Паница
Леда Николаевна больше не заводила разговора о предстоящей миссии. Но уже неделю в доме не звучал дробный северный говорок. Северяне и так-то не больно охочие до разговоров, сейчас и вовсе переговаривались лишь по необходимости. Держаться старались вроде свободно, но старались ежеминутно, и потому накал, внешне почти незаметный, сковывал движения.
Мужчины, и без того много работающие вне дома, чаще обычного стали уходить на дальние заимки, или допоздна стучали молотками в кузне на берегу Речки.
Катерина сразу после завтрака садилась за прялку. Анна уходила к себе в комнату, читала или занималась рукоделием. В доме стояла тяжёлая тишина.
– «Беда-то какая, – думала Катерина, жужжа веретеном, – и принёс же леший напасть. И ведь не отнекаться, не спрятаться. К чему нам эти дети. Чему мы их научим? Как землю пахать, как с лесом в ладу жить? Что за блажь! Коли хотите великого мага воспитать, пусть его и учат Великие Учителя. Может, наши предки таковыми когда-то и были, да все вышли. Вон, полна рада магов великих в земле лежит. Ой, неладное придумали».
Думы невесёлые окутали Катерину плотным облаком, и не заметила она, как подошла Леда. Присела на низенькую скамеечку у ног и также, молча, произнесла:
– «Не печалься, Катерина. И не унижай своих способностей. Наша семья по-прежнему владеет огромными знаниями, позволяющими влиять на пространство и время. Другое дело, что мы этими знаниями почти не пользуемся. Но это не потому, что утратили их, а потому, что приобрели мудрость не вмешиваться в ход событий без особой надобности. Для вмешательства мы выращиваем воинов-магов, которым передаём часть своих знаний – равновеликую предстоящей им миссии».
Катерина взглянула на притулившуюся у ног Леду.
– «Сколько тебе лет, сестра?»
– «Я совсем молодая ведьма – мне всего-то триста шестьдесят», – улыбнулась такая знакомая и такая далёкая сейчас от Катерины, женщина.
– «Я тебя маленькой девочкой знала и молоденькой девушкой… Ты алконоста – волшебная птица!», – догадалась Катерина.
– «Верно алконоста, зимородок, по-простому, если», – опять улыбнулась Леда – «триста лет я храню знания нашей семьи и триста лет стою на страже: не подпускаю чужаков, отгоняю любопытных. До меня эту службу несла моя мать, тоже с именем Леда, а до неё – её мать, и так уже пятнадцать поколений женщин нашей семьи служат Панице. Они лежат в Раде рядом с вашими предками. Мы ведь тоже, наравне с вами учимся и учим, оберегаем и охраняем эту землю и этот куст – нашу семью. А заодно помогаем Вселенной поддерживать равновесие на этой планете – при необходимости выращиваем и воспитываем Воинов Света, как другие семьи выращивают и воспитывают Воинов Тьмы».
– «Какую же роль вы отводите нам, скоро проживающим свой век?»
– «Дорогая моя, не ставь всё с ног на голову. Это ваша прерогатива – определять нам задачи. Вы – стремительно проживающие свой век – отвели для нас роль хранителей ваших знаний. Дело в том, что по природе своей мы – алконосты, русалки, йети, длаки, не такие, как вы. У нас был момент, когда мы переродились и утратили свою человеческую природу. И речь тут вовсе не о продолжительности проведённых на земле лет в одну единицу воплощения. Всё гораздо прозаичней: переродившись, мы утратили магию Искры. К великому сожалению, нам не свойственно проявлять творчество ни в каком деле, в нас больше нет Искры божией, что заложена в вас. Зато мы великолепно воспроизводим всё, что когда-либо от вас увидели или услышали. Иными словами, мы – ремесленники. Очень хорошие, возможно, даже гениальные, но – ремесленники. А вы – творцы. Таков мировой расклад сил. Каждому выдан свой инструмент, с помощью которого он наилучшим образом воплощает задуманное Вселенной. А вместе мы сила – „Сол-Эйваз“ – которую ничто в мире не может одолеть».
– «Почему я этого не знаю?»
– «Ты не „не знаешь“, ты не помнишь. Для этого я и нужна тебе – чтобы хранить знания и вовремя о них напоминать. Ты – моя вспышка, я – твоя рутина».
– «Как же рутинная часть меня попала в совет, да ещё и эфором стала?» – насмешливо спросила Катерина.
