Мегамагия. Ада. Шаг к Посвящению. Узнай всё, что посмеешь. Ощути Силу.

– Это пока, – перебил его Петр, но был остановлен властным жестом Павла.

– И еще: ты произнес одно слово, которое не должно звучать из наших уст – «расправиться». Мы не палачи, но судьи. Мы не караем за несовершенные преступления.

Петр отвернулся. Он помолчал и, наконец, сказал:

– Я не силен в словопрениях, но, если надо пожертвовать одним, чтобы спасти многих, я сделаю это. И мне все равно, назовут ли меня палачом. Эта женщина опасна. Она таит в себе великое зло. И если ты, не разобравшись как следует, уже готов встать на ее защиту…

– Я лишь защищаю ее от твоего произвола. Все должно быть по правилам. Решение еще не принято, и ты это знаешь.

Петр снова посмотрел Павлу прямо в глаза:

– У нас был шанс решить все сразу. Без лишних проблем и жертв. Ты не захотел этого. Я же не хочу видеть гибель своих людей. Поэтому я вызову сюда триумвира.

– Но это преждевременно, – возразил Павел. – Я еще даже не поговорил с ней.

– Он тоже поговорит с ней.

– Ты сомневаешься в моей беспристрастности? – впервые за время их отнюдь не мирной беседы нахмурился Павел.

– Пока мне не приходилось сомневаться. Тебе хорошо быть добрым. Ты слишком редко видишь зло.

– Я вижу зло вокруг себя каждый день, – с горечью сказал Павел. – И магическое куда реже, чем всякое другое.

Но Петр уже отошел от него. Он достал из кармана куртки мобильник и уже набирал номер.

– Я не только вижу зло, – тихо сказал молодой человек в надвинутой по самые брови черной шапочке, – но и его чувствую. И это моя работа.

Ада так и сидела неподвижно, когда к запертой клетке подошел Павел. Он открыл замок, вынул его из петель и бросил на пол. После этого настежь распахнул дверцу и вошел.

– Что, больше не боитесь меня? – спросила девушка с горькой усмешкой.

Павел не ответил. Он пододвинул к ней пустой ящик, с опаской сел и аккуратно расправил полы своего одеяния на коленях. У него были худые белые кисти рук с острыми косточками и проступающими синими жилками.

– Петр продолжает следить за нами издалека, – наконец сказал он. – Не думай, что это я тебя предостерегаю, просто отвечаю на твой вопрос.

Молодой человек снизу заглянул в лицо Ады и, улыбнувшись, спросил:

– А мне все-таки нужно тебя бояться?

Ада выпрямилась на своем ненадежном сиденье:

– Нет, это мне надо бояться. Неужели вы думаете, что я куплюсь на такую древнюю уловку – игру в плохого и хорошего следователя? Жаль, что вы считаете меня такой дурой. Не знаю, что вам от меня нужно, но чувствую, что, как бы мило мы с вами не общались, вы все равно собираетесь меня убить. Какой тогда смысл мне с вами разговаривать?

Павел отвел глаза и стал пристально изучать на полу изрядно истоптанную этикетку с банки из-под соленых помидоров.

– Как ты думаешь, кто мы такие? – спросил он как раз в тот момент, когда Ада уже решила, что разговор не состоится.

– Вы? Наверное, сумасшедшие фанатики, решившие взвалить на себя миссию по очередному спасению человечества от вселенского зла, разве не так? Те, кто возомнил, что может распоряжаться жизнями других людей. Я права?

– В чем-то да, а в чем-то и нет, – мягко сказал Павел. – Мы действительно хотим немного помочь этому миру. Но мы распоряжаемся, как ты говоришь, жизнями не всех людей, а только тех, кто сам хочет распоряжаться всеми. Мы лишь хотим предотвратить то зло, которое они способны причинить.

– Вот как? Санитары леса? И от кого же вы очищаете общество? От таких, как я? Простых людей?

– Мы не трогаем ПРОСТЫХ людей, – сказал Павел с особым ударением на последних словах. – Мы выслеживаем людей с так называемыми паранормальными способностями и определяем, представляют ли они опасность для окружающих.

– И кто же ваш «контингент»? – с издевкой спросила Ада. – Экстрасенсы и целители, дающие рекламу в газетах?

