Мое лицо первое
Тут я, к счастью, вспомнила о размере ланч-бокса, в который собиралась все это впихнуть, и ограничилась двумя бутербродами.
Я знала, что Д., как и все, заберет коробку из холодильника в обеденный перерыв и куда-то усвищет, как он это обычно делал. Вряд ли мне удастся за ним проследить. Придется смириться с тем, что я не увижу выражения его лица, когда он откроет бокс. Если он его откроет. Вдруг Д. не заметит, что коробка потяжелела? Или решит, что мои бутеры ему тоже кажутся?
В общем, в школу я пришла вся в сомнениях. Зато адреналин в крови просто зашкаливал. Интересно, как с этим справляются настоящие шпионы? Или антропологи, которых забросили в джунгли, где обитает людоедское племя? Даже Кэт заметила, как меня колбасит. Пришлось соврать, что это из-за предстоящей родительской беседы.
У нас действительно вечером должны были проходить собеседования. Как обычно, учителя по очереди будут вызывать родителей вместе с каждым учеником и в течение четверти часа грузить пап-мам инфой об успеваемости, поведении, посещаемости и социальных навыках их ребенка. Многих ребят перед этим событием плющило – хорошо хоть, случалось такое всего два раза в год. Кэт же не знала, что если твой отец учитель, то эта пурга напоминает хорошо отрепетированный спектакль, когда все актеры помнят реплики друг друга слово в слово.
«Чили могла бы быть немного активнее на уроках». «Мы так рады, что у Чили быстро появились друзья». «Нужно бы немного подтянуть географию». Все это мы с папой уже дома проходили, и не раз. Но на беседу тащиться все равно придется – правила есть правила, они одинаковы для всех.
Блин, от ланча отвлеклась. Так вот, я подошла к холодильнику последней, заслонила собой полки и быстренько сунула два бутера в коробку Д. Она едва закрылась! Тут как раз звонок прозвенел, и от испуга я чуть не выронила свой бокс. Вот так напряг! А ведь еще предстояло подсунуть Д. записку до большой перемены.
Как назло, в классе постоянно тусовался народ. Подойти к парте Д. незамеченной не было никакой возможности. В итоге пришлось разыграть целую комедию. Я будто бы хотела поговорить с Аней, но споткнулась о чей-то рюкзак, когда шла к ней по проходу. Уцепилась за парту Д. и свалила с нее «Косого мальчика» – этот роман мы как раз проходили на датском. Бумажка в кулаке стала влажной от пота, но я все же умудрилась впихнуть ее между страниц, когда клала книжку на место.
Я завела себе карманное зеркальце – якобы чтобы проверять, не размазалась ли тушь и не растрепались ли волосы. На самом деле с его помощью было очень удобно подглядывать, что происходит сзади меня. Например, нашел Д. рунное послание или нет.
Точно я, конечно, пока сказать не могу, но думаю, что нашел. Потому что, когда я в очередной раз глянула в зеркальце, Мон-стрик оторвался от созерцания собственного пупка и настороженно рыскал глазами по классу. Так и зыркал из-под челки. Черный смотрел угрюмо-подозрительно, голубой сверкал неожиданно острым любопытством. Наверное, оба пытались определить автора странной писульки. Я невольно улыбнулась.
– У тебя что, новый блеск для губ? Или тени?
– С чего ты взяла? – Я быстро спрятала зеркальце в пенал и повернулась к Кэт.
– Ну, ты все время пялишься в эту штуку с довольным видом. – Соседка по парте всмотрелась в мое лицо.
– На самом деле я выщипала брови, – прошептала я, заговорщицки склонившись к ее уху.
Лоб Кэт прорезала вертикальная морщинка:
– Да? Что-то не похоже. Думаю, подруга, причина совсем в другом.
У меня аж в груди екнуло.
– И в чем же? – едва выговорила я.
Катрина торжествующе улыбнулась:
– Ты втрескалась. Признайся, ведь так?
Я не знала, плакать мне или смеяться, поэтому просто промолчала. А Кэт придвинулась ближе и пихнула меня плечом:
– Скажи, это Эмиль, да?
Тут мне реально поплохело. Кажется, в последнее время у меня аллергия на это имя.
– А что, это так заметно? – прошипела я, но, кажется, подруга не уловила сарказма.
