Мелодия тумана
Но тебе, ДжонгХен, я все расскажу. Кажется, пришло время обнажить свое нутро. Больше нет никакого смысла скрывать события прошлого. Ведь совсем скоро я буду навеки забыта временем. Какая теперь разница… знай хоть ты, что тогда происходило. Правда, я не имею ни малейшего представления с чего начать свой рассказ. Все кажется мне таким важным, но в то же время хочется все ужать и сократить, чтобы не делать из всего этого скуку. Хотя не уверена, что парню 21 века захочется слушать бред безумной старушки…
– Ты не права, – я перебил девушку. Какая нелепость – назвать себя старушкой. Может Элизе и исполнилось больше двухсот лет, я бы не дал ей даже восемнадцати. – Почему ты считаешь, что мне будет не интересно узнать, что случилось?
– Не знаю, – отчаялась Элиза. – Что ты хочешь услышать в первую очередь?
Услышав вопрос, я глубоко задумался.
«И правда, а что я хочу узнать об истории, которая нагоняет на меня ужас и страх? Что хочу получить от Элизы? Что не дает мне спать и нормально жить?».
– Не знаю, как спросить об этом, – спустя пару минут размышлений, заговорил я.
– Не стесняйся, я все расскажу честно, ведь решила быть перед тобой полностью откровенной.
– То, что я хочу у тебя узнать, вызвало у меня интерес еще несколько недель тому назад, когда Арон читал и переводил мне биографию. Это об Аласторе. Что с ним стало и почему он так поступил с тобой? Только безумец способен на такой поступок, – я задал вопрос и посмотрел на Элизу. Ни один мускул не дрогнул на ее каменном лице. Почему-то я думал, что корень проблемы вызовет у нее немыслимую горечь и боль, но лицо девушки ничего не выражало.
– Я смутно помню, что с ним стало, – честно ответила Элиза. – Если не ошибаюсь, он совершил самоубийство через полгода после моих похорон – повесился в комнате Питера.
Во-первых, оказалось, совесть, или что-то наподобие нее, у Аластора была. Он не смог жить из-за постоянной внутренней борьбы. Герцог одновременно и корил себя за содеянное, и восхвалял до небес за спасение сына от ненужной ему обузы в моем лице. Блэк еще до всей этой ситуации был психически нездоровым человеком. Его жажда власти, мечты сделать из сына самого великого человека Англии и наделить его всеми своими чертами характера, не была рождена чувством отцовства. В его организме жила змея, которая высасывала из него все соки. Аластор был не в себе. Сейчас бы его называли умалишенным, психом, психопатом. Будь Аластор нормальным, не догадался бы убить человека, обрекая его на вечные муки, которые даже предотвратить-то нельзя. Нет противоядия. Нет обратного заклятия. Ведьму, которая продала проклятый яд, так и не нашли. И самое нелепое в этой ситуации то, что я погибла и страдаю из-за руки психа.
– Должно же что-то быть, какая-то настойка или слова, отпускающие душу.
– Нет, ДжонгХен, – Элиза покачала головой. – За все время, что я существую в этом облике, многие наследники обращались к ведьмам, колдунам, знахарям. Ничего нет. Проклятие, которое обрушилось на меня, не похоже ни на что. Многие ворожеи предполагали, что в этом яде была кровь Блэка. А это усиливает проклятие. Когда он решил меня убить, он делал это из любви к сыну. А любовь имеет самую сильную энергетику. Если направить ее не в то русло, пиши пропало. Такое проклятие преодолеть невозможно. И еще: знать, кто ведьма, нужно обязательно. У каждой свой почерк и свои способы колдовства. Поэтому, если и можно приготовить противоядие, то с помощью той самой ведьмы. Ну, либо ее родственников, которые что-то понимают в магии.
– А что стало с Питером? Как ты стала относиться к нему? – я уже не следил за тем, как и какие вопросы задаю. Мне было интересно и важно узнать, что случилось с этим юношей.
