Опасная близость

Мы гуляем по парку, подруга везет перед собой коляску, в которой сладко спит её сын. Она периодически поправляет его шапочку, одеяльце, проверяет, не замерз ли он или не вспотел. Я наблюдаю за этим с отрешением.

– Да ну, перестань. Я в порядке.

– Опять думаешь о нем?

Имя Богдана Рита сознательно не называет. Она смотрит на меня прямо, и под этим строгим, почти материнским взором, я тушуюсь. Сложно убеждать, будто у меня всё замечательно, когда один только вопрос заставляет напрячься.

– Да… то есть, нет. Я думаю о том, как поскорее вернуть ему долг.

– Слушай, я уже говорила и еще повторю: этот человек задолжал тебе куда больше, чем оплата учебы.

Мы уже обсуждали с ней эту ситуацию, и подруга уже тогда была категорична. Она даже слышать не хотела про то, что долг нужно отдать. По ее мнению, это компенсация морального ущерба за все поступки Мельникова.

– Я не люблю ходить в должниках.

– Саш, ты слишком самостоятельная, – Ритка кривится, вновь поправляет козырек на коляске. – Это тебя и погубит. У тебя постоянно «я сделаю сама», «я не хочу навязываться», «я не люблю быть должна». Почему ты не можешь хоть раз расслабиться? Он добровольно дал тебе денег и намекнул, что не ждет возврата? Ну и всё, взяла и забыла.

– Речь идет не о десяти тысячах.

– Он тебе должен гораздо больше, – повторяет она, сжав зубы.

Любое напоминание о Богдане неминуемо приводит подругу в бешенство. Мне кажется, если бы они случайно встретились – она бы ему не только в суп плюнула. Я благодарна Рите за то, что она на моей стороне в любой ситуации. Но не считаю, будто Богдан задолжал мне хотя бы ржавую монету.

Потому лишь качаю головой.

– Иногда мне хочется найти, где он работает, купить какую-нибудь тяжеленную кувалду и разукрасить ему морду так, чтоб родители не узнали, – словно угадывает мои мысли подруга.

Её голос тяжелый, злой, но я понимаю, что это всё напускное. Конечно же, Ритка не пойдет избивать Богдана, да и с её ростом «метр с кепкой» она вряд ли сумеет поднять даже молоток для отбивания мяса. Её просто трясет от возмущения, не более того.

– Я не очень хочу навещать тебя в тюрьме, так что держи себя в руках.

– Угу. Слушай, а что его баба? – подруга съезжает на узкую дорожку, и коляска трясется на ней так сильно, что я опасаюсь: как бы Максимка не проснулся. Нет, он спит так крепко, что его даже ураган не способен разбудить.

– В смысле?

– Ну, ты ещё смотришь её страничку?

Я покрываюсь густой краской. Мне стыдно за эту слабость. Но любопытство сильнее, и изредка я осторожно, под фальшивым именем, захожу и наблюдаю за тем, чем она дышит. В этом нет ничего, чем можно гордиться – но я до сих пор сравниваю нас, примеряю ее жизнь на себя. Должно же в моем скучном, сером существовании быть хоть что-то яркое. К сожалению, этим разноцветным пятном оказывается жизнь Лизы.

– Иногда…

– Покажи мне. Дай хоть посмотрю, что за курицы клюют на таких червей.

– Ри-и-ит…

– Да всё-всё, обойдусь без оскорблений, – она примирительно поднимает обе руки.

Я достаю телефон, Ритка листает профиль, медленно рассматривает фотоснимки Лизы, иногда качает головой или кривит уголок рта. Она определенно скажет сейчас какую-нибудь гадость про вкус моего бывшего, но я не позволяю, предостерегающе покачав головой. Мне не хочется, чтобы Лизу оскорбляли просто из-за того, что она связалась с Богданом.

В этом нет ничьей вины.

Мне бы хотелось, чтобы она была счастлива и никогда не узнала, что её парень целует кого-то в туалетной кабинке.

– О-о-о. Слушай, а это что такое? Видела? – Рита показывает мне фотографию.

Вчерашняя дата. Снимок свежий. Я всё-таки не настолько отчаялась, чтобы следить за девушкой Богдана ежедневно. На фото нет её лица, лишь правая рука, небрежно лежащая на руле иномарки. Дорогой маникюр, нежно-розовые ногти. И тоненькое колечко с неприлично крупным камнем, которое сверкает на безымянном пальце.

Под фотографией всего три слова.

«Я ответила «ДА».

Почему-то мне становится тяжело дышать. Воспоминания, непрошенные, убранные в самые глубокие закрома памяти, рвутся наружу. Я смаргиваю, но рука с кольцом никуда не исчезает. Перед глазами мутнеет, а в ушах звучит равнодушный голос Богдана.

– Мы решили пожениться…

***

…Мы расстались почти два месяца назад, и меньше всего я рассчитывала вновь увидеть Мельникова в нашем доме. Думала, что ему хватит такта больше не появляться у нас, а с отцом общаться на нейтральной территории.

Я ошибалась.

Он приходит к нам в субботний вечер, хоть и осенний, но такой душный, что спасает только кондиционер. За его спиной топчется девушка модельной внешности. У нее длинные, идеально выпрямленные волосы пшеничного цвета и длинные ноги, не скрытые коротким платьем. Это всё, что я запоминаю. Волосы и ноги. Даже черты лица смываются в цветное пятно.

Она протягивает маме бутылку вина и поясняет что-то про особый сорт винограда и сладковатые нотки во вкусе. Мама с благодарностью принимает подарок. Они обсуждают погоду, как закадычные подружки смеются над тем, что впору раздеваться догола и идти загорать.

Её зовут Полина, она много улыбается, пока переобувается из босоножек в домашние тапочки. Постоянно обращается к Богдану, трогает его за ладонь. Они прекрасно смотрятся вместе. Я не запоминаю, о чем он говорит ей или как на нее смотрит – память услужливо помогает мне забыть хотя бы эти детали.

Оказывается, мои родители устроили званый ужин специально для него. Точнее – он сам предложил познакомить их со своей избранницей.

А я стою на лестнице, ведущей на второй этаж, и мне хочется провалиться сквозь землю. Желудок перекручивает узлом от мысли, что сейчас мы будем вынуждены сесть за один стол. Смотреть друг на друга. Общаться.

Первая мысль очень детская, но она прорывается наружу: как он мог так поступить со мной?..

Это настоящее предательство. Мало было просто бросить меня. Он решил добить этим своим визитом. Показать новую девушку. Продемонстрировать её во всей красе и для совсем тупых объяснить: «Ты мне больше не нужна».

Но потом я одергиваю себя, напоминая, что мы вроде как расстались, а Мельников вроде как дружит с моим папой, и было бы странно, исчезни он из нашего дома насовсем.