– Еще бы! Ты как его увидишь, так то краснеешь, то бледнеешь. Прячешься от него по углам. Зато в клубе…
– А что в клубе? – насторожилась я.
– Это ты мне скажи, что вы с Эмилем в темном коридоре делали, – хихикнула Кэт, прикрывая лицо учебником. – Говорят, вы стояли ну о-очень тесно друг к другу, а его рука…
– Чили, Катрина! – Училке по датскому надоело терпеть наше перешептывание. – Кажется, кому-то из вас очень хочется прокомментировать главу, которую мы разбираем. Кстати, а какую главу мы сейчас разбираем?
Мы с Кэт беспомощно переглянулись.
– Ясно. – Учительница вздернула подбородок и перевела прищуренные глаза на Д. – Тогда, быть может, нам поможет Дэвид? А то он у нас уже весь искрутился от нетерпения.
«Вот, блин, – подумала я. – У Симоны после желтого душа из бутылки явно зуб на Монстрика, и кажется, она как раз решила этот клык наточить».
– А можно Дэвиду выйти? А то ему очень писать хочется, – раздался дурашливый писк Еппе с задней парты.
– Да, Симона[18], пусть он лучше выйдет!
– А то как бы снова чего не вышло!
– Или не вылилось…
– Не брызнуло!
Ну вот. Вроде Монстрик и не делал ничего, а снова стал клоуном для всего класса. И как только это у него получается?
Кстати, Симона – одна из учителей, которые присутствовали на беседах с родителями. Она, математик и наша классная руководительница, биологичка. Как и ожидалось, для меня все прошло безболезненно: трибунал мило потрепался с папой, мягко пожурил меня за болтовню на уроках и отпустил нас с миром. А я все пятнадцать минут с ними лицом к лицу в пустом классе думала о том, стоит ли рассказать правду. Про Эмиля. Про Тобиаса и остальных. Про то, что они делают с Д. Думала о словах Монстрика «будет только хуже». И о предупреждении его брата.
А еще я думала о том, что, быть может, они знают. Все, кроме папы, конечно. Ведь у взрослых тоже есть глаза и уши, как и у меня. И они наверняка умнее, чем я. Должны быть умнее, так? А если они знают, значит, специально ничего не делают? Или они пытались, но у них ничего не получилось? Тогда почему должно получиться теперь?
Когда мы вышли после беседы, то увидели Д. Он сидел в коридоре рядом с отцом и ждал своей очереди. Бульдог был в полицейской форме, наверное, приехал в школу прямо с работы. Быть может, из-за этого или из-за того, как Д. скрючился на стуле, обхватив колени руками, парень напоминал малолетнего преступника после задержания, разве что наручников на запястьях не хватало. Их заменяли всегдашние детские браслетики. Д. щелкал одним, оттягивая и отпуская резинку снова и снова.
Резкий повторяющийся звук, наверное, действовал на нервы Бульдогу, потому что он молча положил свою лапу на руку сына. Мы как раз проходили мимо. Я заметила, как Д. замер, будто пятерня на его предплечье была ядовитой каракатицей. Он даже не среагировал на наше приветствие. Так и сидел окаменев. Кажется, даже глаза под челкой не мигали.
А потом мы повернули за угол, и я больше не могла его видеть.
«Каким ветром унесло Шторма?»
После разговора с Генри Кавендишем мне стало настолько лучше, что я отважилась наконец пойти на занятия. Возможно, дело было в том, что я будто стала на шаг ближе к Дэвиду, поговорив с человеком, который провел рядом с ним последние пять лет. А может, я просто обрела цель, которая придала всему смысл. Во мне проклюнулся росток надежды, что еще возможно все исправить. Оплатить долги, которые казались неоплатными. И для этого нужно найти Дэвида. Найти его живым, пока смерть не нашла его, опередив меня.
Генри хотел, чтобы я еще раз поговорила с полицией. Рассказала то, о чем умолчала при первом допросе. Англичанин дал мне визитку следователя, который ведет дело Шторма, но я не торопилась звонить. Мне нечего было добавить к тому, что Магнус Борг – такое имя панциря значилось на визитке – уже узнал от Генри о прошлом Дэвида. Англичанин убеждал меня, что могут оказаться важны даже незначительные на первый взгляд детали, – но come on! Что могут убавить или прибавить детали десятилетней давности к простому факту: от Дэвида нет вестей уже одиннадцать дней! Он словно растворился в воздухе. Вышел из поезда в центре страны и – пуф! Камера видеонаблюдения на вокзале Фредерисии зафиксировала его размытое изображение, и на этом все.
