Верёвка и Генералов

Дело в том, что за последнее время Зиновий очень вырос, возмужал, и, хотя сам он ещё не привык к себе новому, окружающим это было заметно сразу. Потому-то даже Вован Чихиркин заставил себя проглотить обиду, нанесенную ему новеньким в первый же день на уроке литературы, смекнув для себя, что такого здоровяка гораздо выгоднее будет иметь в приятелях, чем в недругах. Но подружиться с «дядей Стёпой» оказалось непросто: слишком он отличался от тех, кому находиться под началом и покровительством хулигана Чихиркина было спокойно и удобно.

Начавшиеся беспорядки, а потом и война в Чечне породила нелюбовь к «лицам кавказской национальности». Правда, в 11 «А», куда попал учиться Зина, не было таких «лиц», и поэтому вся злость по отношению к ним досталась татарину Фавадису Казирову. Не у Кавказских гор лежала его историческая родина, но был он смугл, чёрен волосами и глазами – и этого было достаточно. Чихиркин и его подобострастная свита издевались над Казировым, как только могли. Будто случайно, они толкали его, смахивали на пол принадлежавшие ему ручки и тетради, заставляя парня ползать за ними под партами.

В тот день на исходе второй четверти Ваван ухитрился незаметно прицепить Фавадису на спину листок бумажки с надписью «Я – педик», и мальчик ходил с этим клеймом, пока Зина не увидел и не снял его. Все, кому не лень, потешались над несчастным татарином на уроках, плевались в него жёваной бумагой, подкладывали на стул острые кнопки, писали по очереди, строчка за строчкой, передавая по рядам, похабные истории про него.

Сидевшая за учительским столом Лариса Борисовна Голубева словно не замечала творившихся в классе безобразий – внимание её поглощали собственные ногти, которые она оттачивала пилочкой. Её метод преподавания истории состоял в том, чтобы лениво пересказать ученикам в начале урока один из пунктов параграфа, а остальную его часть отдать классу на самостоятельное изучение. Мало кто из учеников, действительно, погружался в чтение, большинство делало вид, что читает, а Лариса Борисовна в это время обычно со скукой глядела в окно, думая о чём-то своём, либо исчезала из класса на какое-то время, а затем возвращалась, принося с собой сигаретную вонь. Никого не возмущало такое положение вещей, потому что, во-первых, Лариса Борисовна была неразборчива в выражениях и могла запросто унизить непокорных перед всем классом, а во-вторых, её довольно легко было умилостивить: любительница сладкого, она никогда не отказывалась от шоколада и не скупилась на хорошие оценки для дары приносящих.

Закончив с маникюром, Лариса Борисовна надула ярко-фиолетовые губы.

– Де-е-ти, – слова её тянулись, как резиновые, – у кого мамы или папы челночат в Москву за това-а-ром?

– У меня… У меня…, – ответили двое, а Машина просто подняла два пальца вверх.

– Спросите у них, сколько стоит там приличная шу-у-у-ба. Мне кажется, тут слишком цену загиба-а-а-ют…

После этого Лариса Борисовна опёрла толстые, густо нарумяненные щёки о кулаки и продолжила в задумчивости скучать. А класс вернулся к своим далёким от учёбы занятиям. Через некоторое время Лариса Борисовна громко вздохнула и начала высказывать свои мысли вслух:

– Боже, как всё надоело… Как гнусно жить в этой ужасной, нищей стране… И никогда здесь не будет по-другому, как в цивилизованном мире, ни-ког-да. Потому что основная масса русских – это воры, пьяницы и бездельники… Так о нас говорят на Западе. И они правы! Совершенно правы. Кругом одно быдло и ни одного интеллигентного лица, – она презрительно обвела взглядом класс. – У меня есть подруга институтская, Валентина. Вот ей повезло – вышла замуж за иностранца. Теперь письма из Голландии пишет, спрашивает, как я живу… А я никак не живу, я су-щест-ву-ю! У них семь комнат на троих, а мы в двух вчетвером ютимся! У них у каждого машина и бассейн во дворе – а у нас что?.. Ой, де-е-ти, если выпадет вам счастье, мой вам совет: мотайте отсюда куда подальше!

После этих слов Зина поднялся с места.

– Тебе чего, Генералов? – Лариса Борисовна удивлённо уставилась на него из-под очков и жирно поблёскивающих теней.

Он медленно пошёл к учительскому столу.

– Что тебе надо, я тебя спрашиваю?

Зина молчал, словно разучился говорить.

– Какой вы после этого учитель истории?! – наконец, выпалил он.

– Что-о? – она не понимала, о чём он.

– Да как вы можете такое говорить? – он почти закричал на неё. – «Эта», как вы говорите, «страна» – наша Родина, и вы не хаять её должны, а учить нас любить её! Вы должны …б-благоговейно произносить само это слово! А вы… поливаете его грязью, учите нас ненавидеть Россию, как ненавидите её сами! – от негодования он заикался. – Вот, поглядите на результат вашего преподавания, – Зина указал головой и глазами на Казирова, который сидел с красными ушами и втянутой в плечи головой, – вы специально делаете вид, будто не замечаете, как они издеваются над человеком?!

От удивления все притихли и уставились на учительницу. Лариса Борисовна поднялась на ноги, её серо-голубые короткие волосы на голове, казалось, встали дыбом.

– Ты что себе позволяешь, наглец? – обычно грубый её голос стал тоньше, она явно была обескуражена. – Ты сейчас пойдёшь со мной к директору, сопляк. А ну-ка пошли!

Зина не стал сопротивляться и послушно побрёл вслед за плотной спиной Ларисы Борисовны. Учительница громко и как будто со злостью ударяла каблуками в плитки пола.

В кабинете директора было холодно от раскрытого настежь окна. Сам Николай Алексеевич сидел за столом с разбросанными по нему бумагами и разным мусором, пунцово-красный. Ворот его был расстёгнут, галстук висел на заколке. Директора, похоже, мучило похмелье. Лариса Борисовна, как только вошла, ударилась в слёзы, на что Николай Алексеевич страдальчески поморщился, приказав Зине подождать за дверью.

Зиновий вышел в комнату, где пожилая секретарша отстукивала что-то на пишущей машинке, тогда как рядом стояло чудо техники – компьютер. Зина прислонился к стене и стал прислушиваться к происходящему в соседнем кабинете. Ещё минуту назад он был полон благородного гнева, готов был растерзать любого, кто встал бы на защиту Ларисы Борисовны, а теперь ему было стыдно за свой порыв и жалко её. Много ли, думал он, вины в том, что хочется человеку жить в достатке и не трястись за каждую копейку?.. И ещё он трусил. Как в детстве, когда нужно было отвечать за то, что натворил.

Минут через пять Лариса Борисовна вышла, пронзив наглого ученика убийственным взглядом. Зина понурил голову и постучался к директору:

– Можно?

– Заходи, – сказал Николай Алексеевич со вздохом. – Так, Генералов, в школе без году неделя, и уже возникли какие-то проблемы…

Итогом короткой беседы с директором стало обещание на следующем же уроке публично попросить у Ларисы Борисовны прощения.