– Как правило, нет, – мирно ответил Павел, словно не заметив ее тона. – Девяносто процентов из них – обычные шарлатаны, которые угрожают кошелькам наших сограждан, а вовсе не их душам, а это уже не в нашей компетенции. Человек учится на своих ошибках, поэтому некоторым, излишне доверчивым, хотя бы раз в жизни бывает полезно попасть в лапы мошенников. Это их кое-чему учит.

Ада развернулась на своем ящике. Она и не заметила, как эта беседа всерьез увлекла ее:

– Вот и разоблачали бы шарлатанов. Заодно и преступностью занялись бы. А то кто же без вас наведет везде порядок?

Павел ласково улыбнулся. Теперь они сидели друг от друга так близко, что он уже чувствовал запах ее туалетной воды:

– Как ты не понимаешь, что наши силы направлены на борьбу с теми, кто на самом деле опаснее любых, самых ловких и жестоких преступников? Кто вредит тайно и при желании может уничтожить множество невинных людей, не выходя из своего дома? В чье существование не принято верить, что им только на руку? Я должен рассказать тебе о нас, чтобы ты все поняла. Мы преследуем магов, но только тех, кто служит темным силам, тех, кто постоянно вредит людям, потому что одержим желанием богатства, власти, получения высокого места в магической иерархии. Такие колдуны подлежат уничтожению. Но только после настоящего расследования и суда. Судьбу мага решают наши руководители – мудрые и справедливые люди.

Ада была потрясена. Она никогда не думала, что услышит что-нибудь подобное не в мистическом фильме, а в реальной жизни. Хуже всего было то, что теперь и она оказалась в руках этих ненормальных.

– Вы просто инквизиция какая-то, – проговорила она.

Павел опустил голову и сказал:

– Мы на самом деле потомки тех, кто в свое время основал священное судилище.

Увидев в глазах Ады ужас, он поспешно продолжил:

– Все в жизни человечества появляется тогда, когда создаются все условия для его появления. Ты наверняка слышала нечто подобное на лекциях по философии. Инквизиция возникла в те смутные или, как говорят у нас, «темные» времена, когда каждый второй крестьянин в Европе был готов продать душу дьяволу за лишнего быка. Учение церкви людьми не понималось, они лишь формально выполняли ее обряды. Наследники язычников, они не осознавали смысла Священного Писания. Не стоит нам теперь осуждать их – жизнь была трудна, и несчастным хотелось облегчить ее любым путем. Души людей не были полны божественным светом, а значит, образовавшуюся пустоту могло захватить зло.

– И поэтому миллионы людей в западной Европе зверски мучили, пытали и сжигали на кострах?

Лицо Павла словно осветилось отблеском жертвенного огня. Ему, видимо, было трудно говорить об этом, но он продолжал:

– Люди способны извратить любую, самую прекрасную идею. Очень скоро истинная борьба со злом стала для одних нечестных исполнителей миссии способом наживаться на имуществе осужденных, для других – сведением счетов – редко кто упустит возможность оговорить соседа, а для третьих, самых отвратительных – удовлетворения наиболее ужасных, поистине омерзительных плотских потребностей. Но не будем говорить об этом.

– Конечно, не будем, – притворно сочувственно закивала Ада.

Павел перевел дух:

– Но всегда оставались те, кто честно исполнял свой долг. Гражданские чиновники, следившие за соблюдением закона и справедливости. Когда средневековый кошмар неправедных судов закончился, эти люди продолжали свое дело. Они старались быть справедливыми и милосердными и стали искать самых могущественных черных колдунов и ведьм, чтобы, пусть даже ценой собственной жизни, остановить их злодеяния. Сын всегда продолжал дело отца, и в течение столетий потомки этих храбрых людей расселились по всему миру.

– И теперь вы гоняетесь за беззащитными женщинами, да еще воображаете себя героями? За любым фанатизмом всегда стоят красивые слова о пользе для всего человечества. Многие уже пытались оправдать массовые убийства одних людей тем, что так было лучше для всех остальных, но они заслужили лишь вечный позор и проклятия. Ты тоже этого хочешь?

Павел молчал. Аде даже стало немного его жалко. Она видела, с каким трудом он подбирает слова:

– Мы совершаем доброе дело. Поверь мне. И зря ты нападаешь лично на меня. Я должен защищать тебя. Среди нас меня называют Адвокатом. Я встречаюсь и беседую с теми, кого находят люди Петра, и пытаюсь почувствовать, на темной или светлой стороне они находятся.

Аде стало интересно. Ее отношение к этому человеку изменилось. Нет, чего греха таить, вообще-то она стала симпатизировать ему с первого его слова.