Паница
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в какой-то день Екатерине Васильевне пришло письмо от её дальней родственницы, в котором та просила разрешения приехать погостить. Леда Николаевна, а именно так звали родственницу, писала в письме, что страшно соскучилась по местам, в которых прошло её детство. И, что, пока она ещё в силах передвигаться самостоятельно, хочет навестить родные пенаты и просит позволения остановиться у троюродной сестры, так как наслышана, что их родовое гнездо пришло в полное запустение.
– Крыша обвалилась на её пенатах – прокомментировал письмо Степан Игнатьевич, – пожлобились тогда – не продали дом дачникам. А ведь хорошие деньги предлагали.
– Ну, что теперь. Всяк волен распоряжаться своим имуществом по своему усмотрению. Давай-ка лучше подумаем, где гостье постелем.
– А что пишет твоя «седьмая вода на киселе», надолго ли она к нам за воспоминаниями?
– Пишет, что хочет до весны у нас пожить.
– Ишь ты, соскучилась.
– Не ворчи, старый. Ребятам веселей, и мы в охотку поболтаем. Она весёлая была девчонка…
– Ну, поглядим, может, жизнь не всю весёлость из неё выпила. На полгода, значит, планирует к нам. Что ж, приготовим ей боковую избу. Летом я там печь переложил – должна тепло держать. Вот и проверим на городских косточках. Надо только протопить заранее, чтоб не угорела твоя весёлая девчонка.
– Так и отпишем ей: мол, приезжай.
В ответном письме условились, что тётушку будет встречать Андрей. Она его узнает по номерам на машине и для пущей убедительности, по красному шарфу.
УАЗик – танк, ему никакая распута не страшна. Комфорта машина малого, да он не очень-то и нужен в условиях, когда надо пройти по тракторной колее, или по заснеженной лесной дороге. А с этим УАЗик справлялся без труда.
Но тётушка с этим утверждением была категорически не согласна.
– Дрон, – кричала она сквозь рёв мотора, – Дрон, из меня сейчас весь ливер высыплется, и лоск городской пропадёт безвозвратно… чем я буду поражать свою деревенскую родственницу… О, Дрон, прошу тебя, поедем тише…
Андрей только улыбался. Тётушка ему сразу понравилась. Ещё там, на вокзале. Она не стала рассматривать припаркованные машины и ничуть не смутилась забытым красным шарфом. Она как будто всю жизнь его знала. И лишь только он появился на перроне, тут же приветливо помахала рукой и заговорила так, будто продолжала только что прерванный разговор.
И это необычное произношение его имени – Дрон – ему тоже сразу понравилось, как будто это и было его настоящим именем, а Андреем его называли только непосвящённые…
Сквозь легкомысленное щебетание тётушки он видел, как сквозь кружевную вуаль, нечто необыкновенно глубокое, или даже, как он чувствовал, бездонное. А все эти ахи и восклицания были предназначены для публики: не скроешь ведь в маленьком посёлке приезд чужого человека. Так, пусть видят, что на Паницу приехала старенькая и уже немного «ку-ку» родственница из города.
Скорость всё-таки пришлось сбавить.
– О, дорогой Дрон, так гораздо лучше. И хорошо, что не так скоро, чтобы ты успел мне рассказать.
Она даже не пыталась уточнить, что именно Дрон должен ей рассказать. Нужные слова сами рождались в его голове. Он лишь успевал удивиться на вдруг открывшуюся в нём способность гладко и коротко излагать мысли. Благодаря чему к концу поездки тётушка была в курсе всего, чем жила семья лесника.
Когда машина остановилась возле крыльца и тётушка нарочито неуклюже стала выбираться с заднего сиденья, причитая о старых костях и проклиная разбитые дороги, Дрон уже не верил её притворству. Ему хотелось, чтобы она поскорей закончила разыгрывать этот спектакль и опять, уже окончательно, превратилась в умную, наблюдательную женщину, какой, по сути, и была. И, словно прочитав его мысли, она, ни к кому не обращаясь, произнесла:
– Терпение, мой друг!
Все поняли это, как ответ Екатерине Васильевне на предложенную помощь.
Миновав холодные сени, через небольшую прихожую вошли в столовую. А там уже был накрыт стол. И на столе была еда. Ни городской, непонятного происхождения колбасы, ни консервированных непонятно, где и кем огурцов, ни невесть какой свежести рыбы из ближайшего гастронома на столе не было. Всё – от хлеба, выпеченного нынче утром Анной в русской печи, до нежнейшего стерляжьего заливного – всё имело имя добытчика и конкретный адрес происхождения.
