Перекресток трех дорог

– Ужин готов. – Горничная Маша заглянула в «берлогу». – Когда вы все только это уберете, Макар? Мне с пылесосом здесь не развернуться. Что не нужно из вещей – в кладовку надо отнести.

– Я разберусь, разберусь, Машенька, вы не волнуйтесь. – Макар поднял руки с раскрытыми ладонями. – Как там пацан мой?

– Спал весь день. И кушал хорошо, – доложила Маша. – Сейчас бодрствует. Погремушками занят, Вера Павловна говорит – он на все, в том числе и на игрушки, очень активно реагирует. Я его оставила – радионяню включила. Вечером и ночью уж вы сами с ним. Мне выспаться надо. И Вере Павловне тоже. Мы не железные ведь.

– Конечно, конечно, я его к себе из детской заберу, всю ночь буду как штык… кормить его надо будет?

– Я там вам список составила, когда давать – все по часам. Подогревать надо сначала бутылочки.

– Хорошо. – Макар кивнул. Светлые волосы упали ему на лоб.

За стол все взрослые сели вместе. Дочки Макара давно уже покончили с ужином. Вера Павловна дала им по их английской привычке по стакану теплого молока с печеньем перед сном.

И за ужином Клавдий Мамонтов убедился, что идиллии нет и в этом богатом странном доме в Замоскворечье, где часть уклада на английский лад.

– Что с нянькой? Вы звонили в агентство? – спросил Макар Веру Павловну.

Та ела чопорно и манерно. Клавдий Момонтов подумал, что старуха до боли напоминает пародию на английскую гувернантку из старого фильма по чеховским рассказам, где ее – даму в очках – играл Игорь Ильинский.

– Это бессмысленное занятие сейчас. – Вера Павловна промокнула губы салфеткой. – Предлагают нянек из Средней Азии. У них ни медсправок, ни страховки, ничего. И тесты они не делают на ковид. Я бы не доверила им малыша по целому ряду причин. Нашли еще двоих – эти москвички. Но они заявили, что жить в доме не могут, мол, приходящий график у них – отдежурил свое при ребенке – и хвост трубой. Я это сразу отмела – сейчас так невозможно. Мы все сидим здесь, в доме, словно в социальном пузыре. Мы никуда не ходим. И чужие к нам не ходят, мы добровольно ограничили все наши социальные контакты. Доставка приезжает, курьеры – слава богу. Девочки наши дома. От развивающего садика Монтессори, который Лидочка раньше, до карантина, посещала, я отказалась наотрез. Вы знаете, что сейчас именно дети – главные источники заразы?

Клавдий Мамонтов, уплетавший вкуснейшую кулебяку с мясом, едва куском не подавился.

– Это почему же? – спросил он гувернантку.

– Потому что они болеют без симптомов, молодой человек. Вы что, телевизор не смотрите? Они заражаются друг от друга. Сами переносят болезнь легко или вообще даже не выглядят больными. Но заражают нас, пожилых, таких, как я. Я звонила своим коллегам – в московских школах брожение. Пожилые учителя боятся начала учебного года. Это впервые такое в нашей истории. Вы понимаете?

Клавдий Мамонтов слушал. Безумие какое… неужели это правда?

– Но вы же работаете здесь, – сказал он.

– Потому что дети дома постоянно. И никуда не выходят. Только на задний дворик или на крыльцо – воздухом подышать. Я не знаю, как я себя буду чувствовать, если вы начнете брать детей куда-то – в этот большой инфицированный мир.

– Вера Павловна, но мы же с Клавдием сегодня тоже шлялись весь день, – заметил Макар. – Были, по-вашему, черт знает где, мало ли с кем общались. Может, с больными «короной»? Мы же тоже для вас – потенциальный источник заражения. Угроза вам.

– Вы, Макар, болели «короной». Вы сейчас безопасны. А ваш друг?.. – Старуха-гувернантка глянула сквозь очки на притихшего Мамонтова, как на своего ученика. – Ну, должен же быть какой-то риск в жизни. Жизнь не сделаешь стерильной. Ваш друг нужен вам здесь и сейчас. И я это только приветствую. Но запомните правило нашего… то есть вашего дома – явились с улицы, сразу первым делом идете мыть руки.

– Психи, все они психи, – шепнул Макар Мамонтову, когда, поужинав, они перекочевали опять в «берлогу». – Клава, нам надо срочно выпить. И забыть весь этот ковидный бред.