– Если ты о том, винила ли я его, то нет. Не винила, не виню и никогда не буду винить. Еще с семи лет я поклялась сама отвечать за свои поступки. Что сделано, то сделано и назад пути нет. Если, оступившись и упав в пропасть, винить ветер, который якобы тебя подтолкнул, то ничего хорошего из этого не получится. Когда я умерла, мне меньше всего хотелось кого-то обвинять в собственной гибели. Я запретила это делать и своим родителям. Если бы в моей душе стало прорастать семя обиды и лютой злобы на Питера и его отца, я бы превратилась в злого духа – оболочка призрака слишком слаба, любое проявление негатива убило бы во мне всю доброту и сочувствие. Я никогда не была ангелом – в каждом человеке есть и достоинства, и недостатки, – но став призраком, я испугалась, что сломаюсь и стану злой. Поэтому я запретила себе ненавидеть, хотя иногда мне очень сильно хотелось хотя бы накричать на Питера. Просто так, чтобы стало легче.
Питер сразу отрекся от титула, что добавило Аластору проблем – Блэк совсем потерял контроль над собой, начал бредить и говорить странные вещи. О чем именно он говорил, я не знаю. Отец всячески скрывал от меня всю информацию, пытаясь уберечь. Что же до Питера, то после потери титула Герцога, он впал в легкое безумие, не зная, что ему делать дальше. С одной стороны, он хотел быть рядом со мной и поселиться в ближайшей деревне. Но с другой – мой вид и осознание того, что я мертва от руки его родителя, не давали ему этого сделать. Так или иначе, он чувствовал свою вину и думал, что больше не имеет права находиться в моем обществе.
Но он, так или иначе, остался со мной. Все благодаря моему отцу. Другой бы на его месте убил юношу, который украл сердце его дочери до замужества, но отец… он был святым человеком. А может, просто уже ничего не чувствовал и стал марионеткой. Он приказал Питеру переехать к нам. Но без лишнего шума, чтобы об этом не узнали в Графстве. До сих пор не понимаю, почему он принял такое решение. Это было странно, но Питер обрадовался и начал целовать моему отцу руки.
Так мы стали жить вместе, под одной крышей. Я даже присматривала за Питером. Почему-то мне казалось, что он совершит самоубийство. Его психика стала очень слабой. Боюсь, если бы не моя семья, он умер сразу же, после моих похорон. Возможно, кстати, именно поэтому отец поселил его с нами – хотел, чтобы он мучился, но ничего не мог с собой сделать. За Питером всегда следили стражники и ни на минуту не оставляли его одного. Наверное, отец мстил ему таким способом.
Потом мы узнали, что Аластор покончил с собой. Даже его смерть не облегчила душу Питера. Он затухал с каждым прожитым днем. Ночами плакал, а днем либо спал, либо в каком-то беспамятстве гулял по парку и выходил к реке. Когда светило редкое, но ярко солнце, он кутался в плащ чуть ли не с головой и оставлял лишь горизонтальную прорезь, чтобы видеть дорогу. А во время дождя оставлял его на кресле возле камина и бродил по окрестностям Беркшира в одной рубашке и легких штанах. Я на коленях умоляла его прекратить издеваться над собой, но он был глух к моим просьбам.
Вскоре Питер стал бледным и худым, а еще постоянно ходил в мокрой одежде. Как назло, в тот год выпало слишком много осадков. Летом, осенью и весной сутками лил дождь, а зимой валил снег, замораживая все в округе. Вскоре я уже больше не могла смотреть на Питера без боли. Я видела перед собой оболочку. Мне и так было до истошного вопля страшно за себя и свое существование, а тут еще человек, которого я любила до беспамятства, угасал у меня на глазах. Это было невыносимо – создавалось впечатление, что убили его, а не меня. Представляешь, это он казался призраком, а не я. На фоне Питера я выглядела живой.
Тогда-то я и попросила Питера уехать из Беркшира. Я умоляла его покинуть и Англию, чтобы он смог начать новую жизнь и забыть о старой. Он не послушался. Питер считал, что теперь всегда должен находиться рядом со мной, не понимая, что от этого и мне, и ему только хуже. Он был почти таким же безумцем, как и его отец. Только его безумие было рождено не ненавистью, а болезненной любовью. Это так слащаво звучит, но мы правда не могли дышать друг без друга. Только, я ведь, и правда, тогда уже не дышала…
И пусть отец сам пригласил к нам Питера, уверяю, он его ненавидел. Отец даже перестал разговаривать. Он полностью ушел в себя. И, я уверена, хотел уничтожить Питера. Особенно его раздражало, когда Паулет медленно ходил по нашему замку, медленно ел и медленно разговаривал. У Питера остановилось время. И не только у него. Время перестало существовать во всем замке.