На столе была Еда в лучшем понимании этого слова. И этой еды требовалось совсем немного для восстановления сил.
– Вы даже не представляете, как я проголодалась! – молитвенно сложив ручки, воскликнула тётушка. – Несколько месяцев я ходила среди прилавков супермаркетов, набитых невесть чем. Перебирала куски в морозильных ларях и ловила себя на том, что я шепчу во всём этом изобилии несъедобного: я хочу есть. Я хочу есть! Сама на себя удивлялась: о чём это я? Вот же – целый магазин в твоём распоряжении, а ты: «хочу есть». И, верите ли, мои дорогие, только сейчас, увидев этот роскошный стол, я поняла, о чём я тогда молила: я страстно хотела домой. Есть ту еду, что я ела в детстве, спать на тех перинах, и в той тишине, в которой спать естественно; смывать с себя грязь, стоя не под тепловатым душем, а в горячей-горячей бане или холодной-холодной речке. Вы даже не представляете себе, насколько остро я почувствовала боль порванных корней.
Этот искренний, страстный монолог прозвучал для семьи неожиданно и был выслушан в полной тишине. Уже замолкли последние слова, а присутствующие стояли и молчали, недоумённо глядя на гостью.
Екатерина Васильевна молча обошла стол, и, встав напротив Леды низко ей поклонилась:
– Здравствуй, родная! С возвращением!
И Леда так же низко поклонившись семье, произнесла в ответ:
– Здравствуйте! Мир нашему дому!
И, как будто опала стена. Все ожили, разом заговорили, принялись обнимать, целовать друг друга, что-то оживлённо рассказывать, смеяться. Стало тепло и светло. Впечатление, будто коротким сентябрьским днём в дом заглянула весна.
С приездом Леды в доме стало оживлённо. Домочадцы норовили побыть рядом с ней. И она была совсем не против.
С Анной она ходила доить коров (и, надо сказать, у неё это ловко получалось, так, будто в её городской квартире непременно стояла Бурёнка). Иногда она оговаривалась и называла Анну МамАня.
Аня, когда услышала это первый раз, рассмеялась. И затаённо ждала: не оговорится ли гостья ещё разок. Оговорилась, и не разок.
Когда Дрон засобирался в обход лесного участка, Леда попросилась с ним.
– У меня большой участок, устанешь с непривычки и не успеем засветло вернуться.
– Успеем. Не беспокойся обо мне. Ещё и уток постреляем.
– О, ты и стрелять умеешь? – уважительно переспросил Дрон.
– Дорогой мой! Легче перечислить, чего я не умею.
На следующее утро, чуть забрезжил рассвет – выдвинулись. Дрон шёл обычным шагом. Нет, неправда, чуть притормаживал, опасаясь, что немолодая гостья будет отставать. Но через некоторое время убедился, что и прибавив шагу, гостья от него не отстаёт, мало того, ничуть не запыхалась. Он успокоился и взял привычную для себя скорость.
Движение, похоже, не только ему доставляло удовольствие. Леда явно наслаждалась утренней прохладой, прозрачным лесом и быстрой ходьбой.
Перебирая сундук в горнице на втором этаже, они с Катериной весело болтали, как девчонки-не-разлей-вода. Только и слышалось: «а ты помнишь… а ты знаешь». Катерина давно не была так счастлива. Она на глазах помолодела, походка стала лёгкой, и куда-то пропала сутулость. Это все замечали и непременно её за это хвалили.
– Это она годики в тот сундук скинула. Пусть ещё полежат, – улыбалась Леда.
Даже сурьёзный мужичок Степан Игнатьевич не устоял перед обаянием гостьи после того, как та провела с ним весь день на повети, разбирая и штопая запутавшиеся в сезон снасти. За работой переболтали обо всём, что ему было интересно.
Он только заведёт разговор, а она уже понятливо поддакивает. Нить разговора (ну, по-честному то монолога) не прерывает и, главное, не спорит. Как есть, лучшего собеседника не встречал старик уже много лет. Конечно, не считая верного Мухтара. Вот тот тоже хороший собеседник.
В общем, гостья всем пришлась ко двору.
