– Спасибо! Теперь не забуду! – пообещала Марья Ивановна, сверля «заботливого» зятя ненавидящим взглядом.
– Всё, успокойтесь! Это было недоразумение, – торопливо произнесла Надя. – Вы просто не поняли друг друга.
«И никогда не поймём», – без труда прочитал бы даже самый бездарный психолог на лицах тёщи и зятя.
* * *
С каждым днём зять нервировал тёщу всё больше. Нервировал тем, что часами лежал на диване у телевизора и ничего не делал по дому. («Сколько же можно слонов гонять, лодырь ты, лодырь!») Нервировал тем, что был сух и неласков с дочерью. («Хоть бы доброе слово девчонке сказал – ходит, как мурло!») Нервировал и тем, что был подчёркнуто вежлив с ней. («Слова-то любезные говорит, а сам глядит так, будто сейчас каменюку из-за пазухи вытащит». ) Нервировал также внезапными исчезновениями. («До чего же хитрющие эти мужики! Ловко устроился. Поди узнай, где он шляется? И что за работа такая, прости господи, внештатный корреспондент!»)
«Мурло», вне всяких сомнений, платило тёще той же монетой. Чем именно она не угодила зятю, Марья Ивановна, конечно, знать не могла. Но в том, что нервирует его она крепко, сомнений не было ни малейших. Дней десять она крепилась, а потом взяла билет домой.
– Завтра, дети, я уезжаю, – сообщила она за воскресным завтраком.
Молодые уставились на неё: дочь с искренним, а зять с притворным огорчением.
– Куда ты торопишься? Мы так редко видимся, – с грустью вымолвила Надя.
– Действительно. Погостили бы ещё. – Зять фальшивил, как бездарный оперный певец, отхвативший по блату коронную партию.
– Зачем же вам надоедать! И к тому же у меня дома дел полно. – Марья Ивановна говорила нарочито бодрым тоном, стараясь не смотреть на дочь – ведь обманывать голосом легче, нежели взглядом.
– Знаете что, дамы? Предлагаю… – Павел запнулся, подыскивая дипломатичную формулировку.
«Это дело отметить, – мысленно договорила за него тёща. – Ишь, как обрадовался! Морда аж сияет!»
– …куда-нибудь пойти развлечься, – продолжил зять. – Говорят, в парке новые аттракционы поставили. А потом в киношку можно заглянуть.
* * *
Утро по воскресным меркам было раннее – около десяти часов, – аттракционы ещё не работали, и старый парк дремал, наслаждаясь тишиной. Солнечные лучи тянулись к земле сквозь «оконца» в кронах раскидистых деревьев – казалось, что испещрённые тенями и солнечными бликами дорожки устланы коврами с незамысловатым двухцветным рисунком. Ещё не опалённая летним зноем шелковистая зелень нежилась в утренней прохладе. Уходящий май радовал солнечными деньками, словно извиняясь за хмурую, дождливую весну.
Шагая по аллее вместе с дочерью и зятем, Марья Ивановна вдруг вспомнила другой поход в парк, совсем не похожий на этот: вместо раскидистых деревьев – саженцы; аттракционов – раз-два и обчёлся. Было это почти четверть века назад. В Дубровинке только открылся новый парк, и Марья Ивановна повела туда своих девчонок. Дочери бегали по дорожкам и смеялись, а она еле сдерживала слёзы. Терзала обида на мужа, который недавно бросил её. А ещё больше мучил страх. Как же она будет теперь одна с тремя детьми? И не на кого надеяться, не от кого ждать помощи. Но она не хотела выглядеть перед своими девчонками угрюмой и несчастной и заставляла себя улыбаться бегающим вокруг неё дочерям. Именно в то майское утро, на залитой солнцем аллее, она – женщина, которой было чуть больше тридцати, – впервые в жизни почувствовала себя старухой. А когда на притворную улыбку не осталось никаких сил и рыдания уже подступили к горлу, пятилетняя Надюшка подбежала к матери и, глядя на неё восторженными глазёнками, воскликнула: «Мамочка, ты такая красивая!». Жизнь мгновенно преобразилась: тоска отступила, душа ожила. Мария почувствовала себя молодой и счастливой.
– Мама! – голос взрослой дочери вернул её в настоящее. – О чём ты задумалась?
– Вспомнила, когда вы были маленькими. Ты помнишь, как мы первый раз пошли в новый парк?
– Смутно. Больше всего запомнилось, как нам не хватило денег на мороженое, и ты стала предлагать продавщице свой проездной билет. Она отказалась, и мы начали плакать. Тогда один мужчина купил нам всем мороженое. А тебе было так неудобно…
Павел перебил жену:
– Касса уже открылась. Идёмте покупать билеты.
(«И тут он влез! Поговорить с дочерью и то нельзя!») Марья Ивановна украдкой вздохнула и с деланной улыбкой произнесла:
– Пойдёмте.
