Время есть
– Как за неделю? Мы же только вчера в убежище сидели, когда земля рушиться начала?
– Да где вчера? Два месяца назад уже!
Я поняла, что голова у меня идёт кругом, и информация, полученная только что от Юрки, там совсем не помещается. Либо он пытается надо мной шутить, либо я вообще ничего не понимаю. Потом, наверное, разберёмся, а пока можно спросить что-то нейтральное.
– Раз ты тут так давно, скажи, пожалуйста, откуда у тебя одежда.
– Да тут есть. Не в лесу, конечно, а вон там, в домах, есть, – Юрка неопределённо махнул рукой. – Я тебе покажу.
Я не видела никаких домов, хотела выяснить подробности, но Юрка перебил:
– Дай мне, пожалуйста, ещё этот лиловый шар. Вкусные они, оказывается.
10
Ханна сразу заметила, что с мамой что-то не так. Она говорила о всякой ерунде, подкладывала картошку, и была не здесь.
– Мам. Что? – спросила Ханна в лоб, отложив вилку. Мама сначала замахала на неё руками, но потом потупилась, стала разглаживать руками скатерть.
– Ну, говори уже, пожалуйста! – взмолилась Ханна. Она подозревала, нет, даже была уверена, что мамины анализы показали рецидив. То, чего она боялась все эти годы, что видела в повторяющихся страшных снах.
– Маркеры выше нормы, – сказала мама.
Ханна ухнула в пропасть. Надо что-то сказать, что-то сказать… А что?
– Мам… Ну мы же снова победим, правда?
– Дочка, второй раз обычно проигрывают.
– Плевать, мы будем первыми!
Мама устало махнула рукой. Ханна неловко придвинулась к ней вместе с табуреткой и обняла за плечи.
– Мамочка, милая моя, ну, пожалуйста, не сдавайся! Ты мне очень-очень нужна!
– Ханн… Выйди замуж, а? Чтобы моя душа была спокойна. Что вы с твоим Сашкой живёте, как нелюди? Не семья, не соседи… И детей нет.
– Мама, ты опять? Не надо, пожалуйста!
– Да что опять, Ханночка? Не хочу, чтобы ты одна на свете осталась.
– Вот и давай лечиться, да, мамуль? Не бросай меня одну!
– А ты всё-таки выходи замуж. Если Сашка не хочет, надо его бросать, и нового искать. Пока не поздно. Тебе двадцать девять лет, время-то идёт, а ты всё в девках.
– Это не Сашка, это я не хочу, – ответила Ханна, но они обе знали, что это неправда.
11
Меня тянуло к Юрке. Его свет окутывал тёплым облаком, проникал в каждую клеточку. Я подползла к нему поближе и прижалась. Кажется, Юрка был не против. Обнял меня за плечи сначала одной рукой, потом двумя сразу, приник губами к моим волосам.
– Юрка… Ты почему тут такой классный?
– Это же параллельный мир, я здесь другой. И ты другая. Очень красивая. И светишься.
Мы долго молчали. Невозможно было оторваться друг от друга, и говорить ничего было не нужно. От Юркиных рук шло такое же тепло, как от того неведомого насекомого с улыбкой.
Насекомое, кстати, было здесь же, висело у Юрки над головой, то ли мечтая на него сесть, то ли наоборот, боясь это сделать.
Всё это было похоже на наваждение. На ровном месте возникшая нестерпимая любовь к старому другу, с которым было сотни километров пройдено, литры слёз пролиты в жилетку, литры коньяка выпиты, пережита тысяча приключений, и абсолютно никакой романтики. Чудеса же!
Я заметила, что рядом с нашими плечами вьются сразу два крылатика. Наверное, мы их привлекаем своим светом, как мотыльков.
– А это кто? – я кивнула на насекомых.
– Слушай, я не знаю, – ответил Юрка. – За мной всё время одна такая летучка летает. Один раз пытался отогнать, так она меня током ударила.
