Фристайл. Сборник повестей

– Четвёртый сегодня… Всё, что взяли из дома, съели в первые дни…

– На вот, возьми… – Дмитрий Павлович почти насильно всунул ему свёрток, который успел вытащить из бардачка своего газика. – Ты-то хлеб не воровал… Бери, бери…

– Спасибо, товарищ майор…

Строй быстро удалялся, лейтенант догнал его и пошёл сзади, незаметно отщипывая в кармане от горбушки хлеба с салом.

Дмитрий Павлович вернулся к полуторке. Водители стояли в стороне и разговаривали вполголоса, а несчастный лейтенантик, сопровождавший украденный хлеб, сидел на земле на обочине на том самом месте, где его оставил майор.

Дмитрий Павлович присел рядом.

– Как зовут тебя, лейтенант?

– Исмаил… Исмаил Саяков… – Как в бреду, ответил тот.

– И что же с тобой делать, Исмаил Саяков? – Дмитрий Павлович покачал головой.

– Расстрелять… Расстреляйте меня, а товарищ майор…

– Расстрелять-то тебя проще простого, Исмаил Саяков… А вот как тебе жизнь спасти – это большой вопрос… Ладно… Попробуем сделать вот что…

Он достал из планшета лист чистой бумаги и стал что-то быстро писать на нём. Потом протянул листок лейтенанту.

– Держи. Здесь написано, что хлеб, который ты вёз, конфискован начальником медсанбата, майором таким-то для раненных…

Лейтенантик заворожёно смотрел на майора.

– А как же Вы, товарищ майор? Вас не расстреляют?

– Э, друг Саяков, – усмехнулся своим мыслям Дмитрий Павлович, – коли меня раньше не расстреляли… Впрочем, двум смертям не бывать, так у нас говорят…

–В рубашке ты родился, парень! – Водитель полуторки обнял совсем обалдевшего лейтенанта.

Тот заплакал, хотел что-то сказать, но Дмитрий Павлович только усмехнулся, махнул рукой и поспешил к своему газику.

Отряд шагал прямо, а машина военврача повернула налево. Полуторка постояла ещё недолго, затем развернулась и запылила в обратную сторону.

– Значит, обошлось тогда? – Дмитрий Павлович сел рядом с Исмаилом на диван.

– В штрафбат всё равно угодил… Если бы не Ваша бумажка, то расстреляли бы, точно… Ранили в первом же бою, ведь знаете, что такое штрафбат… Провалялся в госпитале, а потом в артиллерию попал, до Берлина дошёл… А у Вас как тогда?

– Я уже не помню,– отмахнулся было Ершов, но встретив тревожный взгляд гостя, успокоил его.– Как-то выкрутился… Обещали разжаловать, да и так звание было не по должности… Обошлось…

Они помолчали.

– Знаешь что, Исмаил… У меня сейчас – дела… – Дмитрий Павлович написал что-то на листке бумаги. – Вот тебе мой домашний телефон и адрес… Приходи вечером.

– Спасибо… Только…

– Обязательно приходи… Я буду ждать! Слышишь?

– Хорошо, приду… Спасибо…

Когда за неожиданным гостем закрылась дверь, Дмитрий Павлович достал из корзины с фруктами большую гроздь винограда, тщательно вымыл её под краном, завернул в полотенце, и направился в отделение.

Алексей Петрович лежал на койке в одноместной палате – большой, грузный и тихий. У его изголовья стояли две опустошённые капельницы.

Дмитрий Павлович, в полном медицинском облачении, сидел перед ним на стуле. Оба молчали, избегая глядеть друг на друга.

– Дима, – Сказал, наконец, Алексей Петрович. – Мне нужна правда.

Дмитрий Павлович стиснул зубы, кивнул, но продолжал молчать. Алексей Петрович не торопил его. Он прикрыл глаза, и только его вздрагивающие веки говорили о том, что он не спит. Он ждал.

– Алёша… – Хрипло начал Дмитрий Павлович. – Ты знаешь… Есть болезни, пред которыми мы бессильны…

Не открывая глаз, Соколов кивнул.

Дмитрий Павлович хотел было ещё что-то сказать, но подбородок его задрожал, он быстро встал, подошёл к окну и стал смотреть в него слепым, невидящим взглядом.

– Операция?..

– Поздно…

– Это… быстро кончится? – Услышал он вопрос.

Алексей Петрович открыл глаза. Взгляд его был таким требовательным и твёрдым, он словно просвечивал насквозь. Солгать под таким взглядом было невозможно.

– У всех по-разному…

– Я смогу встать? Двигаться по палате?

– Вполне. По самочувствию, конечно…

Алексей Петрович облегчённо вздохнул.

– Вот что, Дима…– Самое тяжёлое было позади, слова теперь шли легко. – Уходить из жизни всё равно надо. Возраст такой, когда уходят. Это ничего…– Он промолчал. – Ты знаешь, Дима: за всю свою жизнь я никогда и ничего для себя не просил…

– Знаю.

– А вот сейчас у тебя попрошу. Ты можешь мне предоставить… – он горько усмехнулся, – этот кабинет… до конца?

Дмитрий Павлович кивнул.

– Я вот что сегодня решил… Мне надо дописать книгу. Итог всей моей жизни. Всё суетился, откладывал, думал – успею… Надо успеть. Ты меня должен понять. Я напишу своим, попрощаюсь – и всё. Ты заберёшь все мои бумаги – Зоя покажет. И в этой комнате до конца – только ты и я, понимаешь? Всё остальное будет мешать. Надо работать, – с неожиданным подъёмом сказал он. – Работать. Обещай мне, Дима – только ты и я…

– Ты не сможешь долго, Алёша… Ты не сможешь долго так работать… Наступит момент…

– Я понял… Значит, мне нужен секретарь… Я не могу взять свою секретаршу, мы слишком долго вместе работали… И твоя тоже не подойдёт… Нужен совершенно посторонний человек, способный работать столько, сколько понадобиться… Сколько я смогу, – тут же поправился он. – Ты скажи Зое, она найдёт…