажигать, Саш!

Оба зажмурились от света, хлынувшего со всех сторон, а потом стали озираться.

В огромной комнате ничего не изменилось – ни в той половине, где был мир и покой, ни в той, где Мамай прошёл.

– Да уж, – сказал Герман в конце концов. Разгром при электрическом свете производил какое-то новое, ошеломляющее впечатление. – Что тут у них случилось?..

Тонечка зашла на половину кухни и уверенно полезла в шкаф.

– Что ты ищешь?

– Я хочу посмотреть ещё раз. Я уже днём видела эту штуку!..

Она вытащила из ящика свёрток тёмной кожи, перевязанный бечёвками, положила на стол и стала развязывать.

– Это ножи, целая раскладка, – Тонечка оглянулась на мужа. – Ножи всегда собственность повара. Всякое кухонное оборудование, продукты и прочее – собственность ресторана, а ножи у поваров всегда свои. И вот у меня вопрос! Если твой друг зарезал супругу, то чем?

Герман подошел к ней и стал рассматривать сверток.

– В ящиках только серебряные приборы, ими не зарежешь! Никаких тесаков и топоров на поверхности нет. То есть они наверняка где-то есть, но не под рукой. А здесь всё цело!..