– Ого! – я удивилась. – А меня наоборот грела лапами.
– Меня тоже, когда я только вылез на сушу. Она сразу прилетела и села на меня.
12
Ханна размашисто красила глаза. Сашка расслабленно сидел на диване, широко расставив ноги.
– Мужиков кадрить пойдёшь?
Ханна опустила руку с кисточкой:
– Саш. Если ты ещё не понял, я не из тех, кто открывает вторую дверь, не закрыв первую.
– Как меня бесит твоя манера изъясняться!
– А чего терпишь-то? – Ханна махнула тушью и снова принялась за макияж, отвернувшись к зеркалу.
– Люблю тебя, – ответил Сашка. – Жить без тебя не могу.
– Не мог бы жить, женился бы давно. А ты всё сомневаешься.
– Что ты на меня давишь! – взорвался Сашка и даже ноги подобрал.
– Я не давлю, я говорю, что для меня это важно, – Ханна нервно закрутила тушь.
– А для меня важна свобода.
– Ну и катись тогда на свободу! Что ты мне уже шесть лет голову морочишь?!
Сашка встал, подошёл к ней.
– Ну, ты чего завелась-то? Случилось что?
– Случилось. У мамы рецидив. Она хочет, чтобы я побыстрее вышла замуж и нарожала ей внуков.
– Нууу! Ты же не обязана идти на поводу у её желаний? Нам же с тобой и так хорошо, малыш, правда? – Сашка обнял Ханну. Она прижалась к его крутой груди, осторожно отвернув голову, чтобы не смазать тушь.
– Брось ты эти глупости. Живём себе и живём.
Ханна молчала. Ей не хотелось снова ссориться.
Сашка и так был крайне недоволен. Мало того, что ужин теперь приходится готовить самому, так ещё и секса не допросишься, потому что его собственная женщина, видите ли, устала.
13
Я заметила сову! Настоящую, земную, пёструю. Если бы она не мотнула головой, я бы её не заметила.
– Юрка, смотри!
– Куда смотреть?
– Сова!
– Где?
– Да вон, вон!
Юрка долго не могу увидеть птицу, потому что, мотнув головой, она снова замерла.
– О, вижу!
– Слушай, так это не другая планета, что ли? Раз совы земные. Тогда что тут ещё за твари водятся?
– Ханька, я пытался думать об этом, но испугался сойти с ума. Думаю, это параллельное пространство какое-то. И раз мы сюда сумели проникнуть, почему бы и сове это не сделать?
– Логично, – согласилась я. Скорее всего, Юрка прав. Мы каким-то образом умудрились оказаться в параллельном мире. В самом деле, если у науки нет таких данных, это же не значит, что параллельных миров точно не существует?
Мы брели по лесной дороге, две летучки от нас не отставали, так и болтались где-то за головами.
– Юр, как ты думаешь, мы домой вернёмся? В свой мир?
– Не знаю. По идее, надо бы. Я Пашке денег должен.
– Тогда у тебя наоборот есть резон не возвращаться, – засмеялась я.
– Да не, – ответил Юрка. – Я как раз деньги собрал. Правда, я тут уже столько времени торчу, что Пашка, наверное, уже смирился.
– Юр, я ничего не понимаю. Я тебя видела вчера. То есть, позавчера.
– А я тебя два месяца назад. Скорее всего, Ханн, это какая-то временная петля, причуды параллельного мира.
Я согласилась, потому что своей версии у меня не было.
14
Она вылезала из машины с буквой «У» насквозь мокрая, несмотря на мороз, и приходилось идти в ближайшую кафешку, чтобы немного остыть и успокоиться.
Домой Ханна возвращалась поздно, очень медленно разматывала шарф, стаскивала за рукав куртку, закидывала шапку на вешалку, выслушивая ворчание Сашки, полчаса бесцельно слонялась по квартире и ложилась спать.