Отца раздражало, что Питер не может справиться с горем, демонстрируя свое болезненное состояние как слугам, так и моим родителям. Создавалось впечатление, что хуже всех именно ему, хотя это было далеко не так – отец, мать и даже мой младший брат Гай, которому недавно исполнилось три года, страдали в разы хуже. Матушку парализовало, а отец больше никогда не улыбался и перестал доверять людям. Но внешне казалось, что больше всех тяжело именно Питеру. Признаться честно, иногда мне хотелось не только накричать на него, но и ударить. После своей смерти я увидела в нем огромный недостаток – он не мог взять себя в руки, когда случалось что-то из ряда вон выходящее. Да, он очень сильно любил меня, но его неумение держать свои чувства в узде, сильно меня расстраивало.
В замке каждый день витала тяжелая атмосфера. Я не могла смотреть ни на родителей, ни на Питера, поэтому решила, что все, хватит со всех нас и этого, кому-то пора начинать жизнь заново. Я уговорила Питера уехать от меня только через год наших совместных мучений. Сказала, что мне в сотню раз хуже, когда я смотрю на его умирающее лицо, которое раньше наполняла красота жизни. Только тогда он меня услышал и понял, что и ему будет сложно прожить всю жизнь, глядя на мертвый облик любимого человека и касаться ледяного тела, которое всегда было для него жарче огня. Но, когда мы прощались, я взяла с него клятву жить. Я попросила его умереть естественной смертью. Я умоляла его ничего с собой не делать.
Питер собрал небольшой чемодан и уехал из страны. Кажется, он мечтал о Германии. Наша последняя встреча состоялось здесь, в этой самой комнате. Он попросил меня сыграть мелодию, которую для нас сочинил. Эта та самая мелодия, ДжонгХен. Ты играл ее сегодня.
Элиза снова замолкла, а я сидел рядом с ней как парализованный. Не знаю, ждала ли девушка от меня хоть каких-нибудь слов или вопросов, но говорить в тот момент я не мог. У меня дико разболелось сердце, и, если бы я узнал о жизни Элизы что-то еще, оно бы просто не выдержало, разрываясь на части.
– То есть он год жил с тобой? – спросил я.
– Да.
– И твой отец вообще не препятствовал этому?
– Там была странная ситуация. Когда все это произошло, он готов был разорвать Питера на куски. Отец всегда отличался от других Пэров21 добрыми намерениями и гладким характером. Но после моей смерти все изменилось. Мать рыдала на коленях, когда отец собирался в замок Болтон с ружьем.
– И он ходил туда?
– Нет, я отговорила. В тот момент отец слышал только меня.
– И что ты ему сказала?
– Что я сама в силах отвечать за поступки, которые совершила. Меня никто не заставлял. Я сама пошла на это. После этих слов отец не выдержал и ударил меня по щеке со всей силы. Я не представляю, как он все это пережил. На всю нашу семью обрушился позор. Люди начали шептаться, обсуждали меня, Питера, Аластора. Сначала мы все хотели скрыть и похоронить мое тело тайно, но разве Граф может что-то сделать тайно, когда в его замке сотни слуг? А потом с отцом что-то произошло, и он поселил Питера у нас.
– Все были в курсе, что тебя не просто убили, а прокляли?
– Нет, никто не знал, что я призрак, – сказала Элиза. – Для всех – и для Пэров, и для слуг – я просто умерла. Но слуг, которые не вызывали у нас доверия, выгнали. Остались самые преданные и благочестивые. Вот и теперь мы нанимаем всех только после проверок. Мир не должен знать, что творится в Беркшире.
– И ты стала просто легендой, – задумчиво протянул я. – Ведь книги, которые хранятся в замке, это всего лишь легенды Замка Беркшир.
– Верно, – улыбнулась Элиза. – Никому не нужно знать, что призраки существуют.
Элиза замолчала, подогнула под себя колени и опустила на них голову. Я думал, она больше ничего не скажет, но тут вдруг девушка продолжила, не поднимая головы. Она снова заговорила о Питере:
– Он вышел за дверь, когда мне оставалось сыграть еще несколько аккордов. Он не смог дослушать до конца и медленно вышел из комнаты. Он покинул мою жизнь очень тихо. Это так странно. Ведь появился в ней чуть ли не с грозовым штормом… он вошел и вышел в моем представлении в одну и ту же дверь.
