За что демону ангел, или Работу не выбирают

Вспомнив, зачем они сюда вернулись, Алекс поднялся на ноги. Размышлять над судьбой данного эксперимента он не собирался, точно зная, что надо сделать.

– Давай сюда.

– Что ты будешь делать? – Вера нахмурилась.

– Давай сюда.

– Чисто этический вопрос, – не успокаивалась Вера, но тем не менее шагавшая в дом вслед за Алексом. – Оно живое.

– Я видел, что из этого может вырасти, – спокойно сказал Алекс, заходя в дом.

На лестнице, ведущей на второй этаж, стояла Лика. Алекс замер на пороге, а вместе с ним и его сердце. Закутанная в тёплый плед, он постояла несколько секунд на верхней ступеньке, не сводя своих огромных голубых глаз с вошедшего мужчины, а потом резко развернулась и убежала наверх.

Что-то тяжелое и неповоротливое сжало грудь до невыносимой боли. Алекс сжал зубы в бессилии и глубоко вдохнул. Хотелось идти за ней, прижать к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Но нельзя. Моральные запреты, вбитые в него с детства, сдерживали похлеще ошейника.

– Чего стоим то? – Вера нетерпеливо переминалась на крыльце, кутаясь в куртку. –Ветер, блин, заходи уже.

Протиснувшись в щель между мужчиной и дверным косяком, Вера прошла на кухню, выудила из шкафа искомую банку и водрузила её на стол. Ничего не объясняя, Алекс подошёл, отвинтил крышку и вонзил в копошащийся комок меч, прошив насквозь банку и деревянный стол, на котором та стояла. Одна предсмертная судорога и всё затихло.

Алекс медленно вытащил своё холодно-горячее оружие, на котором ни осталось ни следа крови и поместил обратно в трость. Вера, наблюдавшая за этими манипуляциями, скривила рот и через пару секунд зажав рот рукой, выбежала из дома. Дорнакс взял банку, снова вышел на улицу, подошёл к своему импровизированному костру и вылил туда густое красное содержимое. Огонь заискрился, принимая новую жертву и заплясал оранжевыми лепестками, пожирая органику. Поставив банку на землю, Алекс подхватил небольшой веткой горящий сухостой и быстро закинул его внутрь стеклянной посудины.

– Стерилизация? – послышался рядом голос ловчего.

– Скорее кремация, – мрачно ответил Дорнакс, смотря на линию горизонта. – Я знаю, где может быть Марк. И должен довести дело до конца. Забирай семью и уезжайте. Спрячь их, Марк ни на чём не остановится. Он перестал быть человеком, это демон в чистом виде. Он взвалил на себя роль бога.

– Ты уверен, что тебе не нужна помощь? – Берестов нахмурил брови. – Мне не нравится твой настрой.

– И чем же?

– Как будто ты не собираешься возвращаться.

Как всегда, зрит в корень, подумал Алекс. На крыльцо вышла Вера и позвала мужа. Берестов пожал руку Дорнаксу, беспокойно глядя на того и пошёл в дом. Алекс проводил его взглядом, посмотрел на верхнее окно шале, сглотнул комок в горле и быстро сел в машину. Чем раньше уедет, тем лучше.

Развернувшись, он вырулил на грунтовую дорогу и на всякий случай посмотрел в боковое стекло. За машиной бежала чья-то фигура. Мужчина нахмурился, остановил машину и вышел. В следующую секунду его чуть не сбили с ног, крепко обняв и оплетя облаком светлых волос и белоснежных крыльев.

– Не уходи…

Не понимая, что делает, Алекс опустился на колени и уткнулся Лике в живот.

– Алекс…

Она опустилась следом, осторожно прикоснулась ладонями к его лицу, заставив поднять на неё серебристые глаза. В них было столько боли и надежды, будто от того, что она сейчас сделает или скажет, зависит его жизнь. Да и её тоже.

– Ты мне нужен.

– Сейчас?

– Всегда.

Если сказать, что у него свалился камень с души, значит ничего не сказать. Какой там камень, когда даже гора не идёт в сравнение с тем чувством счастья, что сейчас затопило его душу. Казалось, он сейчас закроет глаза, откроет и обнаружит, что всё это привиделось. Что мозг рождает галлюцинации для спасения ноющей души, что он уже начал сходить с ума. Алекс покрывал её лицо поцелуями, стремясь удостовериться в реальности происходящего. Он не понимал, почему судьба смилостивилась над ним, что она потребует взамен, но готов был отдать жизнь за то, чтобы его ангел был счастлив.