Его кредитками нигде не пользовались.
Его телефон мертв.
Его электронный ящик забит непрочитанной почтой.
«Инстаграм» зарегистрировал последний вход в аккаунт Шторма еще до его вылета из Лондона.
Да, Генри был хорошо информирован.
Сегодня утром мне пришлось воспользоваться автобусом, потому что у велика спустило колесо. Но это меня вполне устраивало: не хотелось выслушивать утренний треп Мике-ля, у которого даже от езды на велосипеде дыхалка не сбивалась, – слишком о многом следовало подумать. Например, о Магнусе Борге. Такой же ли он неприятно дотошный, как его подчиненные? Как их там… Аллан и Ребекка. Что, если он привлечет меня за дачу ложных показаний? За препятствование следствию? А то и сделает главной подозреваемой – сладкая парочка в форме уже пыталась. Придется рассказать ему про амнезию. И тогда панцири наверняка захотят проверить мои слова и свяжутся с психотерапевтом. А что скажет Марианна, если на нее надавит полиция? Ведь возможно, что совершено серьезное преступление. Не зря я отказалась снимать сеанс на камеру. Страшно подумать, что кто-то еще мог бы увидеть, как меня размазывает по реальности тонким слоем.
Двери автобуса открылись. Я вышла в промозглый холод, остановилась на мгновение, отыскивая в карманах перчатки. Глаза скользнули по стойке с утренними газетами у дверей круглосуточного магазина. Ноги уже несли меня дальше, когда цепь в мозгу замкнулась и перед глазами вспыхнуло фото с первой страницы. Знакомое лицо крупным планом: одна радужка черная, другая – почти белая, волосы зачесаны назад, только длинная темная прядь словно делит лоб пополам.
Я застыла на месте. Кто-то из людей, спешивших с остановки, толкнул меня в спину. Кто-то пробурчал ругательство. Я развернулась и пошла обратно, волоча ставшие вдруг чугунными ноги. Мне нужно было это увидеть. Только бы фото Дэвида в газете не появилось по той же причине, по какой когда-то опубликовали снимок моего отца – вместе с некрологом.
Крупные желтые буквы заголовка расплывались, отказываясь читаться. Я тряхнула головой и приблизилась к стойке. Ну же, соберись!
«Каким ветром унесло Шторма?» Первая строчка наконец приобрела смысл. Под ней шрифтом помельче значилось: «Британская супермодель бесследно исчезла в Дании».
Безмерное облегчение, превратившее ноги в студень, смешалось во мне со злостью. Какого черта Генри не предупредил меня, что собирается обратиться в прессу?!
Я схватила «B. T.»[19]со стойки и начала лихорадочно читать.
«В Дании бесследно пропал 24-летний британец датского происхождения Шторм (полное имя Шторм Винтер). Шторм – модель одного из ведущих лондонских агентств, у него сотни тысяч поклонников по всему миру. Вот уже одиннадцать дней звезда подиума не выходит на связь, тем самым сорвав крупный контракт с японским “Vogue”. На основании заявления от агента Шторма датская полиция начала расследование…»
Ущипните меня! Шторм Винтер?! Я думала, Шторм – просто творческий псевдоним. Дэвид что, официально перестал быть Дэвидом?
«Шторм принадлежит к числу наиболее скрытных селебрити Туманного Альбиона. Его личная жизнь окружена тайной, что, несомненно, только способствовало популярности модели с необычной внешностью. Шторм – первый и пока единственный в мире мужчина-модель с гетерохромией – различной пигментацией глаз…»
Скрытный Шторм, сохранивший только часть своей фамилии. Что ж, на его месте я, наверное, тоже поменяла бы паспорт. Раньше я как-то особо не задумывалась о публичной стороне жизни Дэвида, а ведь за ним, вероятно, охотятся папарацци. Вот бы они обрадовались, если б им удалось раскопать хоть что-то о его прошлом! Это же просто золотая жила! И конец карьеры Дэвида.
