Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы

– Ну, ты нам, наконец, расскажешь, что у вас дома произошло? – бойко зачастила звонким голосом Винсия.

– А ещё лучше, если всё по порядку объяснишь, – мягко добавила Саният.

– Ух… Это трудно… И долго…

– Меня муж на весь вечер отпустил. Так что мы тебя торопить не будем, – опять улыбнулась Лина.

– Всё началось с письма.

– От бабушки? – невинно спросила Саният. Мама ущипнула её за локоть, но было поздно. Ламентия что-то заподозрила.

– А ты откуда знаешь? Может, прав мой брат, когда убеждает меня в том, что я ничего не помню, в собственной жизни путаюсь и выдумываю вещи, которых никогда не было? Я уверена, что никому про письмо не говорила.

– Ламентия. Мы, наверное, очень виноваты перед тобой, – взяла на себя трудную миссию признания Лина. – Наша вина в том, что не рассказали тебе о своих планах разыскать твою бабушку.

– Но зачем вам надо было её разыскивать?

– Через неё мы надеемся найти твоего отца. Так что, когда брат Саният (тот, кто мечтает о море) устроился на работу в Акапулько, в Мексике, мы дали ему карту.

– А! Так вот почему вы ко мне приставали с вопросом, где может жить бабуля. Целый допрос устроили. Покажи да покажи на карте место, где она может быть. Я и ткнула на точку в горах. Почти наугад.

– Наугад или сердце тебе подсказало, то нам неведомо. Но мой сын твою бабушку нашёл. И она рассказала ему всё, что смогла вспомнить о твоём отце.

– И адрес мой тоже Ваш сын ей дал?

– Получается, что так. Не надо было этого делать?

– Не знаю. Не уверена. Но лучше бы она писала для меня, но не в мой дом.

– Но почему? Что такого может сообщить старая больная женщина, которая живёт в глухой деревне посреди дикого леса? – с возмущением спросила Винсия.

– Вот это для меня тайна тайн, – задумалась Ламентия. – Чувствую, что мамаша с братом не успокоятся, пока бабушка жива и может рассказать что-то, чего они боятся. Я, может, и ошибаюсь, но выглядит всё так, как я сказала. Хотя, брату много чего надо бояться. И без бабушкиных воспоминаний я такое про него узнала! Только говорить об этом боюсь. Он и так догадался, что мне кое-что известно.

– Мы тебя хоть раз подводили? Ты же знаешь, как мы умеем хранить секреты. Говори всё, что узнала.

– Девочки, помните, я вам рассказывала про странных невест брата в Мексике?

– Конечно! Он их менял каждые 3 – 4 месяца. Потом они куда-то исчезали. Но ведь это было давно! Почему ты сейчас об этом вспомнила?

– Потому что здесь, в Америке, его жизнь стала мне вообще непонятной.

– Что конкретно ты не понимала? Тебя что-то пугало? Настораживало?

– И пугало. И настораживало. И заполняло мою голову кучей вопросов.

– Ага, понятно. Когда такая красивая головка пухнет от трудных вопросов, на них нужно найти ответы, хотя бы из уважения к собственной голове – Лина по-прежнему старалась придать разговору немного шутливый характер. Она боялась вспышки гнева или ярости, которые уже привели Ламентию в эти унылые больничные стены.

– Бывает так, что ответ на один вопрос приносит целый колючий куст новых, ещё более странных и опасных вопросов, – Ламентия не поддержала попытки мамы Саният упростить и облегчить разговор. Лина поняла, что всё, что они сейчас услышат, надо воспринять серьёзно и с доверием.

– Так что ты имела в виду, когда говорила о странной жизни брата в Америке? – прямо и ясно спросила Саният.

– Во-первых, он и здесь стал регулярно пропадать из дома. Поживёт недели две-три, и куда-то исчезает. Возвращается через пару-другую месяцев. Обычно с деньгами. И каким-то другим.

– Ты не преувеличиваешь? – вновь заволновалась Лина. Она пыталась избежать слишком трудных и «топких» тем разговора.

– Нет. Наоборот. Я не договариваю.

– Так договаривай, наконец! – с силой зашептала Винсия.