– «Это в семье я второстепенный член, а во внешнем мире я представляю собой элемент выдающейся силы, с которой нельзя не считаться. Я напоминаю миру о мощи, которой обладает наша семья», – улыбнулась в ответ Леда.
– Ну, и долго вы собираетесь так молчать? – спросила Анна. Оказывается, она уже третий раз заглядывает в столовую и застаёт одну и ту же картину: мать сучит веретено, задумчиво глядя в окно, а Леда сидит перед ней на низенькой скамеечке, старательно чапает клочок шерсти и мурлычет себе под нос песенку самоедов: «ёханте-ёхкнте, тырдыр-мырдыр-перестройка, ёханте-ёханте, тырдыр-мырдыр Горбачёв» – не один день можно ехать на оленях по тундре и мурлыкать эту несуразицу.
Женщины недоумённо подняли на неё глаза:
– Мы не молчим. Мы очень даже неплохо поговорили. Расставили все точки над «I».
А ты давай-ко, собирайся, пойди-ко, баньку затопи. А мы в доме обрядимся. Надо достойно завершить Осенних Дедов и готовиться к Велесовой ночи. И сходили бы вы завтра с Дроном на Великое Велесово болото. Надо бы навестить париху – Ваську-болотницу. Гостинец ей снесёте, а она даст вам корешки да травы. Я ещё по весне просила её заготовить кое-что для меня. Да, чуть не забыла, ещё мне нужен будет вереск – трёхлетка. Там, возле избушки Болотницы, как раз есть куст нужного возраста.
Анна и не подумала тронуться с места – стояла, как вкопанная и только недоумённо переводила взгляд с матери на тётку.
– Что случилось-то, пока сидели, молчали? Настроение ваше меняется быстрее, чем ветер-слободка по весне.
– Много чего случилось. Мы поговорили. И теперь я, даже больше, чем Леда, уверена, что у нас совсем мало времени и очень большая работа впереди. Опосля, в бане всё расскажу.
Анну этот ответ ничуть не устроил, но, глядя как рьяно сестрицы принялись за уборку дома, она поняла, что боле из них и слова не вытянешь. Накинула душегрейку, захватила в сенях коромысло с бадейками и, зачерпнув на углу дома из бочки поточницы, стала спускаться по косогору к баньке.
Возле кузни курили мужики.
– Что там дома-то? Не передрались ещё наши тётушки? Что-то сегодня и из дома не выходят. Как бы чего не вышло, а то останемся без обеда.
– Что ты, батя, они нынче лучшие подруги. Моют-прибирают, праздничный обед готовят. А вы кинули бы сетку, может, и ушицы сподобимся похлебать.
– Морда стоит. Опосля схожу, проверю. Чаю, щучку принесу к обеду.
Дрон молча слушал перекличку.
«Значит, улучила Леда момент подойти к Катерине», – с облегчением вздохнул он. Эти несколько дней напряжённого внимания всем дались нелегко. Но Дрон переживал их особенно болезненно. Немногословный по природе, он чаще всего использовал слова, как маскировку – ширму, за которой прятал своё сокровенное. В разговоре был нарочито насмешлив, а то и грубоват. Из-за этого многие его сторонились, опасаясь едких, всегда поразительно точных, и от этого особенно обидных словечек, на которые он, если разозлят, не скупился. А уж если человек совсем ему не нравился, тут он и вовсе не церемонился, и словом бил нещадно, наотмашь. В посёлке тихонько злословили: Андрею Жихареву самое место в лесничих ходить. Ёлки да сосны – они толстокожие – сдюжат крепкое Андрюшкино словцо.
Андрей понимал происходящие вокруг него события, не нуждаясь в словесных комментариях. Ему достаточно было просто подумать об интересующем его предмете, чтобы вся картина, как на ладони, предстала перед его мысленным взором. Причём картина динамичная, с сюжетами и вариантами развития событий. А недостаток информации восполнялся живым воображением. Ну, или интуицией. Как ни назови – всё равно ясновидение, чудный дар, доставшийся ему от матушки, оборотной стороной которого была способность видеть события помимо воли. А, следовательно, вовлекаться в них полностью, без возможности выйти, пока сюжет себя не изживёт. Поэтому ему тяжело было находиться среди людей. Пустой гомон их маленьких жизней болезненно раздражал. Нет – бесил. Совсем другое дело – лес. Какие чудесные сказки рассказывает Андрею его тишина! Эти сказки он пересказывал по ночам Анне.
