Ничего не сказав Ване, стоявшем посредине вестибюля с упертыми в бока кулаками и с интересом гадающем, куда это они вдвоем подевались, ушла к себе, и снова устроилась в кресле, стараясь не заснуть.
Под утро она, наверное, всё-таки задремала, поскольку ночью не пила ни крепкого чая, ни черного кофе: не хотелось лишний раз находиться в неприятной компании, а перекусить разрешалось лишь в комнате отдыха, плотно оккупированной охранниками. Ей снился странный, но удивительно приятный сон. Будто кто-то обнимает ее, целует и говорит: «солнышко мое»! Она вспомнила детство, крепкие руки отца, встрепенулась, закричала: «папа»! и бросилась ему на грудь.
Он немедленно обнял ее сильнее, совсем не по-отцовски, в ее груди разлилась непонятная тревога, и она в испуге открыла глаза. В объятиях ее держал Юрий, с удовлетворением глядя на нее горящими глазами. Она полулежала на его груди, слыша быстрые удары его сердца. Как он умудрился втиснуться в кресло рядом с ней, не разбудив, было неразрешимой загадкой.
Даша замерла, не веря в реальность происходящего. Может быть, это сон? Размякшее тело охотно согласилось с этим предположением и глаза сами собой закрылись, давая ему повод думать, что она довольна его появлением.
– Как приятно тебя целовать! Просто бездна удовольствия! – он снова мягко поймал ее губы своими, не давая увернуться.
Даша хотела, в самом деле хотела решительно его оттолкнуть, но в голове шумело, а в груди рождался смутный порыв ответить на его нескромные ласки. Замерев от запретных чувств, она в ужасе распахнула глаза, не в силах справиться с собой. Почувствовала, как в бок уперлось нечто твердое, поняла, что, и покраснела от смущения.
Юрий уже тяжело, прерывисто дышал, сдерживаясь из последних сил, и вдруг задрожал мелкой злой дрожью. Уткнувшись носом в ее лоб, жалко прохрипел:
– Что ты со мной делаешь!? Пойдем ко мне, умоляю! Пойдем, пожалуйста!
Он попытался поднять ее с кресла, но она сама встала и пошла по коридору, чуть покачиваясь от напряжения. Не веря своему счастью, Юрий быстро пошел за ней. Подойдя к вестибюлю, она повернулась к нему и беззвучно прошептала:
– Извините, но мне этого не надо! – и, прежде чем он успел что-либо сообразить и остановить ее, заскочила в комнату отдыха.
Юрий хотел броситься за ней, но услышал хриплые от сна голоса охранников и побежал по лестнице, прыгая сразу через несколько ступенек, изрыгая проклятия, как огнедышащий дракон.
Даша вошла в комнату, не обращая внимания на недовольные взгляды Василия Егоровича и удивленные Вани. Поставила чайник, стараясь сдержать дрожь в руках и избавиться от томительного чувства в груди. Медлительно выпив сначала одну, потом другую чашку чая, понемногу успокоилась. Для безопасности просидела в комнате отдыха до начала ухода на процедуры самых ранних пациентов, игнорируя намеки охранников, и только в семь часов перебралась к себе в сестринскую. Приготовив всё к приходу старшей медицинской сестры, попрощалась с пришедшими на смену коллегами и отправилась домой.
Валерий уже ушел на работу, даже не соизволив закрыть дверь на ключ. Наверняка опаздывал, не услышав звонок будильника.
Даша прошла в детскую. Дочка еще спала, раскинув в стороны ручки и ножки. Поправив одеялко, на цыпочках ушла на кухню. Стоявшая на столе грязная посуда и разбросанная по табуреткам одежда составляли привычную картину. Сноровисто прибравшись, разбудила Машу, собрала немудреные вещички и приготовленные родным подарки.
К автобусу они подошли всего за пять минут до его отхода. Даша села у окна и усадила дочку на колени, чтобы ей было удобнее смотреть по сторонам. Проезжая мимо санатория, с внезапным трепетом поняла, что никогда больше не увидит Юрия, и ощутила непонятное сожаление. Нет сомнений, это глупое чувство возникло исключительно из-за сложных отношений с мужем. Но это пройдет. Просто за эти дни она почувствовала себя желанной женщиной, чего с ней не бывало никогда в жизни. И, что греха таить, это ей понравилось, ведь она не святая, а простая женщина, желающая любить и быть любимой.