Глава 3
Заботы осени – сбор урожая. Последний рывок и напряжение сил в преддверии зимнего покоя. Северная зима длинная и запасов должно хватить до следующего урожая. Тяжёлый крестьянский труд оправдывается при взгляде на ссыпанные в сухие ямы картошку, морковку, свеклу. Радуется сердце глядя на сусеки заполнены житом и ячменём. А в подполье стоят бочки с огурцами, грибами, квашеной капустой и берёзовым квасом; бочонки с мочёной морошкой и брусникой; банки с пареной черникой, голубикой и смородой. Весёленькими рядками вдоль стен красуются литровые баночки варенья: малинового, земляничного, и, конечно, любимого всеми рябинового.
Сентябрь катился к закату. Уже через месяц Осенние Деды. А там и Велесова ночь присыплет землю первым снежком.
Гостья не скучала. По-прежнему с удовольствием принимала участие во всех домашних делах. И была не в тягость домочадцам: она знала всю деревенскую работу без особой подсказки. Но и вечера в доме с ней стали веселей. Теперь уже никто не спешил расходиться после ужина. И затейница Леда Николаевна с загадочным видом выталкивала из-под стола невесть когда задвинутый ею туда дорожный ридикюль.
Порывшись в его поистине необъятных недрах, она извлекала под свет лампы красиво расшитый гладью мешочек, а уж из него под торжественное: «та-дам», расписную коробочку лото.
– Так-так-так, господа, тянем жребий: кто сегодня банкует? Кто сегодня кассу держит?
Начинали перебираться к столу, рассаживаться, выбирать карточки, трясти кошельки с мелочью. Вечер проходил замечательно, и все расходились довольные. А если выигрыш выпадал Степану Игнатьевичу, то домочадцы имели удовольствие послушать в его исполнении арию Мефистофеля с непременным: хо-хо-хо!
Всё было бы замечательно, если бы в воздухе не витала лёгкая паутинка ожидания. Какой-то недоговорённости.
Уже больше месяца семья с удовольствием принимая правила игры гостьи в добрую тётушку и подспудно ждала объяснений, понимая, что приезд её не случаен, и что гостья только выбирает момент для разговора, ради которого она приехала, но по каким-то, одной ей ведомым причинам, оттягивает его.
В одну из суббот, когда все собрались за ужином после бани, Леда попросила:
– Завтра начинаются Осенние Деды. Мне бы хотелось сходить на кладбище, проведать своих.
– Давай. Я блинов напеку, кутью сделаю, и сходим, – отозвалась Екатерина Васильевна.
– И я бы хотела попросить вас соблюсти все обряды этой недели. И даже воскресные.
Обряды этого тихого праздника уважения смерти, и поминания предков семья и так соблюдала: шли последние дни годового перехода и заручиться помощью предков было святым делом. Скоро на землю придёт зима. Долгих полгода за окнами будут трещать морозы, и бушевать метели. Дома занесёт снегами по самые окна. Безрадостно оставаться одним в этой заснеженной юдоли. И в Осенние Деды люди просили предков не оставлять их наедине с суровой Мореной.
Екатерина Васильевна поджала губы, но промолчала. Зачем горожанке знать про наши отношения с предками… «Блажит Николаевна, играя в старину».
Леда резко обернулась и, глядя Катерине прямо в глаза проговорила твёрдым голосом:
– Вега – Пи – Эта – Тау – Иота – Тубан – Кохаб. Кохаб – Ферказ. Матка. Кола.
От неожиданности Катерина побледнела, удивлённо взглянула на гостью, но через мгновение совладала с растерянностью, выпрямилась и тихим, ровным голосом в тон Леде ответила:
– Альраи – Альфирик – Альдерамин – Денеб – Садр – Вега. Матка. Кола. Ты – эфор?
– Эфор Северо-Запада.
– Почему сразу не сказала? – как-то вдруг охрипшим голосом спросила Катерина.
– Прости. Я подумала, что официальное представление нам не понадобится. Мы же с детства знаем друг друга. И… тебе бы это не понравилось.
– Мне и не понравилось. Но это не имеет значения. Как вижу, я не всё про тебя знаю… Тебя надо представить семье?
– Да. Теперь это необходимо.
Во время этого короткого резкого диалога домашние ошарашенно молчали и лишь недоумённо переводили взгляды с одной женщины на другую.
А те стояли напротив друг друга в весёленьких халатиках, с разноцветными тюрбанами из полотенец на головах – только что пришедшие из бани, блаженно разморённые лёгким паром милые тётушки… вдруг непостижимым образом, в одно Слово преобразившиеся в готовых к сражению воинов.
