– Ты мне не доверяешь? – осклабилась в усмешке старуха.
– Доверяю, – уклончиво отвёл взгляд лекарь, – иначе бы не позвал… Просто не хочу, чтобы у господина Шафаржа возник повод рассердится на нас.
– Как её зовут? – старуха прикоснулась к руке девочки.
– Кажется Тимон.
– Она приходила в себя?
– Нет.
– Плохо. И ты всё равно надеешься помочь ей?
Лекарь пожал плечами.
– Так сказала Кармиэль!
– Хм? Ну ладно… Эй, ты! – она зыркнула на Рику. – Помоги-ка мне её переодеть.
Старуха вытащила из-за пазухи свёрнутую белую ткань, и развернув встряхнула, показывая лекарю.
– Сама тонкая ткань, что нашлась. Две монеты.
– Ф-ф! Рубаха для похорон, да за две монеты?
– А где я тебе среди ночи найду другую?
– Она хоть не была в употреблении?
– Нюхай! – старуха ткнула ткань под нос лекарю. – Новье! Для самых важных господ!
– Ладно-ладно, нечего сердиться! Переодевайте её скорее, и я сменю повязку на ноге.
Лекарь присел на скамью к Робину и устало покачал головой.
– Не знаю, не знаю… ничего не понимаю… неужели мы её вылечим?
– А эта старуха, – осторожно спросил мальчик. – Она ведь такая злющая, зачем она здесь?
– Она конечно ведьма, но своё дело знает, и за больными присматривает хорошо. Ведь ни вы, ни я, не сможем сутки напролёт сидеть подле её кровати ожидая малейшего движения больной. А за ней, хоть девочка и без сознания нужен уход… Идите теперь наверх, на третий этаж, и отдыхайте. Завтра будет трудный день…
Робин подумал про Бегунка, но подходящий повод заговорить о дворце, никак не рождался в его сонной голове.
– Завтра начинаются праздники, по поводу второй годовщины маленького наследника, – неожиданно сам заговорил об этом старик. – Начнётся большая ярмарка, а в праздники я приём больных не веду. С утра мы отправимся во дворец проверить нет ли каких проблем со здоровьем у малыша, и у нескольких придворных дам. Ты поможешь мне в этом.
Робин чуть не подпрыгнул от радости.
– С удовольствием. Это большая честь для меня.
– Молодец, правильно понимаешь, что даже носить за мной корзину с лекарствами, это для тебя большая честь, которой надо дорожить! Да… и напомни мне захватить что-нибудь для грызуна.
– Для кого?
– Старшему наследнику, Ахочинесу, подарили странного такого зверька… не знаю, чем он питается, но поищу для него каких-нибудь семян или орехов. Придёт время, и мальчик вырастет, надо чтобы о Выаж-Купе у него остались только добрые воспоминания!
Старик провёл детей по скрипучей лестнице на третий этаж, в маленькую мансарду, где под потолком комнаты была черепица крыши, а из всей обстановки только два тюфячка лежащих на полу.
– Не королевские постели конечно, но для вас сойдёт. Спите!
Дети попадали на соломенные тюфячки, укрылись драными дерюжками и, едва только затих скрип лестницы под стариковскими ногами, мгновенно уснули.
Глава 13
Свечерело. Город затянуло сизым амбровым дымом и Ахочинес грустно вздохнула.
– Вот и ещё один день кончился.
– Ты расстроена этим? – Удивился Бегунок.
– Да нет. Это был хороший, даже очень хороший день. С тобой вообще всё стало по-другому.
Дверь неожиданно резко распахнулась, и в комнату вошёл высокий хмурый человек с красным лицом, одетый почему-то в серую мешковатую юбку.
– Ужин. – пробасил он, бросая на стол кружку и тарелку.
– Благодарю тебя, Шайрит! – кивнула Ахочинес, с голодной жадностью глядя на размазанную по тарелке кашу.
– Р-р! – угрюмо отозвался человек, резко поворачиваясь к дверям, и что-то похожее на грудь колыхнулось у него под рубахой.
– Что это??? – едва справившись с изумлением спросил Бегунок, когда дверь с треском захлопнулась.
– Ужин. Не беспокойся, мы разделим его поровну. – Ахочинес подбежала к тарелке и втянула носом воздух. – Поторопись, она ещё немного тёплая!
– Что это было за чудовище… что принесло еду?
– Шайрит.
– Оно мужчина или женщина?
– Женщина. Правда злющая! Никогда со мной не разговаривает, кроме как: «Еда!», «Вылизывай тарелки лучше!». Она убирает комнаты в нашей башне, моет посуду и приносит воду для умывания.
– Но она же почти лысая! – не унимался Бегунок, пристраиваясь с краю тарелки. – Неужели она думает, что это её украшает?
– Не думаю, что она вообще заботится о каком-либо украшении себя, к тому же она прислуга, из низших, а только знатной женщине позволено иметь длинные волосы.
– А ты? Кто тебя так ужасно стрижёт?
– Меня? – Ахочинес бросила на Бегунка быстрый сердитый взгляд. – Ты всё время забываешь, что я «мальчик». Ешь, а то тебе ничего не достанется, и спать.