– Не стану я пить. И тебе не дам. Ты мне слово дал. Пока работаем вместе.

– Слово? – Макар спохватился. – Когда это я давал тебе слово быть трезвенником?

– Вот – на ночь вам занятие. – В дверях появилась горничная Маша с Сашенькой на руках. – Теперь вы о нем пекитесь. Он мокрый уже. Памперсы ему сами поменяете. Я с ног валюсь. Посуду уберу на кухне – и на боковую. Девочек Вера Павловна уже уложила. Ступайте, спокойной ночи им пожелайте.

Она передала младенца Макару.

– Саш, чего так смотришь? Чего насупился? – Макар неловко держал сына. – Клавдий… Клава… это, подержи его, а? Я к дочкам – три минуты. Спокойной ночи им скажу.

Младенец перекочевал на руки Мамонтова. И заскрипел довольно. Явно предпочитая его своему родному непутевому отцу.

Макар убежал в детскую. Клавдий с ребенком на руках прошелся по комнате. Остановился перед рыцарем. Он бережно держал крохотное тельце, ребенок льнул к нему. Смотрел голубыми фарфоровыми глазками. И неожиданно улыбнулся беззубым ртом.

Клавдий Мамонтов сам расплылся в улыбке.

– Крутой ты, Сашхен. А это знаешь что? Это папа твой надевает – ну, дури-то много. А силы еще больше. В Англии он такому научился. А тут не Англия, тут Москва. Ты в Москве родился. Москвич коренной, как и я. А не англичанин.

Ребенок тянулся ручками к шлему рыцаря.

– Мандалорец, – на пороге «берлоги» возник Макар. – Красотки мои заснули уже. А ты, Клава, точно мандалорец! Похож. Таков путь, да? – Он подошел к рыцарю, снял шлем, водрузил на себя и поднял забрало. – Саша, давай к папе на ручки… Тебя переодеть надо. Я памперсы захватил.

Он положил сына на кожаный диван рядом с раскрытой книгой на английском о лорде Веллингтоне, снял свой рыцарский шлем. Распеленал одеяльце. Ребенок сучил ножками в ползунках. Макар неловко возился с липучками. Отстегнул, стащил ползунки, начал расстегивать липучку памеперсов и…

– Он не только мокрый, он обгадился. – Макар отшатнулся. – Сашка… ну, ты даешь… Фу…

– Я думал, они в таком возрасте не пахнут. – Клавдий Мамонтов едва нос себе не зажал. – Одно же молоко пьет!

– Смеси. – Макар осторожно тянул памперсы, полные «гостинцев». – Кинь мне что-нибудь… у меня там полотенце в ванной… надо памперсы завернуть… вот отстой…

Вдвоем они кое-как поменяли малышу памперсы.

– Чокнуться можно, – признался Макар. – И все время так теперь будет? Да в сто раз лучше с твоим полковником день и ночь пахать, убийцу ловить, чем такая каторга.

– У тебя две дочки, и ты ничему за это время не научился?

– Они с няньками росли с младенчества. Я и не вникал ни во что.

– Да, по клубам ночным в Сохо тусовался.

Чистый перепеленутый Александр-Сашенька одобрительно скрипел.

– Ну все, пошли на боковую. Спать будешь с папой. Папа у тебя кремень. И защитит, и позаботится, и грудью накормит. – Макар наклонился к сыну. – И не слушай никого. Я по клубам таскался до тридцати лет. А потом завязал. Надоело мне это дело.

Разошлись по спальням. Клавдий Мамонтов выбрал себе гостевую комнату, примыкающую к спальне Макара.

В три часа ночи его разбудил какой-то звук. Что-то упало за стеной.

Он вскочил. Как был в одних боксерах. Подумал – вещи надо какие-то из Бронниц с дачи сюда привезти, в чем дома ходить. Не в костюме же. И рубашки нужны чистые… обувь…

Ринулся в спальню Макара. Тот тоже в одних трусах сидел на кровати. Держал сына на руках.

На полу валялась одна из бутылочек со смесью.

– Мы тебя разбудили, Клава? А мы вот не спим. Ни в одном глазу у нас сна. Все сказки уже ему рассказал. По второму кругу пошел. Досказываю про сэра Персиваля из романа фон Эшенбаха.

– Давай мне его, я с ним посижу, – сказал Клавдий. – А ты теперь поспи. Нам работать завтра.

Он забрал ребенка на руки. Тот опять благодушно заскрипел. Макар бухнулся навзничь на кровать.