– Не надо, – тихо прошептала Лика.

Алекс с опозданием понял, что в эту минуту полностью открылся девушке и она просто читала его мысли и чувства, как открытую книгу.

– Ты сможешь меня когда-нибудь простить? – хрипло спросил Алекс.

– Уже простила. Иначе меня бы здесь не было.

– Я так долго ждал тебя, – Алекс крепко прижал девушку к себе.

– Знаю.

– Ты выйдешь за меня замуж? – предложение вырвалось у него настолько внезапно, что он сам осознал свою просьбу уже после того, как выпустил слова на волю.

– Немного преждевременно, мне кажется, – слегка нервничая произнесла Лика, от неожиданности напрягшись всем телом.

– Согласен. Просто боюсь потерять тебя снова. Но ты права, я слишком тороплюсь. Впрочем, как всегда. Терпение не мой конёк.

Алекс подхватил Лику на руки и попросил спрятать крылья. Мгновенно их обняла осенняя прохлада леса, выдёргивая обоих из волшебного состояния и возвращая в реальную жизнь. Усадив в машину и довезя обратно до дома, Алекс обнял Лику и прошептал ей на ухо:

– Я должен уйти. Пожалуйста, береги себя. Если я буду знать, что ты в безопасности, мне будет спокойней. Я завершу начатое и вернусь. И мы поговорим снова.

И не дожидаясь её ответа, чтобы не дать соблазну остаться здесь ни шанса, он быстро сел в машину и уехал.

Глава 39

Сквозь толстые стёкла послышался хруст гравия и Лика быстро подскочила к окну. Из машины вышел отец. На первом этаже поднялся шум голосов, стукнула входная дверь и вроде их там всего двое – мама и Егор – а топота как в стаде слонов. Вон они выскочили на воздух и облепили отца как пчёлы яркий цветок. Лика улыбнулась, в которых раз благодаря высший разум, что у неё есть такая семья, и снова посмотрела на машину. Он сидел внутри, хмурый, весь какой-то грязный и неразговорчивый. Последнее стало понятно, когда отец обратился к нему, но тот никак не отреагировал, погружённый в свои мысли.

«О чём ты думаешь, Алекс?

Что в твоей голове, Алекс?

Что ты сделал со мной, Алекс?»

Она беззвучно перекатывала его имя в языке, пытаясь понять, почему не может не думать о нём. Она не могла объяснить это с психологической стороны, с биологической, и даже с медицинской. Это не стокгольмский синдром, не буйство гормонов в молодом организме и даже не привязка, нет. Та небольшая толика злости, что диктовал проявлять разум, утихла за ненадобностью. Сейчас у неё не было ни обиды, ни боли, ни растерзанных чувств. Какое-то подозрительно спокойствие, от которого становилось беспокойно прежде всего разуму.

Лика коснулась стекла пальцем, обводя в кружочек маленького Алекса, по-прежнему сидевшего в машине. Он поднял голову и устремил взгляд на её окно. Устыдившись, как будто её застукали за чем-то неприличным, Лика отпрянула от окна и занавеска, колыхнувшись, вернулась на место.

«А что в твоей голове, Лика?»

Она села на пол возле кровати и откинула голову назад. Ну спустится она сейчас, не может же она здесь сидеть вечно, ну поговорят они. О чём? «Извини дорогая, что тебя изнасиловал, так было нужно». «Ничего страшного дорогой, я понимаю». «Дружба?». «Дружба». Лика рассмеялась. Между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. А значит придётся его отпустить. Отпустить? В груди внезапно похолодело, словно распахнулись все окна и двери, впуская в дом холодный осенний воздух. Мысль о том, что она его больше не увидит удовольствия не принесла. Она расстроила, заставив мозг лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации. Ну нельзя же просто так это простить? Или можно? Лика в раздражении тёрла виски, заставляя себя принять решение. Казалось, будто это нужно сделать именно сейчас. «Откуда такое предположение?», вопрошал мозг. Лика встала и начала кружить по комнате, собираясь с мыслями, пытаясь понять, почему это так важно. Подхватив плед с кресла, она закуталась в него, уповая на то, что тогда не будет отвлекаться на холод.

– Что за детский сад? – раздражённо пробормотала она. – Мы же взрослые люди. Недосказанность – главная проблема. Надо просто поговорить. Надо поговорить. Просто поговорить. О, господи….

Она решительно направилась к двери, распахнула её, прошла по лестничному пролёту и спустилась на пару ступенек, когда на крыльце раздался голос матери:

– Чисто этический вопрос. Оно живое.