Судьба хрониста. Хроники земли Фимбульветер

– А что, – рыжий приютский сирота – само воплощение наивности и порядочности, – есть разница?

– Для приличных людей есть.

– А для летописей Гехта? Ну, давай уже про приключения хронистов! А то тетка Гудрун сейчас рыбу купит и придет, обедать будем.

– Какую рыбу?

– Камбалу, – тут же попался Рик.

– А откуда ты, прелестное дитя, знаешь, что Гудрун покупает именно рыбу камбалу и именно сейчас? Сколько времени нужно, чтобы добежать от ратуши до рынка, а оттуда – к нам? Ты вообще сегодня на службе появлялся?

– Появлялся, – насупился Рик. – Но тетка Гудрун за камбалой пошла. Она хорошо выбирает, но где покупать дешевле всего, не знает. И торгуется не так.

– Может, тебя в корзину посадить и к Харальду в замок Мёнлус отправить? Он тоже рыжий и купчина милостью Ханделла. Примет тебя в клан, а как вырастешь, словечко перед королем замолвит, Вермъер государю Хрольву дальний родственник. И кончишь ты свою жизнь хессиром казначеем.

– Не, – помотал головой Рик, – я с вами хочу.

– Ладно, с нами так с нами. Только сделай милость, в ратуше всё же появляйся.

– Ага.

Судя по ехидной ухмылке ученика хрониста, он был прекрасно осведомлен, как часто меня самого можно было застать по месту службы.

Надо было срочно уходить от опасной темы.

– Бери тетрадь и перо, садись.

– Тетрадь? – Рик был явно разочарован.

– А записывать как будешь?

– Ты сам говорил, что хронист должен тренировать память!

– Почему бы тогда мне лично не рассказать Хрорику Веръясу всё, что он хочет знать?

Аргумент подействовал. Рик пусть и нехотя, но сел за стол и выложил письменные принадлежности.

– Итак, первым хронистом принято считать канцлера Снорри Эдла, Снорри Угодного Драконам. Сподвижника Хлодвига Великого. Человека, которому, по легенде, мудрый Виден передал знания, сохраненные в «Завещании Драконов». Тогда летописцы еще не сидели каждый в своем городе, а странствовали по всей земле Фимбульветер…

Было давно

Государев человек должен внушать уважение, а значит быть собой велик и грозен, голос иметь зычный, одеваться ярко и богато. Снорри же Эдл… Сбросит такого лошадь в снега – умаешься искать. Плюгавый, блеклый, бороденка жидкая, вырядился в какую-то чуть ли не рванину. Хотя последнее, пожалуй, разумно: после прихода ледника народ как с ума посходил; разбойнички пошаливали на дорогах и раньше, но убивать ради пары хороших сапог или мешка с харчами…

У Эдла из всего имущества можно польститься лишь на сумку. Плоская, но вместительная, отличной прежней выделки, с замочком, она могла хранить много чего приятного. Золотишко и камешки, например, в нее напихать очень даже удобно. Но Снорри таскает с собой исключительно кусочки коры, которые с большим трудом отдирает от тех странных безлистых, похожих на нищих в лохмотьях, то ли кустов, то ли деревьев, которые в последнее время заполонили всю землю Фимбульветер. А еще – подобранные на дороге перья. Вчера встретили пробирающихся к Бьёрнкрогу беженцев, так малахольный Эдл купил у них чудом уцелевшего петуха и вместо того, чтобы свернуть птице шею и сварить тушку, выдернул бедняге хвост, а затем вернул обомлевшего кура хозяевам.

Скъёльд Мрачный переложил поводья из руки в руку и снова искоса взглянул на нахохлившегося в седле Снорри. Нет, неладно что-то в земле Фимбульветер, если сейчас, когда у государя Хлодвига каждый дельный человек на счету, канцлер королевства прется неизвестно куда и зачем, а один из лучших воинов послан его сопровождать. Еще б ничего, если б ехали прямо на северо-западное побережье, куда Эдлу загорелось добраться, так нет же, теряют время, мечутся заячьим зигзагом между опустевшими городами и деревнями, из которых давно даже мыши и тараканы ушли. Только хлопают на холодном ветру двери вымороженных, в прах разоренных мародерами домов да дыбятся под снегом похожие на гробы грядки на огородах. Грядки, огороды… Ненужные слова из прошлой жизни. Сейчас таких много: борона, сад, сенокос. Сам Скъёльд был родом из деревни и, когда перебрался в город, делал вид, что не понимает их значения.