Мать встретила их у порога, без остановки болтая о родне и деревенских новостях. Даше показалось, что она стала гораздо мягче, чем раньше. Во всяком случае, она была им искренне рада. Отчим вместо приветствия по обыкновению что-то пробурчал себе под нос, и тотчас про них забыл, отправившись с мальчишками ремонтировать прохудившуюся крышу курятника.
Работы, как обычно, было невпроворот. Неделя пролетела незаметно. Даша помогала матери по хозяйству, доила коров, которых в хозяйстве было уже три, кормила вместе с дочкой кур и поросят.
Домой вернулись в начале апреля, как раз в день отъезда Юрия. Подъезжая к поселку, Даша испуганно озиралась, боясь случайно встретить его на дороге. Им никто не встретился, но вместо облегчения сердце сковал такой мороз, что она приуныла и поняла, насколько же ей не хочется возвращаться в мужнин дом.
На остановке их никто не встречал, хотя она предупредила мужа о приезде. Понятно – не барыня, сама доволочет тяжеленные сумки с продуктами. Когда она наконец добрела до собственной калитки, от тяжести ломило руки. Валерий был дома. Оторвавшись на секунду от телевизора, буркнул:
– А, это вы? Приперлись наконец. – И снова уставился в экран, где шел какой-то зубодробительный триллер.
Дашу покоробил такой «радушный» прием, но она прикусила рвавшийся с языка укор, спокойно раздела дочку, отправила ее играть и занялась уборкой в захламленном доме, как будто никуда и не уезжала.
На следующий день на работу шла с опаской. А вдруг этому беспринципному типу взбрело в голову остаться еще на несколько дней? А что, выяснить, когда она должна выйти, не проблема, и путевку продлить пара пустяков, корпус-то полупустой.
От этой мысли перехватило дыхание, и в груди возникло странное чувство, похожее на надежду. Придя в кабинет, первым делом просмотрела списки отдыхающих. Фамилия «Петров» была жирно вычеркнута. Она вздохнула, надеясь со временем забыть томительное чувство, смущающее ее каждый раз, когда она думала о нем.
Глава третья
Вечерело. Даша расслаблено стояла у реки, опираясь на решетку парапета, и любовалась закатом. Багряное солнце окрасило реку в темно-розовый цвет и струи воды казались кровавыми. Эффектно, но жутковато. Вокруг пламенели рябины, тусклым золотом переливались осины и приглушенным багрянцем вспыхивали клены. И закатные лучи солнышка мягко освещали это благолепие. Октябрь в этом году был особенно красив.
С трудом оторвавшись от захватывающего зрелища, быстро пошла домой. Опять свекровка будет недовольна поздно поданным ужином. Но в последнее время ее почти не задевали обидные высказывания мужа или свекрови. Может быть, потому, что она однажды, хоть и не всерьез, но почувствовала себя желанной и пусть чуть-чуть, но любимой.
Во всяком случае, весенний инцидент внушил ей уважение к себе как к женщине, которой можно интересоваться и отчаянно желать. Если ее так упорно добивался такой интересный и значительный мужчина, значит, она не такая бездарная пустышка, в которую ее упорно пытаются превратить муж со своей мамашей.
Правда, от встречи с Юрием на душе остался горестный осадок и жизнь казалась еще скучнее и беспросветнее, чем раньше, но за все надо платить, не так ли? Ей постоянно вспоминалось лицо Юрия, особенно в последнюю встречу – напряженное и серьезное. Посмотрев в такое лицо, женщины начинают верить, что любимы.
Отмахнувшись от провокационных мыслей, зашла за дочкой в детский сад. Медленно пошла по аллее среди старых деревьев, ведя Машу за ручку. Та весело подпрыгивала рядом, звонко стрекоча о воспитательнице, нянечке и товарищах по играм. Даша вполуха прислушивалась к ее болтовне, изредка вставляя словечко.
Подошли к дому, открыли калитку, ответившую им противным скрипом. Даша нахмурила брови, пытаясь вспомнить, где же лежит машинное масло. Достала из кладовки остроносый флакончик, полила в заржавевшие петли и снова покачала калитку. Та продолжала упрямо скрипеть, не желая признавать хозяйку.
Даша тихо пробормотала:
– Даже для калитки в этом доме я не указ… – и продолжила борьбу за тишину, обильно наливая в пазы масло.