На самом деле Ханна не засыпала в первую секунду, коснувшись подушки. Она отворачивалась к стене и замирала, изображая ровное и глубокое дыхание, чтобы Сашка её не трогал. В голове теснились мысли. О маме, чаще всего о маме. Они лезли непроизвольно и непрошено, они были тяжёлыми, и тогда Ханна даже судорожно вздыхала. Это ничего, это и во сне можно. Чтобы не закручивать чёрную воронку в голове, Ханна усилием воли переключалась на вождение. Мысленно повторяла последовательность необходимых действий за рулём, вспоминала правила из книжки и данные инструктором между делом советы.
15
Лес кончился. Уже рассвело, точнее, небо снова поменяло цвет с зелёного на белёсый. За лесом обнаружилось поселение. Юрка смотрел на появившиеся дома как на само собой разумеющееся.
– Надо же, дома, – высказала я своё удивление.
– Ну да, дома. Просто мы все из моря в пустыню вылезли, а дома здесь всегда были.
Впрочем, домами эти сооружения было сложно назвать. Они походили на постройки бомжей на помойке, я по телевизору видела. Словно собранные из фанеры и прочего мусора, похожие на собачьи конуры.
– Ты тут живёшь?
– Не, я чуть подальше, там дома поприличнее. Но здесь можно поесть. Вон тот крайний дом – столовка.
– У меня денег нет.
– Ты знаешь, у них тут коммунизм, что ли, деньги не нужны. Я вообще не понимаю, такое ощущение, что всё берётся из воздуха. И вещи, и еда. Тут суп очень вкусный. Я не знаю, из чего его готовят, но рекомендую, пойдём.
– Наверное, из какого-то местного животного, – предположила я.
– Может быть. Пойдём, – Юрка взял меня за руку и потянул. По моему телу снова пошло тепло от его руки.
– Юр, подожди! Я же не могу голая идти?
– А что, – поддел он. – Ты и голая очень красивая. Даже лучше, чем в одежде. Похожа на похудевшего аксолотля.
– Дурак! – я выдернула руку из его руки, и почувствовала ощутимый укол в плечо.– Ай!
Я завертела головой, но Юрка был с другой стороны, а над плечом, за которое я инстинктивно схватилась, зависла летучка.
– Это ты меня, что ли, током? – возмутилась я. – Почему?
Летучка не отвечала, и вообще делала вид, что она ни при чём.
– Ладно, Ханн, прости, пожалуйста. Пойдём тогда сначала за одеждой… Ой, летучка…
Вторая летучка села Юрке на макушку и приложила лапки к волосам. Юрка расплылся в блаженной улыбке.
– Я поняла, – сказала я. – Одна из них бьётся током, а вторая греет.
16
Она уже не отзывалась. Ханне, выбившейся из сил и истратившей всё сердце, удалось устроить маму в хоспис. Это немного облегчало жизнь, но общаться оказалось уже невозможно. Опухоль в голове стала главной, мама не могла говорить и не узнавала Ханну, которая заезжала на час после работы, чтобы просто посидеть рядом и подержать маму за руку.
В тот день, когда волонтёры принесли ящик мандаринов, у Ханны случилась истерика.
– Какие мандарины? Зачем ей мандарины?! – орала она на ошарашенно моргающую девушку-волонтёра. В палату прибежала медсестра, ещё кто-то из персонала, увели Ханну на пост и вкололи укол. После укола стало легче, и Ханна всерьёз стала думать, что хорошо было бы положить её рядом с мамой. И колоть – маме обезболивающее для тела, а Ханне – для души.
На следующий день в дверном проёме вдруг нарисовался отец. Ханна не видела его несколько лет, но узнала.
– Привет, Хань. Как мама?
Ханна встала со своего стула и остановилась. Она не сразу придумала, что ответить на этот вопрос. В конце концов сформулировала:
– Ты что, сам не видишь?
– Да, да, – растерянно сказал отец. – Какая она стала… ссс… худая…
Ханна промолчала, но отец молчать не мог.
– Ханя, что ж вы так упустили время? Разве нельзя было поймать болезнь в начале, и вылечить?
