Пианистка

– Она, – сквозь зубы подтвердила Зина. – Знаешь, я вчера ее выгнала с урока. Насовсем.

– Правильно сделала, – поддержала ее Карина.

Она отчетливо вспомнила новую ученицу, которую месяца три назад всучила Зине администрация. Девица лет четырнадцати, с наглым взглядом жирно подведенных глаз и длинными сиреневыми ногтями. Смотрит свысока, будто не учиться пришла, а с ревизией.

– Наглющая, – подхватывая ее мысли, проговорила Зина. – Не делает ни черта, я ей слово, она мне в ответ десять. Ну я и сказала ей – тут, мол, дети музыке учатся. Между прочим, талантливые, и музыку любят.

– А она?

– Ушла. А сегодня явилась ее мамаша: шуба норковая в пол, в ушах брюлики.

– К тебе?

– Если бы. Прямиком к директору. – Зина зло сощурилась и замолчала.

– И дальше что? – осторожно спросила Карина, хотя уже знала, что услышит в ответ.

– Как ты думаешь? – с горечью проговорила та. – Я должна извиниться перед девчонкой за то, что, видите ли, унизила ее человеческое достоинство, намекнув на отсутствие таланта. А дальше – учить ее как миленькая, безо всяких разговоров. Ее папаша, оказывается, купил для школы комплект стереоаппаратуры и обещал на следующий год ремонт зала за свой счет.

– Да, – пробормотала Карина, опуская голову.

Это было все, что она могла сказать Зине. Обе прекрасно знали, как бесправны здесь, у себя на работе. Мало того что получают копейки, так еще должны безропотно терпеть унижения от таких вот папиных дочек – иначе разговор с директором будет коротким.

– Я не буду учить эту стерву, – тихо и отчетливо проговорила Зина, вставая.

– Разве есть выход? – безнадежно спросила Карина.

– Уйду.

Она поглядела на подругу, поняла, что та говорит серьезно, и почувствовала, как болезненно сжалось сердце.

Зина уйдет. Оставит ее здесь одну. Умница Зинка, которая единственная в школе понимает Карину с полуслова. Да что ж за день сегодня такой разнесчастный!

– Зин, а как же ученики? – упавшим голосом спросила она.

– Не трави душу. – Зина страдальчески поморщилась. – Обойдутся как-нибудь. А я больше не могу. Пойду в частную школу, говорят, меньше трехсот баксов в месяц не платят.

– Там дети без тормозов, – сказала Карина, – балованные, им все позволено, вот и…

– И здесь все позволено, – перебила Зина. – И так и так продаваться, уж лучше задорого, чем задарма.

– Как знаешь. – Карина пожала плечами.

Конечно, Зине нужно работать в денежном месте. Она одна растит сына, его и одеть надо, и обуть, и накормить, и выучить.

А ей деньги без надобности. Дедовская дача в Кратово дает постоянный ежегодный доход в пару тысяч баксов – на одинокую безбедную жизнь вполне хватает. А лишнего ей не надо.

– Пойду, – Зина вздохнула и направилась к двери, – у меня там Кирюшка с Настей сидят. Свиридова играем в четыре руки, – она улыбнулась криво и жалко, – как я их оставлю, ума не приложу!

Она вышла из класса.

Карина прикрыла окно, наполнила под краном пыльный граненый стакан и полила загибающийся цветок. Потом уселась возле фортепьяно и принялась терпеливо дожидаться следующую ученицу.

Жалко Зину. Но у той хотя бы есть злость, энергия, побуждающая ее на поступки, заставляющая искать для себя лучшей доли.

А у Карины ничего нет. Поэтому она никуда отсюда не уйдет…

2

Когда Карина закончила работу, уже смеркалось.

Она привычно брела по своему излюбленному маршруту: пешком через скверик, мимо булочной, молочного, и, наконец, узкая асфальтированная дорожка, стиснутая с двух сторон длинными многоподъездными домами. Дорожка сворачивала влево и упиралась в грязно-желтую панельную пятиэтажку, в которой жила Карина.

Лифта в доме не было. На последний этаж приходилось карабкаться пешком.

Здесь, в крошечной двухкомнатной квартирке под самой крышей, она обитала с рождения. Сначала с мамой, потом, после ее смерти, одна.

Карина вошла в прихожую, щелкнула выключателем и, не снимая пальто, без сил прислонилась к стене. Висящее напротив большое зеркало отразило ее всю, с головы до ног – красивую, грустную и бледную.

«Нет, все-таки определенно тяжелый день», – в который раз подумала Карина и начала медленно раздеваться.

Она нашарила под вешалкой тапки, провела щеткой по осевшим под шапкой волосам и вяло побрела на кухню. Поставила на плиту чайник и не спеша выложила на стол свои приобретения: пакет кефира, кусочек сыра, упаковку мармелада и батон.

Карина рассчитывала, что дурное настроение и хандра в привычной, спокойной обстановке рассеются, вытесненные мелкими бытовыми хлопотами. Но почему-то легче не становилось. Наоборот: пустая квартира давила отвратительной мертвой тишиной.

Карина слегка поколебалась, ушла с кухни в комнату, сняла с телефона трубку и набрала коротенький номер.

– Слушаю, – отозвался молоденький женский голос.

– Девушка, пожалуйста, для абонента восемь ноль девяносто три. Саша, приезжай, мне хреново. Карина.

– Хреново, – спокойно повторила телефонистка и отключилась.

Карина удобно устроилась в мягком кресле, вытянув руки на подлокотниках. В кухне посвистывая, закипал чайник, но вставать не хотелось. «Подождет», – лениво подумала она, с наслаждением ощущая, как расслабляется спина, ноющая от многочасового сидения в три погибели над учениками.

Через минуту раздался звонок.

– Да, – сказала Карина в микрофон.

– Привет, солнышко! – зарокотал на том конце провода сочный бас. – Как ты? Куксишься?

– Немного, – призналась Карина. – Ты на работе?

– То-то и дело, что нет, – виновато проговорил Саша. – В гостях, с Нинкой и козлятами. Тут такие апартаменты, целых пять комнат. Я тебе из спальни звоню.

– Значит, не приедешь, – констатировала Карина.

– Нет, ягодка, сегодня никак. Завтра, может быть. Ты не кисни, ложись, отдыхай.