Так кошки, только что такие милые и пушистые, в одно мгновение превращаются в боевую машину при виде чужака, забредшего на их территорию.
Смысл сказанных слов был непонятен, но напряжённые позы, побелевшие костяшки пальцев Катерины, мёртвой хваткой вцепившихся в изогнутую спинку старого венского стула; и, вдруг ставшее неузнаваемо чужим, жёсткое выражение лица Леды; тон их, до предела странной беседы, скорей даже перепалки – всё было наэлектризовано до предела.
– Позвольте вам представить, мои дорогие, Леду Николаевну Журавлёву, – процедила сквозь зубы Катерина. – Лада Николаевна не просто приехала к нам погостить, она в командировке. И, видимо, по очень важному делу.
Катерина обернулась к Леде, как бы приглашая ту продолжить. Леда кивнула, но молчала, обдумывая, с чего начать:
– Мне очень-и-очень жаль, что наше знакомство произошло вот так. Признаю – это полностью моя вина: мне надо было ещё в письме обозначить свой статус. Но времена нынче неспокойные. И я специально приехала в Паницу на несколько недель раньше оговорённого договором срока, чтобы немного побыть просто Ледой, как когда-то в детстве. Простите меня. Катюша, и ты прости. Раз уж всё так вышло я сейчас представлюсь официально. Дайте мне, пожалуйста, несколько минут, чтобы я привела себя в порядок.
Леда отступила к двери и вышла из комнаты. Никто не прерывал молчания. Никто не сменил позы. Все застыли в ожидании второго действия.
Через несколько минут открылась дверь боковой избы, в которой поселили гостью, и в комнату вошла статная дама, одетая по последней моде в бордовый жаккардовый костюм, украшенный брошью в виде птицы. На ногах лайкровые чулки и лакированные туфли, вокруг шеи нитка крупного жемчуга. Элегантная причёска, лёгкий макияж, и в довершение образа облачко дорогих духов.
– Царица, – выдохнул Степан Игнатьевич. – Как есть царица.
Леда посмотрела на него ласково, и улыбнулась наивному комплементу.
Но, похоже, дед выразил мнение всех присутствующих. Даже Катерина, всё ещё напряжённо сжимавшая губы, не могла не признать очарования созданного Ледой образа. Позволив себе насладится произведённым эффектом Леда попросила всех присесть к столу и выслушать её.
– То, что я прибыла сюда по служебным делам, не отменяет того небольшого отпуска, который я себе позволила. И надеюсь, что даже после моего официального представления вы не станете плохо обо мне думать. Со своей стороны заверяю вас, что я и впредь буду относиться к вашей семье с теплом и любовью, и буду защищать вас не только по долгу службы, но и по велению сердца.
– От кого защищать? Нас опять надо от кого-то защищать? Бандиты снова хотят купить нашу деревню? – при упоминании о какой-то неведомой ей опасности, Анна встрепенулась
Леда улыбнулась. Ей нравилась эта способность Анны мгновенно реагировать на происходящее.
– Итак, я представлюсь снова: Журавлёва Леда Николаевна – эфор Северо-Запада.
– Эфор – это что?
– Куратор, наблюдатель, полномочный представитель с бо-оо-льшими полномочиями, – ответила за Леду Анна.
– Да, всё так.
– Что тебя привело к нам, эфор? Мы ведь можем разговаривать с тобой на ты? Или теперь надо держать дистанцию? – опять перебил Леду Дрон.
– На ты, конечно. Нам предстоит большая работа. И у нас очень и очень мало времени, чтобы к ней подготовиться. Поэтому, чем доверительней будут наши отношения, тем быстрей и качественней мы её сделаем.
– Что за работа? – подала голос Катерина.
– Чей ты посланник? – опять вмешался Дрон.
– Меня прислал Совет Северных земель. Его штаб-квартира находится на Соловецком архипелаге. В совет входит шесть человек: глава и пять эфоров.
– Кто сейчас возглавляет совет? – угрюмо спросила Катерина.
– Снова дариец Александр Белояров. На выборах его поддержало большинство эфоров.
– Когда были выборы?
– Девять лет назад.
– Значит, до сто сорокового года будут дарийцы рулить.
– Да, если не облажаются.