Я представила на миг заголовки: «Красавец-модель имеет судимость за убийство», «Селебрити из психушки», «Шторм, молодой да ранний: хладнокровное убийство в пятнадцать лет». Вполне понятно, почему парень не афишировал свое настоящее имя.
Ладно, что там дальше?
«Британское посольство в Копенгагене взяло расследование дела об исчезновении модели под свой контроль. Полиция склоняется к версии о возможном самоубийстве Шторма, который в последний раз засветился на камере во Фредерисии.
Однако поиски тела в Вайле-фьорде[20]пока не дали результатов. Агентство “Next Management”, с которым сотрудничала модель, отказалось от комментариев, однако известно, что незадолго до поездки в Данию Шторм удалил все фото и комментарии из личного аккаунта в “Инстаграм”. Возможно, это связано с угрозами от неизвестного лица или группы лиц…»
Что значит «поиски тела»?! Какое еще самоубийство?! Генри не говорил ни о чем подобном!
– Вы за газету платить будете? У нас тут не читальный зал! – Девчонка лет шестнадцати в форменной толстовке магазина сверлила меня густо подведенными глазами. В руке она держала лейку – наверное, вышла подлить воды в выставленные под навесом цветы.
Я дернулась, будто меня застигли на месте преступления, стиснула «B. T.» и рванула что есть мочи прочь по улице.
– Эй! Какого хрена?! Эй!
Визгливые вопли только подстегнули. Интересно, Дэвид так же себя чувствовал, когда воровал выпивку в киоске? Блин! Надеюсь, он был тогда в лучшей форме, потому что у меня уже черные мухи перед глазами и во рту мерзкий вкус.
Фух! Я наконец остановилась, уперев руки в колени. Одна из них все еще сжимала несчастную газету. Кажется, Дэвид, ты плохо на меня влияешь. Я только что совершила первое в жизни преступление. А ведь у меня даже штрафов за неправильную парковку не было!
Оглядевшись, я обнаружила, что домчалась почти до входа в университет. К счастью, никто из знакомых не видел мой спринтерский забег.
Я сунула газету в сумку и заскочила в холл. Забившись в укромный уголок за лохматым растением в кадке, я набрала Генри.
– Я видела статью в «B. T.», – выпалила я, едва он принял вызов. – Почему вы мне ничего не сказали?!
– С добрым утром, Чили, и, пожалуйста, успокойтесь. – Британец тяжело вздохнул. – Я сам ничего не знал. Мои коллеги были предупреждены: ничего не сообщать прессе. С полицией я тоже договорился. В посольстве со мной согласились, что в интересах следствия лучше пока подождать с обращением к СМИ. Ума не приложу, где произошла утечка…
– Я не об этом!
Мой вопль заставил испуганно обернуться проходивших мимо студенток. Я вымученно улыбнулась и спряталась поглубже за встрепанную пальму.
– Я о том, – зашептала я, прикрывая телефон ладонью, – что написали эти журналюги. О самоубийстве! Почему вы не сказали, что полиция всерьез рассматривает эту версию?!
– Потому, – голос англичанина прозвучал особенно гулко – наверное, он плотно прижал телефон к уху, – что я в нее не верю. У Шторма не было никаких причин сводить счеты с жизнью. В профессиональном плане он шел в гору. В личном… – В трубке послышался шорох. – Впервые за долгие годы парню представился шанс примириться с семьей, залечить старую рану, которая периодически гноилась. Мать чувствовала, что ей недолго осталось. Она умоляла его приехать. Как Шторм мог отказать? Он ехал домой полный надежд. Люди не убивают себя, когда у них есть надежда.
– Сюзанна умоляла?! – Я недоверчиво фыркнула. – Думаете, ей нужно было прощение Дэвида или что-то типа того, чтобы попасть прямиком в рай? Оставьте все это для воскресных лицемеров, называющих себя добрыми христианами! Да она бы плюнула сыну в лицо, если бы у нее не хватило сил оторвать голову от подушки. А его братец держал бы Дэвида, чтобы тот не смог отвернуться.
Генри откашлялся, очевидно смущенный моим напором.
– Люди меняются, Чили. И Шторм – лучший тому пример. Десять лет – большой срок. В конце концов, семья Дэвида приложила немало усилий, чтобы его разыскать, а письмо его матери…
– Сюзанна написала Дэвиду письмо?! – Я скользнула спиной по стене и уселась на пол. Вот уж действительно: люди меняются.
