Роль грешницы на бис

– О, нет, за вас я спокоен, – любезно оскалился в улыбке Кис, напомнив самому себе Фернанделя из старых фильмов, и сменил тему, указывая на торбу: – Что здесь?

– Герины бумаги. Вы же просили! Я понятия не имею, у нас уже кучу забрали, а эти остались. Хотите – забирайте с собой.

Киса это предложение вполне устраивало: чем скорее сумеет он покинуть этот сумасшедший дом, тем лучше. Он попросил посмотреть фотографии и тут же напрягся в предчувствии визга «Анна Пална-а-а!!! Фотографии!!!».

Зинаида и впрямь уже набрала воздух в легкие, как дверь резко распахнулась и Славик, в одних трусиках, заложив руки за спину и широко расставив ноги на пороге, отчеканил:

– Вы все говны!

После чего он царственно развернулся и потопал навстречу переполошившейся няне.

Глядя на худенькую удаляющуюся спину, исполненную великолепного, недетского презрения, Кис подумал, что крошка Славочка наверняка бессознательно копирует папу Герочку… Уже покойного.

* * *

– Цветик, ты не спишь? Слышь, это из-за папки!

– Чего из-за папки-то?

– Мамка меня не любит. Ей папка, наверное, не разрешает. Сам не любит и мамке не разрешает.

– Да кого он любит, папка, кроме самогонки? Никого! Никто ему не нужен, была бы бутылка. С работы приходит, как волчара злой, а выпьет – дрыхнет. А ты чего-то все выдумываешь, выковыриваешь: любит – не любит…

– А вот и нет! Он, как выпьет, раньше, чем спать, добрый делается. Тебя про уроки спросит… И мамку поласкает, а уже потом дрыхнет. А мне только пинка дает!

– Чудной ты, прости господи. Другие мальчишки, смотри, домой придут: мать, жрать давай! От батьки, когда пьяный, спрячутся, переждут – и во двор, с другими пацанами играть! А ты все копаешься, все один, с другими мальчишками не дружишь, ни в футбол поиграть, ни подраться… Сидишь дома да волчонком следишь: а как мамка, а как папка на тебя посмотрели… Оно тебе надо? Прям девчонка, и только!

– Я не девчонка! Я сильный! Всех побью! И папку могу побить…

– Скажешь тоже, папку! Да он тебя одним пальцем сшибет!

– Побью! Вот только подрасту немножко.

– А вот и подрасти сначала. А пока спи давай.

* * *

Дома Алексея поджидала сцена под названием «Не ждали». Молодежь в лице Юли и Ваньки как-то подозрительно всполошилась при его появлении. Оба суетливо выскочили откуда-то в коридор, и Юля, краснея, поспешила объяснить, что она задержалась, так как готовила борщ, потому что ей надоело смотреть, как двое нормальных мужчин питаются каждый вечер пельменями. Но что вот она уже уходит и мешать никому не будет…

Кис приобнял девчушку за плечи и повел в направлении кухни, приговаривая:

– Как это «ухожу», а борщ? Сейчас вместе будем ужинать!

Ванька тоже вякнул из-за спины Алексея, стараясь придать голосу солидность:

– Конечно, Юлька, оставайся, ты чего?!

Борщ удался на славу, Алексей с Ваней нахваливали наперебой, Юля рдела от удовольствия, как ее борщ, и ужин прошел в славной дружеской обстановке.

– Я приберу? – с надеждой спросила Юля после ужина.

– Юлечка, вас никто отсюда не гонит, имейте в виду, – усмехнулся Кис. – Впрочем, прибрать – это хорошая мысль. Иван вам, без сомнения, поможет. А я, с вашего позволения, пойду поработаю.

Ванька метнул на Алексея благодарный взгляд. У них был уговор: тусовки ограничены, и только с предварительным согласием Киса, ночевок же никаких и категорически – ни девочкам, ни мальчикам. Кис не забыл свои студенческие времена, когда все засиживались, метро закрывалось, народ оставался ночевать как попало и где придется. А утром ищи свою щетку или бритву… Или полуголые девицы будут слоняться по хате в поисках туалета или душа. Нет, превращать в студенческое общежитие свою квартиру Кис не намеревался. Так что его разрешение Юле остаться было жестом исключительным, вызванным личной симпатией к маленькой секретарше, и Ванек это благодарно оценил.

Александра уехала на три дня в командировку, вечер был в полном распоряжении детектива (что его, впрочем, особо не радовало), и он приступил к изучению своего дневного улова.

Директор банка Герман Хрупов, похоже, писем никогда не писал. Или их не хранил? В ковровом мешке, который Кис окрестил «торбой», оказалось несколько старых скоросшивателей, пластиковый пакет с открытками, еще один с фотографиями, которые туда сунула до кучи няня Анна Павловна, да какие-то странные мелочи: поломанный брелок для ключей, упаковочная шелковая ленточка – из тех, что можно увидеть на подарочных коробках, – крошечный медвежонок из пластмассы, голубая звезда с блестками, напоминавшая елочное украшение, пустой флакончик из-под французских духов, еще хранивший слабый нежный запах… Теперь смысл этих вещиц постичь было невозможно, и Зинаида вряд ли могла помочь детективу: наверняка вещицы были из жизни Хрупова до нее. Кис счел, что придется ему и первую жену Хрупова навестить – она могла в отличие от Зины что-то помнить…

Скоросшиватели Киса не заинтересовали: в них были подшиты вырезки из газет, в основном финансовых. Зато среди открыток (в основном официальных поздравлений) он обнаружил знакомое лицо актрисы Измайловой. Открытка была из серии, которые раньше продавались в киосках Союзпечати в наборах «Любимые артисты». На обороте ее имелся следующий текст: «Герману Викторовичу Хрупову, настоящему русскому меценату, на добрую память ». Две подписи были не слишком разборчивы, но Кис все же опознал ряд букв, чтобы заключить, что принадлежали они актрисе и ее супругу-режиссеру Сергеевскому.

