Зеркало для невидимки

– Да какого сорта-то? Что произошло на кладбище?

– Восемнадцатого июля, не далее как во вторник, прошли похороны местной жительницы. Много народа пришло проститься, у умершей большая родня и в Нижне-Мячникове, и в Стрельне. Соседи, просто знакомые – в маленьких поселках всегда так. Ну, похоронили. А девятнадцатого утром могильщик обнаружил, что могила вскрыта. Кто-то сорвал с гроба крышку, вытащил тело. Его нашли… точнее, расчлененные части его обнаружили в разных местах, некоторые даже довольно далеко от могилы.

– Мертвеца расчленили?

Воронов молча достал из папки какую-то справку, подал Кате. Она прочла текст, сначала даже не поняла, что это, а потом содрогнулась: «Множественными ударами режущего предмета вскрыта грудная клетка, разрезаны мягкие ткани груди и бедер, раздроблен тазобедренный сустав, повреждены внутренние органы, сердце, печень, кишечник…»

– Сердце ее в развилке дерева обнаружили. У соседней могилы вишня растет, ствол корявый такой… Сердце он зашвырнул туда, предварительно вырезав из трупа. На что Лина Павловна (он говорил об эксперте-криминалисте Владимировой, отработавшей почти тридцать пять лет, в областном главке ее знали все), человек железный… Так она в обморок грохнулась, когда эти художества увидала! Мне ребята из розыска Стрельненского рассказывали: не кладбище, а мясная колода для разделки туш. – Воронов мрачно созерцал папку. – Фотографии должны прислать. Готовы уже. Лучше б я их не видел.

– А следы полового контакта?

– При тебе же с МОНИКИ говорил – там очередь километровая на биологическую экспертизу. Тем более такую мертвечину к ним везти…

– А что люди говорят? Кто был на похоронах? Могильщики – они ничего подозрительного не заметили? Да сам-то ты был там?

– Еще не был. Колосов мне только сегодня этот мрак отписал. В порядке шефства, так сказать. Держать под контролем на случай…

– Вы что, подозреваете, что этот потрошитель с мертвецов на живых перекинется?

– Да ты видишь, какая жара стоит? Тут у здоровых мозги плавятся, не то что у ущербняка какого-нибудь озабоченного. А насчет свидетелей… Я в Стрельню звонил, ну насчет могильщиков – труба какая-то с ними. То ли в шоке они до сих пор, то ли пьяные вдрызг. В общем, дурдом. – Воронов покрутил пальцем у виска. – Ко мне сейчас брат придет, я его по телефону сюда в Москву вызвал. Пропуск уже заказал.

– Чей брат?

– Умершей. Федоров Илья. Показания нужно снять. Но все равно допросом одним не обойдешься. Придется ехать в этот бардак.

– Андрюша, а можно я тут посижу, поприсутствую на беседе, а? Это дело, ты прав, такого сорта, что… ну просто за рамки выходит! Кстати, Федорову этому сколько лет?

– Умершей сорок пять было, а это ее старший брат.

– Знаешь, мне лучше поприсутствовать на вашей беседе. Ты не против, нет?

Воронов вздохнул. Кому-кому, а Екатерине Сергеевне отказать трудно.

В дверь кабинета осторожно постучали. На пороге стоял крепкий, еще не старый лицом и телом, однако совершенно седой, точнее, даже белый как лунь мужчина. И в этой его седине было что-то такое… Катю поразил контраст между загорелой, загрубелой кожей и этими бесцветными, мертвыми волосами старика.

– Илья Николаевич, здравствуйте, проходите, садитесь, пожалуйста. – Воронов поднялся из-за стола и как-то неловко засуетился. – Быстро же вы приехали.

– Начальник автоколонны свою машину дал, сразу, как вы только позвонили. – Федоров грузно опустился на стул.

Казалось, ни Воронов, ни свидетель не знают, с чего начать. Ситуация была совершенно необычной для рутинного опроса очевидца.

– Илья Николаевич, поверьте, мы так же, как и вы, потрясены случившимся, – вместо Воронова проникновенно начала Катя, – ничего подобного в Подмосковье прежде не случалось. Это чудовищное преступление. И тот, кто это совершил, будет наказан. Мы сделаем все, чтобы найти этого человека. Но без вашей помощи нам будет трудно.

– Да, я понимаю… Вы ж тоже на работе, на службе. Я понимаю, девушка… – Федоров глянул на них, поправил воротник рубашки, потом зачем-то вытащил из нагрудного кармана расческу. – Спрашивайте. Что смогу – помогу. Да только вот… Эх, да что теперь уж.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей сестре Анне Николаевне Сокольниковой. Где жила, кем и где работала, семейное положение. – Воронов осторожно глянул на Катю, словно спрашивал – так ли начал?

Всегда уверенный в себе и даже иногда развязный, он при этом белом как лунь мужчине, который по возрасту годился ему в отцы, отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ну, с дочкой они жили, с Веркой, племянницей моей.

Что-то почувствовала Катя в этой первой же, вроде бы нейтральной фразе Федорова о племяннице – горечь, злость, боль?

– Квартира у них однокомнатная на улице Коммунаров. Благоверный-то не претендовал, дочери оставил.

– Ваша сестра развелась с мужем? – спросила Катя. – Давно?

– Давно, Верке десять было…

– А сейчас сколько же вашей племяннице?

– Восемнадцать в августе будет. Школу в этом году кончила, десятилетку.

И снова Кате почудилось в его фразе о племяннице что-то…

– Фамилию, имя и адрес бывшего мужа вашей сестры не подскажете? – Воронов деловито придвинул лист бумаги.

– Сокольников Иван… а по бате его… да забыл, сколько годов не виделись. И адреса не знаю. Он из Стрельни в Москву подался. Вроде на хладокомбинате где-то работает.

– Он был на похоронах Анны Николаевны? – спросила Катя.

– Нет.

– Но ему сообщили?

– Верка говорила – мол, звонила отцу. Вроде не застала его.

– А кто взял на себя организацию похорон? Вы? – спросил Воронов.

– Да вся родня понемножку скинулась: я, младший наш брат Петро, дядя Кузьма и тетя Света – это двоюродные наши по отцу, потом Северьяновы – по матери родня из Стрельни самой, потом Васька Грузин с машиной помог, ну, а на поминки – соседи по дому само собой – Грызловы, Мородова Александра и…

Катя терпеливо, не перебивая, слушала длинный перечень родичей и соседей Сокольниковой. Так всегда в маленьких поселках и деревнях – родословное древо, корни, одним словом.

– И все эти люди присутствовали на похоронах? – спросила она.

– Конечно, еще больше было, многих я уж и не помню. Аню любили все. Человек она была добрый, душевный.

– А где ваша сестра работала? – спросил Воронов.

– Да в сельпо почти всю жизнь. Потом, как магазин приватизировали, Васька Грузин ее все равно оставил: честная потому что. Ни копейки никогда ни у кого. Никакого обману.

– Этот Грузин… Прозвище у него такое, а фамилия как же? – простодушно осведомилась Катя.

– Фамилия Васьки – Луков. Наш он, мячниковский. А Грузин – прозвище с войны.

– С какой? – опешил Воронов.

– Ну, с Афгана. Солнцем его там обожгло, опалило. Черный вернулся. Ну и пошло по поселку – Грузин и Грузин.