Дрон что-то подсчитал в уме и недоумённо проговорил:
– Вы ничего не путаете? По вашим словам, выходит, что глава ваш раз в сто пятьдесят лет переизбирается? Ну, и не с рождения же он правит…
– Старейшему эфору Севера почти шестьсот двадцать лет. Дрон, я потом отвечу на все ваши вопросы, а пока просто напомню семье, что на планете семь уний, их возглавляют Советы. Глава каждой унии входит в Верховный Совет планеты. Северная уния одна из самых старых и уважаемых. Она, как и все остальные, разделена на пять областей и ограничена шестидесятой параллелью северной широты. Я курирую земли от двадцатого до шестидесятого меридиана, другими словами – северо-запад.
– Позвольте, позвольте, – опять вмешался Дрон, – это всё, конечно, очень интересно и познавательно, но мы-то, простите, какое ко всему этому имеем отношение?
Степан с Катериной переглянулись, но промолчали.
– Самое что ни наесть прямое и непосредственное. Дело в том, что Паница расположена в одном из самых древних на территории Гипербореи месте силы. И на протяжении последних семи тысяч лет здесь находится школа, в которой обучают магов и готовят их к жизни в среде людей. Семья, в которую ты вошёл – потомки рода расенов – они прирождённые воспитатели и учителя. Их знания и умения передаются из поколения в поколение буквально с молоком матери и поддерживаются самим воздухом этого места. До поры эти знания дремлют невостребованными. И тогда семья проживает обычную крестьянскую жизнь, не сильно выделяясь на общем фоне. Но, когда у Вселенной возникает потребность в их знаниях, Совет присылает к ним эфора. За несколько месяцев до появления ученика эфор должен помочь восстановить способности семьи воспитывать и обучать.
Последний раз прибегали к помощи Паницы триста лет назад. Тогда понадобился сильный маг для работы в новой столице государства. Пётр пренебрёг нашим советом отстраивать столицу в испытанном месте силы – в Старой Ладоге. Пришлось выровнять искажения энергий. И для этой работы выбрали Паницу. Здесь мы воспитали сильного мага, и он блестяще справился с поставленной задачей. А ведь ему пришлось заново тянуть струну и соединять по тридцатому меридиану восточной долготы новую столицу российского государства, пирамиды на плато Гизы и Соловецкий архипелаг. Довольно быстро энергия региона была выравнена, и это позволило ему развиваться гармонично.
– Тот маг – Михайло Ломоносов из Холмогор?
– Да. Только не из Холмогор, а из Мишанинской. Ему пришлось сильно постараться, чтобы исправить ошибки отца-императора… Вот и сейчас возникла необходимость в сильном маге. Через несколько лет планета подойдёт к границам пространств. Эфоры всех уний активируют свои школы и готовят магов к предстоящей работе.
– Или войне, – вставил Степан.
– Может и так. В любом случае на Совете решили, что воспитанием северного мага займётся школа Паницы. И поэтому, начиная с недели Осенних Дедов, я буду активировать ваши спящие знания. Перед каждым из вас будет поставлена задача. И общими усилиями вы должны подготовить мага к возложенной на него миссии. Вообще-то, ожидается, что их будет четверо. И это дети от пяти до семи лет. Но это детали. У вас будет десять лет на их подготовку. Завтра мы поговорим подробней о предстоящей работе. А пока, я думаю, нам всем надо отдохнуть. Сегодня был хороший день и очень напряжённый вечер. Спокойной ночи.
Леда развернулась и ушла в свою комнату, а семья расходиться не спешила. Слишком большое потрясение они испытали для того, чтобы думать, что удастся уснуть.
– Аннушка, завари-ка ты нам, голубушка, кипрея. А ты, Андрюша, сходи в сени, принеси плошку с голубелью. И мёд захвати.
– Что скажешь, Игнатьич? Пришла беда – отворяй ворота?
– Ну, зачем ты так, Катюша. Мы люди служивые. Нас с детства к этой службе готовили. И тебя и меня. Мы всегда знали, что можем понадобиться в любой момент. А уж когда эта чехарда в стране началась, то всякие сомнения отпали в скором призыве. Разве не так?
– Так, Степан, так. Признаться, не ожидала Леду увидеть в качестве эфора… Хм… Соседская девчонка – эфор.
