Темная вода

– Ему здесь понравится. – Шипичиха словно бы ее и не слышала. – Это место такое…

– Темная вода, – сказала Нина некстати, а Шипичиха вдруг согласно кивнула.

– Да, Темная вода. Не просто так оно называется. Тут вообще все не просто так. – И тут же подалась вперед. Так стремительно подалась, что Нина отшатнулась от неожиданности. – Помнишь что? – спросила строго.

– А должна?

– Значит, не помнишь. Лучше бы тебе и не вспоминать. – Шипичиха покачала головой, а потом вдруг добавила: – Не вспоминать и не возвращаться.

Последнее слово она произнесла уже на середине пути к «уазику» и внимательно за ними наблюдающему Якову. Догнать бы, вцепиться в худые плечи, встряхнуть, выбить из старухи и эту загадочную дурь, и все ответы. Если бы не Темка, который вышел из дома и присел на верхнюю ступеньку, Нина, возможно, так и сделала бы. Но не при сыне. Темку нельзя пугать. Ни пугать, ни травмировать. Потом. Потихонечку-помаленечку она все узнает.

* * *

Нина еще какое-то время стояла на террасе, прислушивалась к затихающему звуку мотора, всматриваясь в неподвижную черную озерную гладь. Темка стоял рядом, тоже словно к чему-то прислушивался. Или это просто она стала подозрительной после разговора с Шипичихой?

– Тема, – позвала она сына. – Как дела, Темка?

Сын не ответил, но улыбнулся. Это значит, хорошо дела, нравятся ему приключения. Ну а ей, стало быть, и желать больше нечего, если ребенку хорошо. Вот только нужно до ночи успеть прибраться в доме, застелить кровати. Она и не заметила, когда Шипичиха оставила посреди кухни доверху наполненную плетеную корзину. Кажется, не было никакой корзины, а теперь вот есть. А внутри – хрусткое, шершавое на ощупь льняное белье, явно старое, еще самотканое. А под бельем – съестные припасы. Не много, ровно столько, чтобы хватило на ужин и завтрак. И наполненная отваром склянка. Замотавшись, увлекшись осмотром дома, Нина и не заметила, как прошла боль. Два дня не проходила, лишь слегка унималась от анальгетиков, а теперь прошла. Вот такие чудеса сельской фитотерапии.

Устроить генеральную уборку Нина решила завтра, а пока достаточно натаскать из колодца воды, вымыть полы, стереть пыль со стола и подоконников, искупать Темку в найденном в кладовке глубоком жестяном тазу, ополоснуться с дороги самой. Был соблазн поплавать в озере, в этой самой темной воде. Но не знавши броду, не сунься в воду. Вот она и не сунется, пока не поймет, что здесь да как, какое дно, какая глубина.

Темка уснул быстро, еще до девяти часов. Свернулся калачиком на Нининой кровати, а Нина, глядя на сына, подумала, что нужно обязательно купить ночник. Не то чтобы Темка боялся темноты, но лично ей так будет спокойнее. А пока можно включить свет на террасе. Еще в самом начале исследования дома она обнаружила под крышей террасы электрический патрон, а на одной из полок буфета нашлась старая лампочка накаливания. Нина уже и забыла, когда видела такие в последний раз, эпоха энергосбережения брала свое. Спираль в лампочке выглядела неповрежденной, и это давало надежду.

Лампочка не подвела. И проводка тоже. После недолгих манипуляций на террасе вспыхнул уютный рыжий свет. Ночь еще не полностью вступила в свои права, и с террасы все еще можно было разглядеть прибрежные заросли, но на неуклонно темнеющий небосвод уже выкатилась круглая луна – большая и яркая, словно ненастоящая.

Весь этот бесконечный день Нина только и мечтала о том, как ляжет и закроет глаза, а сейчас, казалось бы, ложись, отдыхай, но не хочется. Или не можется. Страх все еще держит за горло холодной лапой, не дает ни вдохнуть, ни выдохнуть. И боится она не дома и не этого глухого места. Другого боится. И чтобы не свихнуться, приходится убеждать себя, что самое плохое уже позади, что здесь, у Темной воды, их с Темкой никто не найдет.

У нее почти получилось. И даже дышать стало чуть легче, чуть свободнее. Не зря же говорят, что дома и стены помогают. Вот это ее дом. Пусть пока только формально, на бумагах, но дом есть. И крыша над головой есть, и какая-никакая мебель! Остальное она докупит и отремонтирует.