Поначалу, когда они ещё только сходились, он и её водил в лес слушать эти сказки. Уловив в воздухе очередную волшебную историю, он восторженно шептал:
– Ты слышишь? Эта старая ель рассказывает про упавшую с неба звезду.
– Нет, Андрюша, про звезду я не слышу. Зато слышу, как ветер перебирает иголки в её старых ветках, вижу, как малыш-клёст порхает с шишки на шишку, – улыбалась ему Анна.
– Да ты не так слушай, – закрывал он Анне глаза своими огромными ручищами, – ты по сторонам не смотри не отвлекайся на детали, ты целым слушай, – учил он, прикладывая ладонь к её груди. – Хочешь, я попрошу, и ель расскажет нам сказку про нас?
– Андрюшка, а давай, ты сейчас послушаешь, и я не буду тебе мешать, а ночью расскажешь, что услышал. И это будет твоя сказка, а ты будешь моим Шехерезадом, – улыбалась Анна, высвобождалась из его объятий, отбегала и тут же возвращалась, чтобы, привстав на цыпочки, поцеловать. И он оставил попытки научить дружку слушать лес.
– «Пусть так, – думал Андрей, – моя любовь не бесталанна. Она пишет стихи и играет на гитаре. Вкусно готовит и чертовски хороша в постели. И, это даже хорошо, что она сама не слышит эти сказки. У меня-то они никогда не кончатся. И я буду рассказывать их для неё каждую ночь, до конца наших дней».
– Баня, баня, баня! Как я не любила в детстве банные дни, – откровенничала, блаженно растянувшись на полке, Леда.
– И я не любила. И Анютка не любила, – поддержала её Катерина, – жарко, разморит так, что двигаться неохота.
– Зато, какое блаженство выйти из бани: тело лёгкое как пёрышко. Кажется, вот подхвати меня ветерок и не будет для него усилием перенести меня через Речку.
– Да я и сейчас из бани выхожу прозрачная. Весь мир сквозь меня струится – ни за что не зацепится, – подала голос Катерина.
– Да уж. До некоторых блаженств надо дорасти. А некоторые, не будем говорить кто, хотя это и Андрюшка, до сих пор не доросли. Я его и веничком, и массажик, и спинку потереть. И верчусь перед ним, вся такая ровненькая, распаренная: вот она я! А он на дверь смотрит, как бы выскользнуть, да в речку плюхнуться.
Дружный хохот не дал Анюте дорассказать об их с Андрюшей банных приключениях.
– А не искупаться и нам? – предложила Катерина.
– Купаться, купаться, – весело подхватили остальные.
И, недолго думая, вся троица гуськом, как есть, нагая, потрусила к речке.
– Я с разбега, пустите, разойдитесь! – Анюта пробежала по мостикам и, свернувшись колобочком, плюхнулась в воду, вздыбив за собой фонтан тёмной октябрьской воды. Следом прыгнула Леда и аккуратненько, по ступенькам, прошла в воду Катерина.
Вволю наплававшись и наоравшись в сумеречное, набухшее дождевыми облаками небо, залихватских частушек, дамы в том же порядке, гуськом, потянулись обратно в баню.
Как же описать блаженство от раскалённого воздуха, окутавшего их свежие, охлаждённые осенней Речкой тела? Как передать перламутровое их свечение? Шум, ввалившийся в баню вместе с купальщицами, постепенно умолк и сменился блаженным молчанием.
– Эй, поморозницы, не угорели там? А может, к лавкам примёрзли? – раздался за окном голос Игнатовича.
Они с Андреем пошли на Речку проверить морды перед ужином, ну и свернули на тропинку к бане – послушать, что-то долго моющихся девок.
– Не надо вам водицы с речки принести? – спросил Андрей. В ответ раздался дружный хохот:
– Зачем нести воду – мы и сами до воды сбегали.
– Купались, что ли? Ай да поморозницы! – с удовольствием крякнул дед, – Скоро вы? У нас самовар закипел и чай свежий заварили – вас ждём.
– Выходим уже.
В предбаннике долго вытирались, облачались в ситцевые халатики, накинутые на тонюсенькие рубашки-белоземельки. Пристраивали половчее на головах высокие тюрбаны из цветных полотенец. Ноги совали в катаночки и в галоши. Завершали наряд цигейковые душегрейки. Перед уходом выставили у порожка бадейку с чистой водой. Сверху положили свежий, нехлёстанный веник – это приглашение предкам попариться.
Пока собирались, мужики проверили снасти и уже подымались от реки с уловом, нанизанным на ивовый прутик.