Стерпеть это было уже выше сил Ханны.
– А ты где был раньше? Где ты был, а? Если разобраться, это вообще ты во всём виноват.
– Я виноват? Между прочим, когда она в первый раз заболела, я был рядом, и я её возил по врачам!
– Да?! А ты не помнишь, что она заболела после твоей любовницы, нет?
– Какая связь между маминой болезнью и моей… Какая?!
– Да прямая, ты чего, совсем не понимаешь?! – Ханна снова начала повышать голос.
– Да ни при чём она! К тому же я тогда остался, и не уходил, пока она не выздоровела!
– А потом ушёл, и добил!!!
– Ты что, с ума сошла? Не ори при маме, ей и так плохо!
– Это ты виноват! Это ты во всём виноват! Тебе всегда было на маму плевать!!!
И снова прибежал персонал, и снова Ханну увели на пост.
– Завтра подойдите ко мне, поговорим, – заглянула к ней мамина врач.
«Мне запретят сюда приходить», – отрешённо думала Ханна, когда ехала домой. Если кто-то каждый день будет устраивать скандалы, этого кого-то выгонят и больше не пустят.
А на следующий день Ханну разбудил этот звонок. Все страшные звонки раздаются в пять утра. К маминому врачу можно было не ехать. И персоналу можно было не бояться очередных Ханниных скандалов.
17
Мы вошли в одну из этих избушек на курьих ножках. Интерьер, похоже, был позаимствован у кочевых народов. На полу лежал удивительной красоты ковёр, и стояли какие-то предметы мебели – смесь кресла, шезлонга и гамака. На креслах – подушки и покрывала. Всё это было украшено затейливыми орнаментами и притягивало взор.
– Ты ж моя радость! – всплеснула руками полная женщина, хозяйка дома. Я удивилась, мы не были знакомы раньше. Или были, и я её не узнаю, как Юрку? Присмотрелась получше, но всё равно ничего знакомого в её лице не увидела.
– Здравствуйте.
– Сейчас, сейчас… – женщина ничего не спрашивала, просто открыла ящик или сундук, который стоял в углу, и который я не сразу заметила.
– Вот, – уверенно сказала женщина и протянула мне платье.
Я не разделяла её уверенности, что это подходящая вещь. Раз уж мы по лесам бродим, какие-нибудь брезентовые штаны были бы удобнее. Впрочем, я платье взяла, женщину поблагодарила, и оделась.
И тогда поняла, что хозяйка платья была права.
Оно было… Оно было моим. Не восхитительно красивым, захватывающим дух, как моё синее бархатное из детства. И не особенно функциональным. Но в нём мне оказалось как во второй коже.
Платье было светлым, как небо. Длинным, похожим на древнегреческий хитон. Из очень мягкой, тонкой и приятной на ощупь ткани. Может быть, это шёлк или батист – я не очень разбираюсь в тканях. Просто знаю, что до сих пор ничего похожего мне носить не приходилось.
После этого женщина со словами «одежда не должна быть ярче лица» вытащила из сундука невесомую трикотажную кофту, чуть темнее, чем платье. И ботинки, сшитые кожаными шнурками через край. Подошва тоже была кожаная. Я облачилась. Восхищение не покидало меня. Такой удобной одежды и обуви я никогда не видела.
– Красавица, – улыбнулась женщина.
– Да, – восхищённо выдохнул Юрка.
И я поняла, что да, я в самом деле красавица, несмотря на прозрачную кожу, костлявые руки и бесцветные ресницы.
18
Пустота. Ханна лежала на застеленном диване и смотрела в потолок.
– Хань, ну чего ты?
– Ничего. Оставь меня, пожалуйста, в покое.
– Пойдём, поедим, я пельменей сварил, – не отставал Сашка.
– Я не хочу.
В горле комом так и стояла поминальная кутья, единственная крошка еды за эти три дня, засунутая в Ханну сердобольными соседями.