– И для меня это было полной неожиданностью. Помнится, я её последний раз видел у бабки Петровны на летних каникулах. Она тогда приезжала после первого курса института. И с тех пор мы о ней ничего не слышали. Петровна ведь всегда хвасталась своими внуками, но о Леде никогда ничего не рассказывала. Да мы, в общем-то, и не спрашивали.
– Да, надо признать, мы ничего о ней не знаем. Хоть она для нас и троюродная, но всё же она наша семья. Почему же мы остались в стороне, когда принималось такое судьбоносное для семьи решение, как выдвижение одного из её членов в эфоры?
– Времена изменились. Уже и не спрашивают мнения семьи. Остаётся надеяться лишь на то, что случайностей в нашем деле, по-прежнему, не бывает. Вот и Андрюшка не случайный человек. Хоть и темнит маленько про своё невежество.
В комнату вошла Анна. Она, так же как и все, была озадачена событиями вечера:
– Значит сказки бабы Софы – не сказки.
– Не сказки, а учебный материал. Ты, по большому счёту, всё с самого детства знаешь. Только до поры не знала, что знаешь. Потому и знания свои не применяла – надобности в этом не было. И слава богу.
– Так уж и не применяла. В Петербурге, когда автобус долго не приезжал, я стояла на остановке и шептала, как Василиса из бабушкиной сказки: двадцать-двадцать-двадцать… и автобус быстренько появлялся из-за угла.
– Вы что, устроили вечер воспоминаний? – улыбнулся вернувшийся из сеней Андрей. В одной руке он нёс баночку с мёдом, в другой голубичное варенье.
– Ты, Андрюша, зря посмеиваешься-то. Вот смотри, в руках у тебя наисильнейшее оружие, если об этом знать.
Андрей недоумённо посмотрел на свои руки:
– Запустить в недруга банкой с мёдом – пусть у него всё слипнется.
– Вот ведь, балбес какой! – рассердилась Катерина. – Все обряды на меду сильнодействующие. Ведь в медок природа заложила силу огромную. И не только простуды им лечат, но и удачу, и любовь с его помощью привлекают.
– О, куда не ткни – всюду магическая хрень, – простонал Андрей.
– Так и есть, дорогой, так и есть. Только профаны живут в одном-то измерении. А нормальные люди в повседневной жизни постоянно используют их два, а то и три. Те, кто пользуется четырьмя-пятью – обладают выдающимися талантами. А кому открыт доступ в семь и более – те маги да ведьмы.
– Ага, это потому, что они семи пядей во лбу, – поддакнул Андрей, не отпуская шутливого тона, и не желая переходить на серьёзный лад.
Это его веселье каждый раз раздражало Катерину: «Что ж такое-то, уже второй год живёт в семье. И всё никак не возьмёт в толк простые, казалось бы, вещи. Ведь с самого начала, как только протестировали и приняли в свой круг, Игнатьич начал обучать его магии леса. Аннушка давала уроки любовной магии, а я обыденной, бытовой. Как же он может насмехаться и всем своим видом демонстрировать неверие?»
Катерина поднялась, поджав губы, и стала накрывать стол для свежего чая. Достала аккуратно свёрнутую скатерть, вышитую по строгим правилам изготовления магических вещей ещё её прабабкой Фаиной.
Принесла из буфета чашки. Не простые, заветные. Она доставала их только в особых случаях: когда семья не просто собиралась за столом перекусить, а обговаривала важные дела.
Чашки были из костяного фарфора, тонкой, старинной работы Императорского фарфорового завода. Они были подарены семье их воспитанником, вошедшим к тому времени в силу молодым белым магом, выполнявшим важную работу в новой столице государства. Он прислал их с оказией: посылку передал ехавший по почтовому тракту в Архангельск, с поручением от государыни Елизаветы Петровны, курьер.
С тех пор сервиз бережно хранится. И пользуются им только в особых, важных для семьи, случаях.
Катерина накрывала на стол и чувствовала, как проходит, налетевшая было, обида на Андрея.
Торжественно водворили во главу стола латунный тульский самовар и семья расселась вокруг стола. В нежные чашечки, расписанные лиловыми светиками, Катерина разлила капорский чай. Первую чашку выпили молча. И уж только налив по второй, хозяин дома начал озвучивать вопросы, незримым роем жужжащие над столом.
Глава 4
Осенние Деды прошли тихо. Никто не обещался приехать в Паницу, чтобы навестить могилы предков и посидеть с родственниками за поминальным столом. Женщины с утра напекли блинов, приготовили нехитрое угощение и пошли в раду.