* * *
После аттракционов Павел повёл дам в кафе. «Ты гляди, разошёлся! – поразилась Марья Ивановна, глядя на стол, накрытый с царственной щедростью. – Решил откормить напоследок». А когда зять прямо-таки с отеческой заботой в голосе заметил: «Мама, что-то вы мало едите», – она чуть не подавилась.
Обходительность зятя в этот день не знала границ. Он лично закупил продукты тёще на дорогу. («Ты гляди, даже мои любимые булочки с маком не забыл». )
А когда Павел изъявил готовность подвергнуться жесточайшему испытанию, коим для мужских нервов является просмотр мелодрамы, тёща решила сделать ответный жест благородства: предложила посмотреть идущий в соседнем зале боевик. Зять воспротивился – должно быть из упрямства, которое накатывает на человека, если ему не дают совершить подвиг. Поединок великодуший на фоне слёзно-кулачных афиш затянулся, но до рукопашной, к счастью, не дошло – тёщин дух противоречия оказался более уступчивым.
Только они, купив билеты, отошли от кассы кинотеатра, как перед ними, прямо на улице, разыгралось представление в жанре комического боевика. Актёрским составом – неожиданно для себя и уж тем более для окружающих – стала ничем не примечательная пятёрка мирно шествующих по улице обывателей. Возглавлял пятёрку пожилой, коренастый мужчина с таким властным лицом, что любой режиссёр не колеблясь доверил бы ему роль диктатора. Сопровождали «диктатора» две женщины лет пятидесяти, парень и девушка. «Диктатор» с умным видом разглагольствовал, остальные почтительно внимали. Когда компания проходила мимо киоска с мороженым возле кинотеатра, парень – высокий широкоплечий детина – просительным тоном обратился к «диктатору»: «Папа, дай денег на мороженое». Тот вытащил из кармана пиджака портмоне и стал отсчитывать деньги.
Вдруг одна из женщин – маленькая, кругленькая, с мелкими кудряшками – взмахнула кулачком и с воплем: «Не бывать больше этому!» – схватила парня за руку и потащила к дороге. Девушка бросилась за ними.
– Что ты делаешь, мама? – пролепетала она дрожащим голосом.
– Я делаю из вас людей! Такси, такси! – закричала женщина, взмахнув свободной рукой.
Напротив них затормозил автомобиль с «шашечками». Кругленькая женщина открыла заднюю дверцу и втолкнула в машину парня, а затем и девушку. Сама же уселась на переднее место, но закрыть дверь не смогла – помешал «диктатор».
– Что это значит?! – рявкнул он.
– Я их забираю! Они будут жить у меня! – крикнула женщина.
– Никуда вы не поедете! – заявил «диктатор» и, открыв заднюю дверцу, приказал молодым: – Выходите!
Испуганная девушка послушно выскользнула из машины. А следом за ней стал вылезать ошалелый детина. Но кругленькая женщина выскочила из такси и втолкнула его обратно. Разъярённый «диктатор» отпихнул её и стал вытаскивать парня. Женщина велела девушке сесть на переднее место, а сама вырвала парня из диктаторских лап, затолкала в машину и плюхнулась рядом. Дверца захлопнулась, такси унеслось.
«Диктатор» выругался и пошёл по улице. Оставшаяся спутница, бросая на него испуганные взгляды, послушно засеменила следом.
Павел ухмыльнулся и сказал: «Ну вот, мама, боевик мы уже посмотрели. Теперь будем смотреть мелодраму».
Глава 3. Швабра и «Министерство путей общения»
В день отъезда зять был подчёркнуто хмур, но Марья Ивановна без труда раскусила эту военную хитрость. «Кого ты обмануть хочешь! – мысленно посмеивалась она над зятем. – А то я не знаю, чего ты такой мрачный. Маскируешься. Боишься радость показать – вдруг тёща назло останется. Хотела бы я на тебя посмотреть, когда ты с вокзала будешь идти. Тоже мне, конспиратор! Морду кривит, а улыбка наружу так и рвётся. До чего же они глупые, эти мужики!»
Уходя на работу, Павел с порога выдал тёще наставление:
– Смотрите, мама, чтобы к двенадцати были у двери в полной готовности.
Она проворчала:
– Я-то буду, гляди, сам не опоздай. А то один уже подвёз – еле поезд догнали.
– Не волнуйтесь. В этот раз обойдёмся без приключений. Надя! Поторопись!
– В общем, так, мамуля, – сказала дочь, надевая тонкую ветровку. – Если до двенадцати меня не будет, езжайте сами, а я приеду на вокзал.
Когда молодые ушли, Марья Ивановна сложила вещи в чемодан и задумалась: чем бы заняться? «Может, борщ сварить? Зятёк меня хоть и не любит, а борщи мои лопает с удовольствием. Жрать они все горазды!»
Любитель тёщиного борща явился без четверти двенадцать. Обнаружив тёщу в кухне у плиты, он испуганно закричал:
– Что вы делаете, мама?! Опоздаем же!