– Ты совсем растаешь, и так тощая.
– Неважно.
– Пошли есть!
– Отстань.
Сашка притащил тарелку пельменей, щедро политых сразу и кетчупом, и майонезом. Он наколол один пельмень на вилку, вымазал в соусах и протянул лежащей Ханне, капнув на подлокотник.
Зрелище было омерзительное. Бесформенный кусок теста, в красно-белых разводах, воняющий мясокомбинатом и глютаматом. Ханна вскочила и убежала в туалет. Склонилась над унитазом, но тошнить было нечем.
– Ну, ты ваще, – откуда-то из-за спины обиженно сказал Сашка.
– Саша, оставь меня, пожалуйста, в покое!
– Я пойду прогуляться, – сказал Сашка, надевая свою чёрную куртку, звенящую застёжками. Тарелку с пельменями он оставил у зеркала в прихожей.
19
Юркин дом находился в следующем поселении. Юрка мне все уши прожужжал, что у него гораздо просторнее, чем в харчевне, и у женщины с одеждой. И что окна есть, даже с резными наличниками.
Мы снова шли по пустыне. Точнее, я бы теперь назвала это полем. Ноги щекотали стебли растений, а среди травы иногда мелькали вполне земные ящерки.
Один раз нам навстречу попался мужчина лет пятидесяти в свитере и с рюкзаком. Он шёл грустный, и мы с Юркой подумали, что его надо чем-то утешить.
Мне совершенно не хотелось приставать с вопросами и дежурными словами, и я убедила Юрку отдать мужчине наши самаки. Впрочем, «убедила» – громко сказано. Если бы я уговаривала Юрку как Сашку из того, нашего мира, мужчина бы ушел очень далеко, и, может, даже успел повеситься. Но здесь нам хватило двух взглядов и диалога: «Ты думаешь?» – «Уверена!».
Самаки мы взяли в столовой. Это было нечто, эволюционно ближе всего к пирожным из суфле на тончайшем ломтике карамели. Или к зефиру. Впрочем, нет, зефир слишком грубый.
– Мужчина, – я догнала его. – Это вам.
Мужчина удивился.
– Зачем?
– Я очень хочу, чтобы вам стало радостно и тепло, как будто летучка лапками погрела, – ответила я.
Мужчина невольно улыбнулся.
– Да вы сами съешьте, девушка.
– У нас ещё есть, – ответила я, махнув головой на Юрку.
Мужчина снова улыбнулся и взял у меня из рук один самак.
– Всё, больше не возьму, и не уговаривайте.
– Спасибо, – сказала я и вприпрыжку побежала к Юрке.
– Вам спасибо, – крикнул мне в спину мужчина. А я почувствовала между лопаток прикосновение тёплых лапок летучки.
– Надеюсь, ему так же хорошо, – улыбнулась я.
20
Ханна отпихивала Сашкину руку, лезущую в трусы.
– Саша, ну, пожалуйста!
– Хань, ну надо же тебя как-то утешить!
– Не надо меня утешать. Саша, ты понимаешь, что я вообще сейчас ничего не хочу!
– То есть, я тебя как мужчина уже не привлекаю, да? Вот спасибо! – Сашка нервно отвернулся, выставив в сторону Ханны пятую точку.
– Саш. Я сегодня похоронила маму. Как ты думаешь, я могу хотеть хоть чего-то?
– Бред, – глухо ответил Сашка. – К этому всё давно шло. А ты строишь из себя страдалицу.
– Ты… – Ханна начала, но замолчала. Что можно ответить на это? Что нельзя быть готовым к смерти? Что даже ожидаемая смерть не перестаёт быть горем? Кажется, если человеку приходится объяснять такие вещи, то это бесполезно.
– Какой же ты…
– Я какой? Я какой? – вскочил Сашка. – Да пошла ты, цаца нежная! Я весь день вокруг неё прыгаю, как клоун, а она глазки закатывает!