– Хочешь узнать что-то еще? – спросила Элиза спустя короткую паузу и выпрямилась. Она посмотрела на меня очень пристально и выжидающе.
– Я не знаю…
– Тогда можно теперь я задам тебе вопрос? Всего один.
– Как звали автора книги, которую тебе переводил Арон?
– Автор? – я задумался. Точно, там было какое-то странное имя. – Кажется, Олеандр Джоус. А что?
Элиза улыбнулась, медля с ответом.
– Ядовитый цветок, – спустя несколько секунд молчания, сказала девушка.
– Что? – не понял я.
– Олеандр означает «ядовитый цветок». Это псевдоним Питера, который он придумал после нашего расставания. Одна из его книг – моя биография. Питер стал довольно известным писателем. Единственное, придумал себе ужасный псевдоним – он отпугивал им всех потенциальных читателей.
Элиза засмеялась. А я почувствовал, как немеет все мое тело. Только теперь это происходило не из-за сущности девушка, а по другим, более непонятным и глубоким причинам.
Пока я сидел возле Элизы, мою душу жгла боль. Я не понимал, не имел ни малейшего представления, как хрупкая девушка, которая все это время находилась рядом со мной, вынесла столько боли. В голове с трудом приживались факты, буквально кричащие о том, что все услышанное мной происходило на самом деле. В этом замке. В этой комнате. С этой девушкой.
Это не сказки, не выдумки, не басни. Это – реальная жизнь человека.
Я попрощался с Элизой через полчаса после нашего разговора, сославшись на плохое самочувствие из-за недостатка сна. Девушка, улыбнувшись, отпустила меня, пожелав при этом сладких снов.
Но закрывая дверь в ее комнату, я знал только одно – спать я буду в другой жизни. Сон – это самое последнее из всего, что я задумал на предстоящий день. И первым делом я хотел поговорить с Ароном. Я кое-что придумал. Я нуждался в его совете и помощи.
Лист календаря был перевернут на двадцать пятое июля. Первого августа я улетал домой.
Времени оставалось слишком мало для того, чтобы спать… Я обязан был сделать то, что задумал.
Глава №24
Часы пробили восемь утра, когда я влетел в комнату Арона. Ли крепко спал в просторной двухместной кровати, свернувшись клубочком. Он выглядел очень спокойно и умиротворенно.
Я мысленно попросил у Арона прощения и бесцеремонно начал его будить. В тот момент больше всего на свете я надеялся на быструю реакцию и чуткий ум друга. Я знал – он может помочь.
– Арон, проснись! – позвал я в третий раз. – Арон!
– А! Что?! – не прошло и минуты, как Ли подорвался с кровати, смотря на меня испуганным взглядом. Он тяжело и надрывисто дышал, словно только что пробежал марафон.
– Мне нужна твоя помощь, – чувствуя перед другом вину за свое появление, сказал я. – Это очень срочно.
– Что случилось? – все еще не до конца понимая происходящее, спросил Арон.
– Понимаешь, – думая, как лучше изложить суть дела, ответил я, – это касается Элизы. И это очень важно. Это важно для нее и для замка.
– И в чем заключается эта важность? – недоверчиво поинтересовался друг, все еще укрываясь ватным белоснежным одеялом.
– Я хочу найти Эдварда и уговорить его вернуться в Беркшир, – на одном дыхании отчеканил я, боясь увидеть на лице Арона после моих слов ухмылку или выражение полного недоверия. Однако, мои опасения не подтвердились. Несмотря на резкое пробуждение, Ли выглядел сосредоточенно. Его всерьез заинтересовали мои слова.
– Так, – Арон спустил ноги с кровати и откинул в сторону одеяло, – это очень серьезное заявление, ты в курсе?
– Да.
– Хорошо, – парень поднялся с кровати и начал расхаживать по комнате взад-вперед. На нем были ночные черные шорты и белая майка. – У тебя есть что-нибудь еще, кроме этого желания? План, например?
– Да, – я присел на стул, наблюдая за хождениями Арона из стороны в сторону – он лучше принимал решения, находясь в постоянном движении. – Я не знаю, одобришь ли ты мою идею, но это единственное, что у меня есть. Только план «А», который ни в коем случае нельзя завалить. Упустим его – значит, упустим все.
– И? – Арон остановился передо мной, сложив руки на груди.