– Мы с тобой подружимся, да? – Нина погладила все еще хранящие тепло уходящего дня перила. – Я тебя подлатаю.

Она подлатает дом и подлатает себя. А потом забудет случившееся, как страшный сон. Должна забыть. Ради себя и ради сына.

Воспоминания вернулись болью в ребрах и животе. Самое время глотнуть зелья Шипичихи. Вот сесть на верхней ступеньке террасы с чашкой зелья, представить, что это не зелье вовсе, а крепчайший кофе, и начать новую жизнь!

Картинка светлого будущего не сложилась из-за громкого всплеска. На мгновение показалось, что к террасе, той ее части, что нависала над водой, подплыла лодка. Или крупное животное. Или огромная рыба. Или еще какая тварь… Нина замерла, вытянулась в струну, а потом после долгой борьбы с самой собой на цыпочках двинулась в сторону звука. Света от лампочки хватало лишь на то, чтобы осветить террасу. Темная вода так и оставалась темной.

– Эй… – позвала Нина шепотом и тут же подумала, что это полная чушь – разговаривать с животным, рыбой или иной… тварью. А если на ее «эй» сейчас кто-нибудь отзовется, станет вообще не до шуток.

Не отозвались, но по темной глади воды скользнула еще более темная тень. Или показалось?

Показалось бы, если бы не еще один громкий всплеск. На самом деле громкий. Нина когда-то давно смотрела передачу про сомов, про то, какими огромными они могут вырасти, размером с ребенка, если не больше. Щуки тоже бывают большими. И аллигаторы. Вот только аллигаторы в Темной воде точно не водятся. А ей на будущее стоит прикупить переносной фонарик помощнее, чтобы при случае отследить неведомую озерную зверюшку.

Нина даже нашла в себе силы усмехнуться этой своей мысли. Ухмылка получилась трусливой, но ведь никто не видит. Она уже собиралась гасить свет и отправляться спать, когда ее вдруг настигло удивительное открытие. За весь вечер у воды ее не укусил ни один комар, даже мимо не пролетел!

На самом деле это очень хорошая новость! Домик у воды, но без комаров! Что может быть лучше? И настроение как-то сразу поднялось на несколько пунктов, и хватка невидимой лапы на горле стала еще чуть слабее. Это странное место приняло их с Темкой. Нине очень хотелось так думать, а значит, так оно и будет!

Темка метался во сне, сбросил на пол тонкий плед и сложенную вчетверо толстую кофту, которую Нина пристроила вместо подушки. Нина подняла плед и кофту, приладила на место, уложила вспотевшего, горячего со сна сына поудобнее, принялась раздеваться. В ее будущей спальне не было ни тумбочки, ни туалетного столика, ни даже стула, чтобы положить на него одежду, а идти за стулом в кухню по темному дому не хотелось. Вещи можно сложить в шкаф, благо она перебрала и протерла его пыльное нутро, а потом плотно прикрыла дверь. Тема, наверное, как и многие дети, не любил открытых шкафов, оставленных на ночь. Нине хотелось думать, что просто не любил, а не боялся.

Дверь в шкаф была открыта. Не нараспашку, но достаточно, чтобы просунуть внутрь руку. Или изнутри…

Холодная лапа с силой сжала горло, воздуха в легких осталось чуть, а воли и здравого смысла хватило на то, чтобы включить в мобильном фонарик и решительно распахнуть резную дверцу.

Внутри не было ничего, кроме аккуратно сложенного постельного белья и висящих на плечиках винтажного вида платьев. Ничего и никого. А что она ожидала?

Нина со свистом выдохнула ставший вдруг вязким воздух и осторожно, чтобы не разбудить Темку, закрыла дверь. Аккуратно, но плотно. На цыпочках прошла к кровати, стараясь не смотреть в зеркало. Ей не хотелось видеть свое отражение. Не сейчас. Возможно, силы появятся завтра, потому что утро вечера мудренее. Она снова усмехнулась. В этом странном месте в голову то и дело приходили какие-то почти забытые поговорки, словно время здесь законсервировалось, как то старое вишневое варенье в буфете.

Темка снова застонал, завозился во сне. Нина легла рядом, обняла сына за плечи, мягко дунула в кудрявую макушку.

Тогда, два дня назад, ее сын ничего не видел и не слышал. Она сделала все возможное, наизнанку вывернулась и через себя переступила, чтобы ее мальчика не коснулась вся эта… мерзость. А что, если все-таки коснулась? Что, если слышал? Или догадался? Он еще маленький, но очень необычный, тонко чувствующий, не такой, как остальные дети.