– Вота – щучка забрела, – приподнял Дрон связку с уловом, на которой висела приличная щучка килограмма на три, – рыбники на завтрак заказываем.
– Будут. А как же! Сегодня после ужина опару поставим. Ну, да пойдёмте в избу, а то дождь, вишь, сеять начал. На всю ночь зарядит, как завтра к Болотнице-то пойдёте?
Дом был чисто прибран. Русская печь побелена и стояла в углу невестой.
Посредине стола в керамической вазе стоял букет рябиновых веток с сочными гроздьями ягод. А сам стол был накрыт Фаининой скатертью, и сервирован парой лишних приборов – это приглашение предкам отужинать в этот вечер вместе с семьёй.
Чуру и Домовому Катерина поставила особое угощение, подчёркивая уважение и благодарность духу-хранителю и духу-предку, за то, что согласились остаться и оберегать дом и семью в Яви.
Из недр буфета Дрон достал тяжёлый серебряный подсвечник и, заменив оплывшие свечи, зажёг огонь: он укажет предкам путь. Степан разлил по старинным бокалам домашнее пиво и нарезал ржаной каравай. Анна достала из печи горячие щи и жаркое; из сеней принесли сметану и соления.
Вспомнили близких и дальних родственников. И тех, что погибли в многочисленных войнах, и тех, кто тихо умер в своей постели. Припомнили случаи из их жизней: грустные и смешные. Анна принесла из комода старый фотоальбом. Сдвинув стулья, начали перебирать пожелтевшие от времени фотографии, угадывая, кого же запечатлел фотограф в этой многочисленной группе с лицами меньше булавочной головки.
Вечер, посвящённый смерти – казалось бы, печальный вечер памяти об ушедших людях. Но магия Велесовой ночи в том и заключается, что скорбь превращается в воспоминания. Стираются границы, и открываются двери между мирами. Близкие люди вновь оказываются рядом. Предки приходят посмотреть на потомков. Потомки обращаются к предкам за советом.
Именно эту ночь Леда выбрала для инициации. Ибо она очень надеялась на помощь Рода.
Глава 5
В Велесову ночь открытие перехода не так опасно. Все, ранее живущие в Роду, будут при этом присутствовать и помогать. А те, кому только предстоит спуститься в Явь, будут учиться, чтобы, когда придёт их время, вспомнить.
В полночь семья встала вокруг стола. Они закрыли глаза и стали произносить слова перехода. Сначала медленно и неуверенно, но постепенно ускоряя и вознося голоса вверх – под свод дома: к коньку, к небесам, затянутым тяжёлыми тучами, и выше, выше, сквозь тучи – к звёздам, к самой Коле.
Руки сами собой возносились вслед за голосами, тела начали раскачиваться, пространство комнаты поплыло, и Дверь открылась. Голоса смолкли, и последние отзвуки слов заклинания растворились в небе над домом.
Первым шагнул к распахнутой двери, как и положено стражу – Домовой. Он преступил порожек в невидимое остальным пространство, оглянулся и махнул, приглашая следовать за ним. Степан Игнатьевич шагнул было к двери, но Катерина его остановила. Подошла, взяла за руку, и они и вошли вместе. Следом, держась за руки, пошли Анна с Андреем. Замыкала шествие Яви Леда. Духи предков выждали, когда она переступит порожек, и тоже потянулись к проёму, один за другим перемещаясь в открывшийся мир.
Нечего и говорить, что пространство другого измерения внешне ничуть не отличалось от привычного мира семьи. Пройдя в открывшуюся дверь, они попали в боковую избу дома. В окна лился мягкий солнечный свет. Комната была чисто прибрана и не носила никаких следов пребывания в ней Леды. В августе и не могло быть иначе.
В это время Леда ещё только прибыла на Совет, экстренно созванный главой на Соловецком архипелаге. Настало время решить, какая из школ Севера возьмёт на себя обучение мага.
– Открытие школы в Панице не останется незамеченным. Вы все это отлично знаете, – горячился Поморский эфор Варуна, – Нет, нет и нет! В наше время совсем необязательно активировать родовую память самой мощной школы Севера. Давайте разморозим школу на Аляске. Там опытные шаманы и подготовят ученика не хуже, чем в Панице.
– Если группу будут готовить в Панице, то хороший результат гарантирован. Так, значит решено?
– Ничего не решено.
Споры продолжались три дня. И всё же выбор пал на Паницу. Эфору Северо-Запада предписывалось немедленно выехать на место, чтобы инициировать обучающую семью. Члены Совета стали расходиться. Вернее, просто растворяться в воздухе. Через несколько минут в комнате остались только Александр Белояров и Леда.