Ледник сожрал землю Фимбульветер всего за один год. А до того недолгое время примеривался, облизывался из-за океанского прибоя. Весна приходила всё позже, лето не радовало теплом, цены на базаре росли, и крестьяне, привозившие на продажу разную снедь, сетовали на неурожай.

Хлодвиг, великий король, знал всё. Еще задолго до прихода беды готовился он защищать свой народ. Если б сельское и городское дурачье сразу послушалось государя и делало так, как он велел… Не пришлось бы сейчас людям тащиться по заснеженным дорогам, пытаясь уберечь от мародеров жалкий скарб, и ночевать в брошенных выстуженных домах.

Снорри Эдл, запалив в плошке крохотный осколок горючего кристалла – прежде эти способные долго пылать цветными огнями камни использовали для украшения праздников, – скрючился над столом и что-то записывал. Он велел Скъёльду лечь спать, пообещав, что покараулит сам, только страж из него… Явись сейчас к дому лихие люди или привлеченная живым теплом нечисть, этот умник и не заметит.

Словно в подтверждение дум воина, с улицы раздались скрип снега и легкий удар по стеклу – кто-то, приникнув к окошку, беззастенчиво разглядывал находящихся в доме. Снорри так и не оторвался от своих записей, зато Скъёльд скользнул к двери и затаился.

Снова шаги – незваный гость, кто бы он ни был, заторопился к крыльцу. Скрип несмазанных петель, топоток в сенях. Заголосила дверь, на этот раз внутренняя, и воин барсом прыгнул на замершего в дверях пришельца. Схватил, намереваясь повалить… и замер: могучие руки бойца сжимали худые мальчишеские плечи. Хорошо одетый сопляк годов двенадцати от роду смотрел на посланца Хлодвига и явно собирался заорать. Тьфу!

– Ты кто такой? – спросил Скъёльд, для острастки встряхивая мальца, как хозяйка – выстиранную простыню.

– Бранд Олъм. – Мальчишка попытался пнуть Мрачного. – Пусти, хам! Я вурд!

– Да что ты говоришь! И что же благородный делает так далеко от своих родичей и слуг?

– Я… я…

– Ты, ты, – подтвердил воин. – Шпионишь для мародеров?

– Вот еще! Наш клан направляется в Бьёрнкрог к королю Хлодвигу!

– Клан, говоришь? Что-то я никого кроме тебя здесь не вижу.

– Оставь его, – вдруг вмешался Снорри, до того сидевший тихо, как заяц под кустом. – Ты ехал к королю в Бьёрнкрог вместе со своей семьей? – обратился он к мальчишке добрым голосом. – Как же получилось, что отстал от своих?

– Я задремал и выпал из саней.

– Которые шли в караване последними? Но ведь люди, которые не держат вожжей, обычно укутываются в шубы и прячутся под меховую полость; оттуда выбраться-то довольно сложно, не то что выпасть.

Бранд, насупившись, молчал.

– Ты просто потихоньку спрыгнул, полежал, затаившись, в снегу, пока караван не отъехал подальше, а потом двинулся в противоположную сторону. Почему ты не захотел ехать с семьей? И что думал делать дальше?

– Вернуться в Ольм! Там мой дом! И остались верные отцу люди! А Торфинн пусть катится в этот… Бьёрнкрог! Там и командует!

– Торфинн – это?..

– Мама вышла за него замуж полгода назад, как только закончился траур по отцу! И он сразу вообразил, что всё принадлежит ему!

Снорри и Скъёльд переглянулись. Всё ясно: пасынок, которому ненависть к отчиму солнце застит. Семья, следуя указу короля, подалась в строящийся город Бьёрнкрог, новую столицу, а мальчишка додумался сбежать, по дороге незаметно спрыгнул с саней. Но дальше-то что?

– И как же ты собирался добраться до дому? – по-прежнему мягко спросил Эдл.

– У меня лыжи есть. Я на них хорошо бегаю!

– Вместе с лыжами и… выпал?

– Нет, – сердито буркнул Бранд. – Я заранее вызнал, каким путем поедем; сбегал, одни лыжи в приметном сугробе спрятал, на других вернулся.

– Решил остаться дома и жить там с верными слугами? А ты не думал, что твои родичи развернут полозья, как только заметят, что тебя нет?