Захотелось плакать. Нет, белугой выть от всего этого! Она ведь так и не поплакала, собрала волю в кулак, зубы сцепила, ногтями пропорола кожу на ладонях, но не позволила себе вот этой простой женской слабости. Тогда не позволила и сейчас не позволит. Они с Темкой далеко. Они в безопасности в этом всеми забытом месте. А значит, можно расслабиться. Хотя бы попытаться.

Нина и попыталась. Легла на спину, закрыла глаза, прислушалась к мерному дыханию Темки и, кажется, дома. Вдох-выдох, вдох-выдох… Вдох чуть короче, выдох подлиннее. Как учили на курсах по йоге. Дышать диафрагмой, не зажиматься… Она не станет зажиматься, а отдастся наконец усталости и сну. Она заслужила.

…Сон оказался коварным, он сначала ласково погладил Нину по голове, а потом сдернул с кровати и поволок в темноту. Она пыталась кричать и отбиваться, пыталась вырваться, но чьи-то невидимые руки – страшные костлявые руки! – крепко и безжалостно зажимали ей сначала рот, а потом и глаза. Пахло псиной, и в нос забивались шерстинки, не позволяя дышать. И сиплый, нечеловеческий какой-то голос шептал на самое ухо:

– Молчи… Не кричи…

Она не станет молчать! Не сейчас! Она уже намолчалась вдосталь. Этого молчания ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Если будет эта жизнь. Если получится вырваться из крепких, смердящих псиной лап.

И Нина закричала! Забилась с отчаянной силой, полетела куда-то вниз, в разверзшуюся под ногами темноту. Как Алиса в кроличью нору. Летела долго, кажется, целую вечность. А потом упала, больно стукнулась головой обо что-то твердое, открыла глаза.

Она лежала на полу в незнакомой комнате возле витой ножки кованой кровати. И самодельный лоскутный плед укрывал ее до самых глаз, мешая дышать полной грудью. Бесконечно долгое мгновение ушло на то, чтобы осознать, где она и что происходит, чтобы встать на четвереньки и осмотреться, а потом вспомнить.

Это был сон. Душный, пахнущий мокрой собачьей шерстью кошмар, жестокая игра подсознания.

Она в спальне в своем новом старом доме.

Стояло яркое солнечное утро.

Именно яркость примирила Нину со случившимся, заставила встать с колен и осмотреться теперь уже основательно.

Первым в поле зрения попало зеркало. Из его глубины на Нину смотрела растрепанная девица, с синими кругами под глазами и диким взглядом. И тут же в голову пришло сакраментальное – нечего на зеркало пенять… Нина и не пеняла, она коснулась его чуть матовой прохладной поверхности самыми кончиками пальцев, и девица с той стороны тоже коснулась. Только, кажется, с небольшим опозданием. Сначала коснулась, а потом потянула вверх мокрую от пота футболку, обнажая впалый живот и выпирающие ребра. Синяки, огромные и безобразные, уже налились пурпуром, а кое-где проявлялась пока еще легкая зеленца. Синяки на ее животе и ребрах собирались «зацвести». Наверное, финальная палитра получится красивой. И если бы не боль, с ней можно было бы даже смириться. Но боль снова диким зверем вгрызалась в ушибленные – хорошо, если не поломанные! – ребра, завязывала в узел внутренности. Растрепанная девица положила узкую ладонь себе на живот, а Нина застонала. Сначала застонала, а потом почти сразу же испугалась.

Темка не должен ни видеть, ни слышать проявлений ее слабости. Для Темки все, через что они прошли, всего лишь приключение. Так оно и должно оставаться. Хотя бы для него…

– Сына? – Нина позабыла и про девицу в зеркале, и про боль. Нина вспомнила про сына. Про сына, которого не было на кровати…

Из комнаты она выбежала, задыхаясь от ужаса. И это был куда более осязаемый ужас, чем тот, что она пережила во сне. Старуха велела не пускать Темку к озеру…

Старуха велела, а она пустила. Упустила… Проспала…

– Тема!!! – Ее отчаянный крик подхватило эхо, понесло над подернутой кисеей рассветного тумана водой. – Темочка, ты где?!

Он стоял у самой кромки воды и очень внимательно всматривался в ее темные глубины. Казалось, оттуда, из глубины, с ним кто-то разговаривает. Кто-то говорит, а Темка слушает. И вот еще мгновение – и он сделает шаг…

– Тема!!!