Банкир, стало быть, меценатствовал еще при советской власти… Интересно, на какие шиши? Тогда он занимал немалый пост в Министерстве финансов, распоряжался значительным бюджетом, выделенным на сельское хозяйство… Стало быть, в его власти было перекинуть некие средства на производство фильма Сергеевского с участием Измайловой. Что, впрочем, вряд ли объясняло сегодняшние убийства. Трудно представить, что некий колхозник, которому тридцать с лишним лет назад недодали денег на посев пшеницы, сегодня решил отомстить виновному. Уж не говоря о том, что Хрупов пал не единственной жертвой «иглоукалывателя»…

Зато одна открытка заинтриговала Алексея неимоверно: нарядный букет цветов, а на обороте: «Ты мразь! » Проблема была только в том, что на открытке не было ни подписи, ни адресата, ни почтового штемпеля. Надо думать, что написал ее сам Хрупов, да не отправил. Хотелось бы узнать кому…

Фотографии принесли Кису почти столько же информации, сколько и депутатские: на относительно свежих фото ни разу не появлялись вместе ни убитые, ни их жены, а на старых снимках – те же лица, те же фоны, те же банкеты. Лишь одна фотография заинтересовала детектива: на ней депутат Иголкин и банкир Хрупов были запечатлены вдвоем на берегу реки, судя по удочкам, на рыбалке. Фото не было датировано, но, судя по качеству цвета, снимок был сделан лет десять-пятнадцать назад. Да и лица выдавали возраст – в обеих квартирах Алексей достаточно внимательно рассмотрел последние портреты в черных рамках.

Был там кто-то как минимум третий – тот, кто делал снимок. Но в объектив с широкими, уже тогда привычно-заученными улыбками смотрели только два лица: круглое, простецкое Иголкина и тяжеловатое, но породистое Хрупова. Что-то нашептывала Алексею эта фотография, о чем-то она повествовала, но он никак не мог понять, о чем именно…

От Алевтины Иголкиной он знал, что депутат и директор банка общались редко и не близко. Семьями не дружили, досуг вместе не проводили, последняя совместная «мужская посиделка», по словам вдовы, случилась лет пять назад. Что тогда обсуждали мужчины в пивном баре, пока отшелушивали липкими пальцами розовые панцири от сочных белых креветочных спинок, о чем говорили, утирая крепкую пену с губ и нахваливая темное, густое баварское пиво, что вспоминали, цепляя вилкой истекающие прозрачным жиром «брюшки кетовых рыб», – теперь никому не ведомо…

Впрочем, о знакомстве между собой всех четырех жертв в определенный период было и без того известно, и вряд ли эта информация стоила особого внимания.

Кис был крайне недоволен результатами двух встреч. Ни у одной из вдов не было материального интереса в смерти супругов; ни одна не подозревала мужа в измене, отношения в обеих семьях были в пределах нормы.

Зина, конечно, могла бы возжелать избавиться от «рабовладельца», чтобы сбагрить детишек на руки няням и вернуться к красивой жизни, по которой истосковалась, – но Алевтина Иголкина интереса избавиться от супруга не имела никакого. Следовательно, это на версию никак не потянет. Да и не общались они, похоже, между собой: если Алевтина еще помнила Хрупова, то Зинаида, по ее словам, услышала фамилию Иголкина только в сообщении об убийстве и нашла ее весьма забавной… Не склеивалось тут ничего, не склеивалось.

О неблаговидных историях в прошлом депутата Кис Алевтину даже особо расспрашивать не стал: если бы и знала, не рассказала бы. У идейных товарищей не бывает неблаговидных историй. Что же до Зинаиды, она и знать ничего не могла: что бы там ни было, то во всех случаях – до ее появления в жизни Германа Хрупова.

Странная голубая звезда – а не была ли она знаком принадлежности к какой-нибудь секте? Мало ли, вдруг все эти випы в ней состояли? Ох, придется ехать ему завтра к первой жене Хрупова… И все эти странные вещички прихватить, ленточки-брелки…

* * *

Но и этот визит принес детективу одни разочарования:

– Выбросьте из головы, – сказала ему черноглазая маленькая женщина, представившаяся «просто Марией». – Какая секта?! Герман мог сам кого хочешь обратить в любую веру! Нет, это все какие-нибудь воспоминания об увлечениях: Гера ходок был еще тот, из-за этого мы и разошлись…

– «Ходок»? А не припомните ли какие-нибудь особые истории, с ревнивыми мужьями, к примеру?

– Насмешили, – ответила Мария. – Ну, просто ужасно насмешили! И как вы это себе представляете? Что муж докладывал мне не только о своих похождениях, но и о проблемах, связанных с ними? А я слушала и сочувствовала? «Ничего, любимый, как-нибудь рассосется»?

Алексей был вынужден согласиться, что сморозил глупость.

– Ну, пусть не в связи с похождениями, а все же, Мария, постарайтесь вспомнить, были ли крупные неприятности у Германа? Честно говоря, у меня есть мысль: а что, если сегодняшние убийства связаны с какой-то историей в прошлом, в которой были замешаны все убитые? Помогите мне…

Мария, поставив на стол чай и печенье, долго задумчиво смотрела на детектива черными глазами. Кис пытался угадать по ее лицу: вспомнила и не скажет? Или ничего не всплывает в памяти? Он чувствовал, что эта миловидная женщина врать не умеет, и ее напряженный взгляд мог объясняться именно тем, что она готовилась солгать…

Он ждал.