Сашка рывком раскрыл шкаф, вытащил гостевое одеяло. Притащил с балкона раскладушку и сердито угрохотал на кухню, царапая стены.
Ханна тихонько расплакалась.
Всё неважно. Всё зря. Вся жизнь не такая.
21
– Странно, – сказал Юрка, вертя головой. – Никак не привыкну, что тут всё из ниоткуда берётся.
Мы оказались в парке. Парк был словно кусочком того, нашего мира, только очень чистый и ухоженный. Среди деревьев неизвестных мне местных пород изредка попадались липы и тополя.
– А чего тут не было? – спросила я.
– Вообще этого парка не было, – пожал плечами сбитый с толку Юрка. – Ладно, пойдём, посмотрим, что тут. Обычно то, что появилось, уже не пропадает, так что стоит ознакомиться.
Мы всё время ходили, держась за руки. Словно подключенные к аккумулятору, ощущая постоянную циркуляцию какой-то хорошей энергии. Кажется, именно эта энергия и называется любовью.
На аллее обнаружились скамейки. У них была немного необычная форма, и мне очень захотелось попробовать на ней посидеть.
– Юр, давай сядем на минуточку? – я потянула Юрку за руку. Он поддался, и мы сели. Было действительно удобно. Я подумала, что в этом мире как-то всё тонко продумано. И одежда, и лавочки.
Силуэт на боковой аллее меня насторожил. Не могу сказать, я сразу узнала идущую, или она смутно показалась знакомой. Просто натянулась какая-то струна вдоль позвоночника, а в мозгу зазвенел колокольчик. Очень настойчиво зазвенел. В этом мире почему-то многое происходит на уровне шестого чувства, раньше со мной такого не было.
Я вскочила.
– Ты чего? – спросил Юрка. Я отобрала у него свою ладонь.
– Сейчас! – и я помчалась в боковую аллею.
Я слышала, как он звал меня, почувствовала укол летучки.
– Ссс! – я с досадой хлопнула себя по плечу, словно пытаясь убить комара, но скорость не сбавила.
Она шла, кажется, не торопясь, но я никак не могла её догнать.
Парк закончился, началось поле, которое постепенно сменилось каменистой пустыней.
– Мама! – не выдержав, заорала я на весь параллельный мир.
Она остановилась и обернулась, светясь ярче Солнца, которого здесь как раз не было.
22
Сегодня надо выходить на работу, но сил не было. Ханна честно встала, медленно пробралась мимо раскладушки с Сашкой к чайнику, щёлкнула кнопкой. Сашку Ханна будить не стала, впрочем, она была уверена, что он и не спит.
Чай в горло полез, целых полчашки. На этом Ханна завтрак закончила, механически накрасила глаза, оделась в первую попавшуюся юбку – всё равно под стойкой ресепшена не видно – и одну из салатовых блузок. Блузки у администраторов форменные, и это хорошо, хотя бы над одеждой думать не надо.
В автобусе удалось сесть, и Ханна прилипла к окну. Сегодня шёл снег, мела вьюга, было ещё противнее, чем обычно. Ханна вспомнила про вождение. Надо будет позвонить инструктору и сказать, что она готова продолжать.
На работе – все эти слова сочувствия, на которые надо что-то отвечать, все эти соболезнования. Мука мученическая. Лучше бы все делали вид, что ничего не происходит, легче было бы взять себя в руки.
После обеда почему-то вернулась бабушка Лёвы вместе с Лёвой.
– Забыли что-то? – Ханна участливо улыбнулась.
– Я к тебе, Ханночка. Дай-ка мне чашку свою.
– Зачем? – удивилась Ханна.
– Давай-давай.
Ханна пошарила за спиной на полке, не отрывая глаз от Лёвиной бабушки.
– Вот.
Бабушка вытащила из сумки термос и налила оттуда что-то. Полчашки.
– Что это? Бульон? – догадалась Ханна, принюхавшись.