– Он возвращался наглым, раздувающимся от самодовольства и презрения ко мне, моим учителям, к вам, моим подругам. Знаете, некоторые люди всегда имеют такое выражение лица, как будто вокруг них чем-то воняет. Ноздри втянуты, нижняя губа выпячена так, что слюна вот-вот капать начнёт, лоб собирается к переносице, а глаза смотрят на тебя в упор как два дула двустволки.

– Ой, так наш учитель физики почти такой же! Тот, который всегда в чёрном полувоенном френче ходит, в чёрных ковбойских сапогах, а лысину прикрывает какой-то грязно-коричневой тарелкой, которую называет беретом, – поддакнула Саният.

Неожиданно на всех напал смех. Учитель физики был школьной достопримечательностью. И человеком, которого активно не любили. Он не умел разговаривать на равных: сам его голос, трескучий и механический, вызывал холодный озноб у собеседника. К этому добавлялась его непередаваемо «гавкающая» интонация. Он не говорил. Он «вылаивал» команды, инструкции и распоряжения. Женскому полу он демонстрировал своё «повелительное» снисхождение. Как хозяин, с руки которого кормится домашнее животное, в приступе любви к себе самому, благодетелю, зачастую демонстрирует «всепрощение» бедной твари, с которой и взять то нечего: ну нагадила, ну набезобразничала. Так ведь она и есть тварь неразумная.

Ученики не раз просили директора школы уволить «полуфренча» (как его прозвали студенты), но, не возражая в принципе, директор просто с ним мирился. Найти в Америке учителя физики – дело ювелирной ловкости. Поэтому учеников просили потерпеть… опять… и опять.

Насмеявшись, подруги продолжили «совещание».

– Кроме того, его карманы просто «взбухали» от денег. Либо в гараже новая машина появлялась. И я решила проследить за ним.

– Ой, как интересно! – протянула, открыв глаза почти до рыжих висков, Винсия.

– Ой, как глупо, – тихонько охнула Саният

– Ой, как необдуманно и опасно! – прошептала её мама.

– Ой, ой, ой! Вот из-за ваших «ой» я вам ничего и не говорила. Наступил день, когда брат засобирался в дорогу: сумку сложил, с матерью о чём-то шептался, звонки какие-то странные делал. Я прислушивалась к каждому названию в его разговорах. Я пыталась найти некоторые слова на карте. В Америке я ничего не нашла. Тогда стала искать в Мексике. Потом в Венесуэле. В Колумбии. Обнаружила два-три городка, которые звучали похоже на те, что упоминал брат в разговорах. А когда расслышала слово «трамвай», у меня как лампочка в голове зажглась.

– Слушай, – давясь тихим смехом, перебила её Винсия. – Ты только доктору про лампочку во лбу, или где она у тебя там зажглась, не говори. Вдруг он напрямую это поймёт. И спрячет от тебя все электрические приборы. Больница-то у вас непростая…

Тут стали смеяться все. Даже Лина. Впрочем, именно она была главной хохотушкой в семье. Правильно учёные заметили, что чем больше у человека чувства юмора, тем он здоровее умственно и душевно. Первый признак аутистов – это неспособность понимать шутку, иронию и шутить самому. Следом идёт неспособность любить и быть эмоционально тёплым человеком. Зато многие из них становятся прекрасными компьютерщиками. Да здравствует Силиконовая Долина!

Вытерев весёлые слёзы облегчения, Ламентия вернулась к рассказу.

– Как только я расслышала слово «трамвай», я поняла, что он едет в Тихуану из Лос Анжелеса. Самый безопасный путь в приграничную Мексику. Я пропустила школу (наплела что-то миссис Ти про работу в региональной библиотеке) и поехала на такси следом за братцем. Всё сошлось. Он сел на трамвай и исчез на пару месяцев. А когда вернулся, к гаражу нам подогнали новую машину.

– Тот самый кабриолет? Серый металик?

– Именно. Брат переночевал, дал матери какие-то деньги, и… опять засобирался. Как он всегда делала после «командировок». Куда-то недалеко.

– А как ты узнала, что недалеко?

– Сумку дорожную с собой не брал, а мамашу заверил, что через день-два будет дома.

– И ты опять решила за ним следом отправиться? – прошептала с ужасом Саният.

– Конечно. Пока он был в Мексике, я ночные смены в ресторане дважды в неделю брала. Деньги откладывала.