– Я предлагаю поговорить с Рональдом и узнать у него любые факты, которые касаются местонахождения Эдварда – где работает, где живет, где отдыхает с женой или же девушкой, в зависимости от его семейного положения. Это поможет нам в поиске.
Буквально на пару секунд Арон остановился, но после снова возобновил хождения взад-вперед.
– Логично. Я согласен с тобой и твоим планом. Только есть проблема – знает ли сам Рональд, где его сын?
– Предлагаю узнать это у него, не теряя времени. Сейчас не тот момент, когда уместно философствовать на темы «Быть или не быть». Нужно действовать.
Арон ухмыльнулся и загадочно поглядел на меня.
– Хорошо, давай попробуем.
Ли вышел из комнаты и исчез в коридоре, залитом утренним солнцем. Погода обещала стать потрясающей.
Пока друг разговаривал с Рональдом, я сидел в его комнате и покорно ждал новостей. Мне не хотелось думать, получится ли нам найти Эдварда или нет. Я даже не знал, одобрила бы Элиза мой план. Я просто ждал зеленый свет. Вот и все.
Арон вернулся спустя десять минут.
– Пакуй рюкзак, ДжонгХен, – сказал Арон и показал мне маленький клочок бумаги, – мы едем в Лондон.
– Это его адрес? – кивнув головой на бумажку, спросил я.
– Фирма, в которой он работает, – вздохнул Арон. – К большому сожалению, Рональд ничего не знает о его месте жительства.
– Адрес дома нам и не нужен, – заключил я и встал с кровати. – Тогда я иду собираться. Когда выезжаем?
– Я не уеду из Беркшира, пока не поем овсянки Мэри, – пожал плечами Арон.
– После завтрака?
– Да, будет замечательно.
Как и сказал Арон, мы поехали в Лондон сразу после завтрака. Только вот если Арон наслаждался едой, мне она казалась газетной бумагой, которую накрошили в тарелку. Я знал: Мэри, как и всегда, приготовила обалденное блюдо. Но в то утро не мог распознать его настоящего вкуса. Я не чувствовал даже любимую горьковатость кофе. Напиток казался мне обычный речной водой.
«Что за чертовщина?», – промелькнуло у меня в голове.
Набив животы, мы с Ароном сели в черное такси и отправились туда, где многое могло разрешиться. Я не был уверен, что нам удастся убедить Эдварда вернуться в Беркшир. Но надежда на это все же не покидала меня.
Мы приехали в Лондон спустя полтора часа езды на такси: водитель гнал, как проклятый, намереваясь доставить нас до места назначения в кратчайшие сроки. Это ему удалось – обычное время в пути от Беркшира до Лондона – это минимум час. Но нам ведь еще нужно было доехать до офиса Эдварда по лондонским пробкам. Мы рассчитывали, что потратим на дорогу часа два, но водитель, а-ля Даниэль22, привез нас гораздо быстрее.
– Спасибо, – я поблагодарил мужчину на английском и протянул ему деньги.
– Это вам спасибо, – улыбнулся таксис, пересчитывая наличные с чаевыми.
Когда машина уехала, мы с Ароном окинули взглядом большой тройной небоскреб, в котором работал Эдвард, думая про себя, как же нам вызволить его из этой стеклянной коробки. Уиллис Билдинг23, а именно так именовалось огромное здание, в котором работал Феррарс, имело 28 этажей, и мы не знали – на каком именно находился Эдвард.
– А может быть так, что сегодня он вообще решил взять отгул? – сорвалось с моих губ, когда, поправляя красную футболку, я шел рядом с Ароном. В этот момент мы подходили к стеклянным дверям небоскреба. Что и говорить – одеты мы были явно не по дресс-коду работников Уиллис Билдинг. Но у Арона, хотя бы, не было такой броской красной футболки, как у меня. Он предпочитал спокойствие и минимализм во всем – перед выходом надел белую футболку и черные джинсы. Ли выглядел явно приличнее. До сих пор не понимаю, что заставило меня в тот день надеть кричащую вещь.
– Может, – откашлявшись в кулак, ответил Арон. – Но давай не будем сейчас рассуждать на эту тему, а просто зайдем и все узнаем.
– Хорошо, – словно в забытьи ответил я, начиная рассматривать невероятной красоты лондонский офис. У меня начисто пропало дыхание, когда мы с Ароном зашли внутрь.