– Бульон, – подтвердила бабушка. – Девочки сказали, что ты не ешь ничего, а держаться-то как-то надо. Я знаю, что ничего тебе не хочется. Но надо, золотой мой. Понемножечку, по глоточку. Выпей, силы появятся.
– Спасибо, – искренне сказала Ханна. – Я попробую.
Бульон оказался удачной идеей. Выпив полчашки, Ханна испытала удивительную сытость, словно съела хороший комплексный обед.
Лёвина бабушка удовлетворённо спрятала термос.
– Вот и хорошо, Ханночка. Выкарабкаешься, выберешься. Без мамы как без крыльев, знаю. Но что делать? Когда-то приходится становиться самой старшей.
Вечером Ханна заехала в свою любимую кафешку. Урок вождения поставили на завтра, а домой не хотелось. Ханна опасалась брать кофе, чтобы не заработать бессонницу, заказала чашку чая с мятой и вазочку паннакоты. Долго сидела и ковыряла ложечкой свой изысканный ужин, с заледеневшим сердцем глядя в чёрное окно.
Хорошо, что мама была. Хорошо, что она забрала Ханну из детского дома и позволила ей ещё почти тридцать лет не быть самой старшей.
23
– Мама, мамочка, ты живая, – я рыдала, обхватив её руками, и стуча зубами. Меня била дрожь.
– Ханночка, девочка моя!
– Мамочка, ты живая, ты здоровая, да? Ты здесь живёшь, да? Я тебя нашла, я тебя вижу, – шептала я громким шёпотом.
– Почему-то здесь, да, – странно ответила мама. Она тоже изо всех сил обнимала меня. Взъерошила мне волосы.
– Ты такая красивая стала, милая, – сказала она, явно любуясь мною.
Я засмеялась сквозь слёзы.
– Ты тоже красивая…
– Малыш, я тут не надолго. Мы чуть-чуть с тобой поговорим, и мне надо идти.
– Мам, мама, разве это не тот свет? Я подумала, что я тоже умерла, и мы с тобой, наконец, встретились.
– Ханночка, я не знаю, откуда здесь ты. А я живу там, – мама махнула рукой в сторону какой-то свинцовой занавеси, которая колыхалась у неё за спиной от едва заметного движения воздуха. – И мне надо идти.
– Не надо, – прошептала я. – Мне плохо без тебя. Даже здесь плохо, где Юрка, где всё так удобно, вкусно и красиво. Мне тебя всё равно не хватает!
– Прости меня, крошка моя. Но законы природы я не могу нарушать, – грустно сказала мама.
Она пятилась задом, пока не скрылась за занавесью. Я стояла, словно оцепенев, и смотрела, как она уходит. Когда свинцовая занавесь поглотила маму, сомкнувшись, как волны, я очнулась и бросилась к этой странной преграде.
Я толкала занавесь. Она была мягкой, даже как будто её вообще не было, но пройти внутрь я не могла никак. Я била в неё кулаками, отмахивалась от жалящей меня летучки, и вдруг услышала мамин голос.
– Ханя, приём! Ты меня слышишь?
– Да, – ответила я вслух, перестав лупить полу-реальный свинец. И повторила мысленно:
– Да.
– Вот и хорошо, малыш. Видишь, я здесь, мы можем разговаривать.
– Хорошо, – сказала я, села под занавесью и стёрла слёзы с лица. Оно всё было мокрым. И воротник кофты, и платье. Ничего себе, я наплакала.
– Это же лучше, чем ничего, правда? – спросила мама чуть виновато.
– Да, мамочка. Конечно, лучше, – я попыталась улыбнуться.
– Иди, крошка, к своему Юрке. Живи дальше.
Я кивнула, и из точки между лопаток снова разлилось тепло.
24
Сашка ночевать не пришёл. Ханна всю ночь ворочалась, не сомкнув глаз. Звонила ему. Тянулись длинные гудки, потом включался автоответчик, но Сашка трубку не брал.
А в семь утра вдруг ответил:
– Что ты названиваешь? Я не мог подойти.