– Ну, сама она писать была не в состоянии. Это сделал старший брат Шторма, под ее диктовку. Но да, письмо было. Я сам его видел. Очень… правильное письмо.
Мы оба немного помолчали. Я пыталась уложить в голове новую информацию.
– И все равно, – упрямо выговорила я. – Вам не нужно было его отпускать.
– Знаю, – тихо ответил англичанин. – Но Шторм – взрослый самостоятельный человек. За пять лет, что мы работали вместе, он ни разу отпуска не взял. Работал иногда по четырнадцать часов в сутки. Мы оба знали, что в Японии снова будет аврал, и я думал… Думал, встреча с семьей пойдет ему на пользу.
– Но они так и не встретились, верно? – прошептала я.
– Чили?! Ты чего тут сидишь? – Растрепанные листья сдвинулись в сторону, и на их месте нарисовалась физиономия Микеля: штанги шевелятся в бровях, синяя челка задорно торчит кверху. – Щас уже пара начнется. А… у тебя все в порядке?
– В полном. Мне просто позвонили. – Я быстро сбросила вызов и сунула мобильник в карман.
– Оу. – Парень протянул мне руку, помогая подняться. Я заметила на его ладони телефонный номер, написанный ручкой. Новая подружка? О нет, только не это. – Тайный поклонник? – подмигнул мне Микель.
– Чего это он тайный, если звонит!
Мы выбрались из-за пальмы и влились в поток студентов, идущих к аудиториям.
– Да того, что его еще никто не видел.
Я продолжала перекидываться колкостями с Микелем, изо всех сил делая вид, что ничего не случилось. Но внутри росла решимость: мне необходимо поговорить с этим следователем, Магнусом Боргом. Возможно, агент Шторма рассказал не все. Ведь сама я не открыла ему всей правды. Я не сказала ее даже Марианне.
Быть тем, что ты есть, не значит есть, чтобы быть
Одиннадцать лет назад
19 ноября
Боже, боже, боже, боже!!! Сегодня я наконец обнаружила ответ от Д.! А ведь уже не верила, что мой план сработает!
Чего только я не передумала за прошедшие дни! Что Мон-стрик все-таки не нашел мою записку. Или нашел, но решил, что это просто каракули. Или заподозрил, что послание – очередной подвох, и выкинул бумажку. Или пытался расшифровать текст, но так и не подобрал ключ.
А я ведь специально старалась не толкаться в классе на переменах, чтобы у Д. была возможность подсунуть ответ в мои вещи. Но каждый раз, когда возвращалась за парту и осторожно, так, чтобы Кэт ничего не заподозрила, перелистывала учебники и тетрадки, меня ожидало разочарование. Ничего. И снова ничего. И снова.
Карманное зеркальце не помогало: сколько бы я ни бросала быстрые взгляды на Монстрика, он проявлял интерес только к тетради, в которой старательно записывал слова учителя.
Я уже почти собралась с духом повторить попытку, когда сегодня, открыв пенал на уроке математики, обнаружила там то, чего с утра в нем точно не было: сложенный квадратиком клочок бумаги.
Сердце в груди забухало так, что казалось, ребра ходят ходуном. В горле и висках горячо запульсировало, голова закружилась. Стараясь держать морду кирпичом, я покосилась на Кэт. Нет, подруга не заметила ничего особенного. Сегодня у нее был плохой день, и, надев наушники, она отгородилась от внешнего мира, уйдя в виртуальную реальность с помощью мобильника.
Я вытащила записку из пенала вместе с карандашом, сунула под тетрадку и осторожно развернула. Бинго! Всего одна строчка, зато написанная рунами. Только тут я поняла, какого дурака сваляла. Рунный алфавит остался у меня дома, в книге про викингов. Значит, чтобы расшифровать послание, придется ждать до возвращения домой!
Немного повернувшись на стуле, я незаметно взглянула на Д. Он пялился из-под челки на доску с формулами: ноль внимания, фунт презрения к моей скромной персоне. Усмехнувшись, я тоже сделала вид, что увлечена объяснениями математика. Монстрик может сколько угодно корчить из себя упертого ботана, который на всех забил. Я-то знаю, что у меня получилось! Мне удалось вытащить рака-отшельника из раковины.