– Мне необходимо, – начала Леда.
Но Александр поднёс палец к губам, и она замолчала, оглянувшись по сторонам. Глава прошёл к буфету, достал из него склянку тёмного стекла и свёрток обыкновенных ватных дисков.
Опрокинув склянку, он намочил один из дисков и протянул Леде. Та недоумённо на него посмотрела. А он уже смочил второй диск и, кивнув Леде, провёл им по лбу – от корней волос до переносицы и от виска к виску. Затем провёл по векам, по губам, и вдохнул запах. Леда повторила его движения. Подойдя к столу, председатель поставил склянку на небольшой серебряный поднос.
Она готова была поклясться, что ещё минуту назад его там не было.
– Ну вот, теперь мы можем говорить свободно.
– А разве комната была не защищена?
– Защищена. Но у нас настолько важный разговор, что мы просто обязаны спуститься ещё на один уровень защиты. Итак, дорогая Леда, давай сверим часы. Тонкая настройка резонансом разрушает горы и сплетает прочнейшие нити. Мы должны действовать синхронно, – начал инструктировать эфора Александр…
– Не волнуйтесь, мои дорогие, – проворковала как можно спокойней вошедшая в дверь Леда, – это просто петля времени. Нам необходимо было вернуться в исходную точку инициации. Она вынула из нагрудного кармана золотые часики на шатлене.
– Итак, нам надо провести обряд запуска Дыхания Вселенной. Я буду распорядителем, с вашего позволения.
Все согласно кивнули.
– Прошу вас снять обувь, взяться за руки и замкнуть круг. Через восемь минут я начну обратный отсчёт. И когда стрелка достигнет шестой минуты второго часа, мы начнём медленно двигаться по кругу противосолонь, а наши предки, также замкнув периметр, начнут движение посолонь. Тем самым образуется замкнутая энергетическая система, способная принять в себя нисходящий поток космической силы, который, закручиваясь посолонь, пройдёт сквозь нас и запустит энергию самоорганизующейся системы Паницы. Образовавшийся излишек энергии мы отдадим земле. Знайте, что мы запускаем энергию, которая сама будет управлять собой, так как сама себя знает. И мы вместе с ней войдём в нужное для выполнения поставленной задачи состояние.
Люди взялись за руки и образовали замкнутый круг. Второй замкнутый круг образовали Души предков Рода.
– Я прошу Чура – духа-хранителя Рода в Яви встать в точку эквилибриума. Я прошу Домового – духа-хранителя Дома и семьи встать в точку эквилибриума, – начала обряд распорядитель, – вы – хранители нашего Рода и Родового места, вы – центр нашей Вселенной. У вас прямая связь с ушедшими из Яви предками, с семьёй в Яви и с нашими потомками в Прави.
Из круга предков отделился неказистый старичок на тоненьких ножках, в красных сафьяновых сапожках, одетый в сермяжку, но с мурмолкой на голове. И вышел статный человек, лет сорока в войлочной шляпе с загнутыми полями, пиджаке поверх косоворотки и брюках, заправленных в высокие «гамбургские» сапоги. Оба были окутаны лёгкой дымкой времени.
Они встали в центр круга, и все члены Рода им поклонились. Леда хлопнула в ладоши, возвращая к себе внимание, и начала отсчёт: десять, девять, восемь, семь, шесть…
Анна проснулась на рассвете. Рядом на кровати сидел Дрон. За окном празднично белел огород.
– Первый снег выпал, – заметив, что жена проснулась, улыбнулся Дрон, – хорошо будет пробежаться до Великого по первому снежку.
– Знаешь, Андрюша, я такой странный сон сегодня видела: как будто мы после ужина всей семьёй…
– Прошли сквозь открывшуюся в пространстве Дверь и водили хороводы в боковой избе, – закончил Дрон фразу жены.
– Верно, Дронушка, – засмеялась Анна, – ты всегда мои сны угадываешь.
– Нет, Анюта, это не сон был. И мы действительно прошли обряд инициации. Вот только не помню, как мы оказались в своей горенке. – Я проснулся сегодня ещё до рассвета. И тоже сначала подумал, что это был сон, но потом стал вспоминать, вспоминать и довспоминал до того места, когда Леда начала обратный отсчёт. А потом, я, как будто провалился в колодец. Сначала всё бешено вращалось, и я не чувствовал под ногами опоры, но, задрав голову, увидел Колу. И в это время печальный мужской голос сказал: «Звезда полей, во мгле заледенелой, остановившись, смотрит в полынью…». И тут я проснулся.