Как на грех, мимо проходила соседская чета Моховых. Тетя Валя, въедливая и откровенная хохотушка, не преминула прокомментировать:
– Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик. Твой-то кабан где? Небось опять у телевизора брюхо свое отращивает?
Даша нейтрально улыбнулась и поздоровалась, не говоря о муже ничего – ни плохого, ни хорошего. Наконец калитка, сдавшись, перестала выдавать скрипучие рулады и она с чувством выполненного долга вошла в дом.
Стояла блаженная тишина – Валерий уехал в командировку. Летом он перешел работать на кирпичный завод в небольшом соседнем городке и развозил кирпич заказчикам по объектам. Платили немного больше, чем в санатории, но и работа была гораздо тяжелее. Бывало, гнать самосвал приходилось на другой конец области, и тогда он отбывал на неделю.
Несколько дней, пока Валерий был в командировке, в доме царил покой. Даже приходящие вечером на ужин свекровь со свекром вели себя непривычно тихо, не скандалили и не придирались. Но в четверг он вернулся, и идиллия закончилась. Он опять говорил жене пакости, всячески подначивая на ссору. Казалось, его просто распирает от какого-то неведомого ей злорадства. Чтобы не провоцировать скандал, Даша ушла с дочкой в детскую, куда муж заглядывать не любил. Спать улегся в большой комнате рядом с обожаемым телевизором и жену не тревожил.
Утром ей пришлось встать раньше обычного: администрация санатория назначила профсоюзное собрание на семь часов. Явка обязательна, опоздавшие приравнивались к злостным нарушителям дисциплины. Натянув джинсы с теплым свитером, чтобы не мерзнуть, увела дремлющую Машу в садик. Ребенка, конечно, мог попозже отвести и папаша, но Даше не хотелось выслушивать очередные упреки в нерадивости.
Заскочила в актовый зал главного корпуса как раз вовремя. Едва села рядом с зевающей во весь рот Марьей Ивановной, как объявили начало. Собрание было очень важным – принимали коллективный договор. Гордый собой председатель профкома долго и нудно перечитывал каждый пункт, заставляя членов голосовать отдельно за каждую мелочь.
В результате собрание закончилось лишь в девятом часу, да и то после того, как управляющий, сидевший в президиуме, выразительно посмотрел на председателя и с намеком постучал пальцем по наручным часам. После этого безмолвного внушения тот стремительной скороговоркой зачитал, что там осталось, народ оптом за остатки проголосовал, и быстренько разбежался по рабочим местам.
Даша, опасавшаяся, что Вера ляпнет на собрании что-нибудь этакое, за что ее уволят без выходного пособия, была искренне рада, что та просто не появилась. Заведующий их отделением, боявшийся того же, сделал вид, что не заметил отсутствие самой заметной из своих медсестер, что само по себе уже было маленьким подвигом.
Когда Даша с Марьей Ивановной зашли в корпус, Вера уже ждала их в кабинете, хмуро просматривая листки назначений, умудряясь одновременно жевать толстенный бутерброд с разрезанным пополам батоном копченой колбасы, запивая всё это черным кофе из полулитрового белого бокала. Марья Ивановна для проформы спросила, уверенная в очередном ЧП:
– Чего это тебя на собрании не было? Опять что-то стряслось? Пожар, наводнение, катастрофа?
Вера подняла к ним глаза, удивляясь неодобрению, звучавшему в голосе коллеги.
– Да ничего не случилось. Я просто проспала. Спала-спала и проспала.
Даша удивленно взглянула на обычно приветливую подружку. Осторожно спросила:
– А почему ты проспала? Будильник не услышала?
Вера сердито хлопнула рукой по стопке бумаг и тут же зачихала от столба поднявшейся пыли.
– Нет, он вообще не зазвенел. Света не было. – Посмотрев на недоумевающее лицо Марьи Ивановны, уточнила: – Будильник у меня электрический. Вчера я пробки чинила, поэтому сегодня во всем доме света нет. Вы только не говорите никому, что это моя работа, а то с утра все соседи так ругались! Темно же на улице, пришлось со свечками на работу собираться. – Добавила затухающим голоском: – Да и свечки не у всех были.
Даша сразу догадалась, что подружка вспомнила сборы впотьмах, поскольку явно это она оказалась незапасливой.