Я едва дождалась конца уроков. Домой летела как на крыльях. Казалось, у велика шины вот-вот задымятся. Заскочив в дом, первым делом метнулась к книжным полкам. Утащила талмуд с рунами к себе и села переписывать послание Д. обычными буквами. Получившаяся фраза заставила меня нахмуриться и трижды перепроверить, правильно ли я все расшифровала. Нет, ошибки быть не могло. Монстрик написал: «Не делай больше так. Д.».
Так – это как?! Не делай больше что?! Не шли больше записок? Не предлагай дружбу? Или не подкладывай бутерброды в ланч-бокс?
Да, я продолжала подкармливать Монстрика все те дни, что дожидалась от него ответа. Чисто в рамках эксперимента. Чтобы поддержать мотивацию подопытного. Но мне так и не удалось узнать, что делал Д. с моими подношениями. Лопал, затихарившись где-то, как обычно? Выкидывал в мусорку? Скармливал голубям на школьном дворе? Все, что я знала – это что по утрам его коробка для ланча по-прежнему стояла в холодильнике пустой.
Внизу стукнула дверь. Папа пришел. А я все пялилась на строчку аккуратно выписанных рун. Блин! Не такого я ожидала. Я же старалась, правда! И не получила от Монстрика даже благодарности.
Вот возьму и все брошу. Пусть… Пусть сам со всем разбирается. Или и дальше прячется под своей челкой и уродским мешком, который считает свитером. Пусть позволяет издеваться над собой. Мне пофиг. Да. Сам виноват. Раз хочет забить на меня, то и я на него забью.
Я вскочила со стула и нервно заходила по комнате. Даже ногти прикусила, да вовремя спохватилась.
Да, но тогда получится, что я сдалась при первой же трудности. С чего я решила, что приручить Монстрика будет легко? Что он побежит ко мне, поскуливая, стоит мне свистнуть? Может, он просто боится довериться мне. С чего бы Д. доверять девчонке, которая в классе без году неделя, в то время как родной брат использует его вместо боксерской груши, а ребята, которых он знает с первого класса, – как бесплатное лекарство от скуки? Колбасой и сыром доверие не купишь.
Но я же не рассказала никому, что сделали с Монстриком Эмиль и остальные. Я даже папе ради него соврала! Неужели он этого не ценит?
Ну уж нет! Просто так Д. от меня не отделается. Истинного дэвидоведа не смутят временные трудности. Я напишу еще одну записку. Пусть Монстрик объяснит, что имеет в виду. Чего мне больше не делать и почему. И пусть объяснит это лично!
Да, именно. Я назначу Д. встречу. И никакое это не свидание. Ничего романтического. У нас будет чисто деловой разговор.
Я вырвала чистый листок из блокнота и написала карандашом с помощью рун: «Чего мне не делать? Объясни. Встретимся в библиотеке. В среду после уроков».
Немного подумала и стерла резинкой последние два слова. Д. наверняка придется забрать близнецов из сада. Лучше выбрать время попозже.
Окончательный текст гласил: «Чего мне больше не делать? Объясни. Встретимся в библиотеке. В среду в пять». Вместо подписи я опять вывела руну «турисаз». «Шип».
Вот так. А утром снова сделаю для Д. бутерброды. Как говорит папа, капля камень точит. Это такой фразеологизм. А я обточу Монстрика. И сделаю из него человека!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Перевод с древнеисландского А. Корсуна. Цит. по изданию: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. – М.: Художественная литература, 1975. – Прим. ред.
2
Микель – прозвище лисицы в датской фольклорной традиции, как, например, в русском фольклоре Косой – прозвище зайца. – Здесь и далее примечания автора, кроме особо оговоренных.
3
Датский устойчивый оборот «на льду нет коровы» синонимичен фразе «нет проблем».
4
По-датски hul означает «дырка».
5
Конфирмация – у протестантов и католиков обряд приема подростков в церковную общину. В Дании обычно конфирмацию проходят в 13–14 лет.
6
В датском языке «лунка» и «дырка» обозначаются одним словом – hul.
7
Панцирь – сленговое обозначение полицейского в датском языке.
8
Имеется в виду Civil Registration Number – номер гражданской регистрации, который присваивается всем гражданам Дании сразу после рождения и выполняет роль внутреннего паспортного номера. Иностранцы также получают такой номер после получения вида на жительство в стране.