– Всё так. Я тоже летела с огромной высоты, и было страшно и одиноко, пока я не подняла голову и не увидела в небе Колу. И в тот же миг услышала тихий нежный голос. Он пел. Очень печально пел: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»
– Это Анна Герман. Моя мама очень её любила.
Анна перебралась к мужу, подтянула одеяло и накрыла им себя и Дрона. В дверь тихонько стукнули. Не оборачиваясь, они одновременно отозвались:
– Входи, Катерина.
– Доброе утро, молодёжь. Как спалось-ночевалось? В каких краях побывать ноне довелось? Летали во сне?
– Скорей падали.
– Похоже, у всех одно и то же, – вздохнула Катерина, – сон про то, что одновременно придётся разбираться с большим количеством проблем.
– А ещё нам снилась Кола, – с надеждой проговорила Аня.
– Это хорошо. Это вселяет надежду на благоприятный исход дела. И ещё сулит приход в дом малыша… Долго ли собираетесь на снега-то смотреть? Вся зима впереди. Давайте-ка, собирайтесь, я уж кулебяки в печь поставила. Сейчас позавтракаете, да и отправляйтесь к Болотнице. Хорошо бы засветло обернуться.
Катерина развернулась и направилась было к двери, да остановилась. И, не оглядываясь, произнесла, вроде бы ни к кому не обращаясь:
– А я слышала во сне, как Небо поёт. Красиво, просыпаться не хотелось.
И, так и не оглянувшись, шагнула в сени.
Собравшаяся за завтраком семья, ни словом не обмолвилась о вчерашней ночи. Хвалили рыбаков и стряпуху, и кулебяки. Обсуждали первый снег за окном и предстоящую дорогу до Великого Велесова болота. Игнатьич внезапно вызвался составить компанию молодёжи. Признаться, и Катерина не отказалась бы прогуляться по первому снегу, да на кого дом-то оставишь?
– Пойди, я останусь и обряжусь по хозяйству, – как всегда, прочитала Леда мысли сестры.
Катерина с благодарностью на неё посмотрела, поднялась из-за стола и пошла к себе в горницу. Достала из большого сундука пуховую шаль, пару высоких шерстяных носков и рукавицы, вязанные орнаментом. Красивые. Болотнице понравятся. Всё это богатство она аккуратно завернула в серую бумагу и сунула в котомку. Стянула с печи тёплые штаны, кофту; вытащила из того же сундука свои любимые варежки (может, и не пригодятся, да пусть будут) и смешную шапочку с помпоном, оставшуюся от Аниного детства. Нарядившись, вышла в столовую. А там уже все собрались и стояли у порога. Шапочка всем понравилась.
– Ну, мама, и когда ты только её износишь, – смущённо протянула Аня.
– Никогда. В домину с ней лягу. Не забудьте!
Дрон уже вышел во двор и возился с Айхой. За ним и остальные путешественники горохом посыпались с высокого крыльца.
– Ну, с богом, – отсёк Игнатьич сборы.
И все потянулись за ним по тропинке, уводящей из деревни. Леда стояла на крыльце и смотрела вслед маленькому отряду родных людей.
– «Великих Людей, – думала она. – То, что им предстоит сделать в ближайшие годы, я бы не поручила больше никому. Удивительно, что сами они не только не считают себя великими, но и с великим уважением смотрят на других. И искренне верят, что на свете много людей, гораздо превосходящих их по мастерству и таланту. Должно быть, именно эта искренняя вера позволяет им сохранить свой Дар в первородной чистоте и силе».
Воспоминания о непростой ночи, которую им пришлось пережить, не вмещались в дом. Надо было вынести их в лес, в поле, на Великое Велесово болото, куда угодно, только не оставаться с ними в избе.
Интуитивно все выбрали дорогу – этого великого лекаря, не раз спасавшего в трудных жизненных перипетиях. Не первый раз поручали они ему, казалось, безнадёжно запутанные пряхой Макошь, нити своих жизней.
Узкая тропинка сначала бежала вдоль Речки, по присыпанному первым снежком угору, потом петляла среди сосен, и всё время заметно шла под уклон. Маленький отряд шёл споро. Желания говорить не было. Сначала каждый должен был сам принять и переварить в себе события прошедшей ночи. То – работа души, и нет на свете более одинокой работы.