Белоснежный кафельный пол, кожаные диванчики и кресла возле кофейных столиков, с аккуратно сложенными журналами на них. Холл на первом этаже спроектировали в классических черно-белых тонах с примесью некой прозрачности. Кофейный столик, некоторые двери, лифты, находящиеся по левую и правую сторону от главного входа – все было сделано из стекла. По центру располагался ресепшн. Его стойка была настолько высока, что сидящего за ней человека издалека я так и не разглядел. Торчала только макушка офисного работника, который отвечал за прием посетителей. По густоте волос я решил, что это молодой парень – он что-то печатал на компьютере, даже не отвлекаясь на мимо снующих людей.
Мы с Ароном попали в идеальное место с идеальными и успешными людьми. Вид каждого сотрудника так и кричал о том, как ему повезло находиться в таком потрясающем месте. И даже несмотря на их уставшие, каменные и пустые лица, я поддался этой болезни успешности и сам стал желать оказаться в этом месте в качестве рабочего персонала. У них у всех карманы лопались от денег, а дома от дорогой мебели. Они казались невероятно счастливыми людьми. Так я считал, пока мне не довелось услышать их тихую, монотонную речь, в которой не были ни искорки жизни, ни даже желания жить. Пусть я не понимал многих слов, мне стало невероятно мерзко находиться в их присутствии. По интонации я понял, что это недалекие люди, в голове которых только карьера и ничего больше. Они все походили на роботов, запрограммированных только на одно – на добывание денег. Никакая красота, никакая успешность не может сравниться с человеческой душевностью. И именно ее в этом офисе не оказалось.
– Не хотел бы я тут работать, – тихо произнес я рядом идущему Арону.
– Я тоже, – кивнул в ответ Ли.
Больше мы с ним не обмолвились и словом, понимая, какой у нас у обоих ход мыслей. Иллюзия успешности. Иллюзия счастья и независимости. Вот, что были написано на лицах работников, которые, тем не менее, гордились собой и своими должностями. Иллюзия. Лишь иллюзия. Самое страшное для человека поддаться обману, ведь в таком случае всю жизнь будешь подпитываться его гнилой энергией, свято веря, что это живая вода. Иллюзия способна уничтожать изнутри – она истощает организм, психику, делая человека уязвимым. Проходя мимо этих роботов, мне становилось плохо. А ведь многие из них, дожив до старости, будут сожалеть о потраченном времени, тошнотворно отворачиваясь от денег.
Подойдя к ресепшену, Арон окликнул работника, которым оказался юноша лет двадцати пяти. Парнишка был таким же, как и все сотрудники офиса – он встретил нас приветливой, но наигранной и искусственной улыбкой. В его глазах читалось недоумение, в то время как уголки губ доходили чуть ли не до мочек ушей. От этой мерзкой картины у меня в желудке образовался тошнотворный комок неприязни. Больше всего я ненавидел в людях фальшь. От нее выворачивало как он запаха навоза.
Я стоял рядом, пока Арон вел переговоры. В какой-то момент я решил уловить ход их разговора, но у меня ничего не вышло – никакие занятия английским с Элизой не помогли мне в освоении британского произношения. Было еще слишком рано даже просто заикаться об этом, ведь английский давался мне с большим натягом. Я понимал только банальные, повседневные слова. Например, как в тот раз с доктором Лэсли.
Вздыхая, я смотрел по сторонам, думая про себя, чем же сейчас занимается Элиза.
«Интересно, она узнала, что мы с Ароном уехали?», – спросил я у себя, искоса глядя на своего друга и юнца за ресепшеном, который хоть и был старше меня, ничем особо не выделялся. Хотя его дорогой костюм и шикарные часы на запястье явно выигрывали на фоне моей красной футболки и джинс, купленных в обычном торговом центре.
Когда я вспомнил о своем пляжном наряде, мне стало неловко. Я совсем забыл о здешнем дресс-коде. Почувствовав, что цвет моего лица становится таким же, как и футболка, я стал мысленно умолять Арона заканчивать все как можно быстрее. Мне казалось, что каждый второй работник компании смотрел на меня и смеялся над моим не презентабельным видом. Плюс ко всему, я – кореец. Моя национальность сразу бросалась в глаза. И англичане замечали меня. Они кидали косые взгляды, которые, как печати, оставались на моем лице.
– Пойдем, присядем, – обратился ко мне Арон, поблагодарив юнца за ресепшеном. – Кевин сейчас пригласит Эдварда вниз.