Концепт «райская птица» в традиционной культуре восточнославянских народов

Нередко в сказках иное царство существует на границе миров. Так, в русской северной сказке «Вехорь Вехоревич» избушка на курьих ножках, сворачивающаяся в яйцо, – символ таинственного царства, где прячется царевна. Избушка на курьих ножках, по устоявшемуся в традиции народной культуры мнению, – это граница между живыми и мертвыми[29 - Старины и сказки в записях О.Э. Озаровской / вступ. ст. Т.Г. Ивановой. – М.: ОГИ, 2009. – С. 264-265.]. Предания о яйце, внутри которого находится организованное пространство, сохраняются в разных вариантах русской сказки «Три царства…». В украинской сказке птица-царь владеет золотым яйцом, где сберегается «царствечко»: «ярмарка такая, что Боже храни»[30 - Русская мифология / ред-сост. Е.Л. Мадлевская. – СПб.: Эксмо, Мидгард, 2005. – С. 17-18.]. Яйцо сохраняет в себе несметные богатства в украинской сказке «Яйце-райце»[31 - Дунаевська Л.Ф. Украiнська народна казка. – Киiв: Вища школа, 1987. – С. 47.].

Бросание яиц в недрах тридесятого царства, их последующее развертывание в особые царства, а затем обратное свертывание в яйца – это бытовая интерпретация космогонического мифа, которая толкуется как указание на то, что все части Вселенной формировались из хаоса. Понятия золотого и серебряного царства применимы к обозначению солнца и луны, которые рассматриваются как небесное (солнце) и подземное (луна, месяц) царства, что подтверждает русская загадка (Псковская область, XIX в.), где яйцо представляется шаром: «Я шар нашел, разбил его, / Увидел серебро и злато»[32 - Загадки русского народа: сб. загадок, вопросов, притч и задач / сост. Д.Н. Садовников. – СПб.: Типография Н.А. Лебедева, 1876. – С. 67.]. Место пребывания яйца – вода; шире – стихия подземного царства, связанная с первозданным хаотическим началом, ещё не организованная по принципам гармонии, но уже введенная во Вселенную. Этот мотив – отражение исходной ситуации, предшествующей сотворению мира, когда хаос представлялся первозданным океаном с плавающим по нему яйцом; отсюда – известные в ряде традиций представления о яйцеобразной форме хаоса[33 - Топоров В.Н. К реконструкции мифа о мировом яйце: на мат. рус. сказок // Труды по знаковым системам: учен. зап. Тартус. гос. ун-та / отв. ред. Ю.М. Лотман. – Тарту, 1967. – Т. 3. – Вып. № 198. – С. 93.].

Главную культурную семантику яйца, связанную с бинарной позицией жизнь/смерть определяет мотив преодолевания смерти с помощью яйца, в котором заключена жизнь, что отражается в ряде загадок с отгадками «яйцо» или «наседка с яйцом»: «Белое, круглое, долго лежало, вдруг затрещало, неживое живым стало» (рус). «Мертвое родит живое, а живое родит мертвое» (рус.). «Два раза родицца, один раз умирае» (укр., Полесье)[34 - Виноградова Л.Н. «Родила Оленька ребенка, без рук, без ног – одна головенка»: яйцо в славянской мифологии и магии // Славяноведение, 2011. – №6. – С. 34.].

В восточнославянских сказках распространен мотив яйца, которое утка роняет в воду. В русской сказке Кощей Бессмертный представляется народным воображением в облике скелета, что подчеркивает его несомненную связь с миром мертвых[35 - Костомаров М.I. Слов’янська мiфологiя / упоряд., примiт. I.П. Бетко, А.М. Полотай; вступна ст. М.Т. Яценко. – Киiв: Либiдь, 1994. – С. 231]. Он сохраняет свою смерть в волшебном яйце, которое находится в сундуке с зайцем, «в зайце утка, в утке яйцо, в яйце иголка». Яйцо, воплощающее силу и душу Кощея, заключает в себе тайну бессмертия. Кощеева смерть хранится в сундуке, который герой вытаскивает из-под земли, утка уносит яйцо в небо, а потом оно снова падает вниз на дно Мирового океана. Волшебные животные в мифологическом представлении идентичны трем областям вертикального деления мирового пространства – земле, воде и небу. Животные помогают герою обрести Кощееву смерть, а птица (утка) – главная участница творения Вселенной – хранительница волшебного яйца, в котором смерть Кощея, следовательно, и его рождение тоже. Варианты сказок про яйцо, которое утка роняет в воду, представлены также в украинской сказке «Про Кощiя безсмертного, Iвана-царевича та Булат-молодця» и в белорусской сказке «Про Ивана Даргана»[36 - Козак мамарига: украiнськi народнi казки. / лiт. обробка Н. Забiли. – Киiв: Веселка, 1974. – С. 155-163; Белорусские народные сказки / сост. Л.У. Звонарёва; В.М. Конон; вступл. В.М. Конона. – М.: Худож. лит., 1993. – С. 132-142.].

Сказочный мотив смерти Кощея в яйце соотносится с комплексом архаических представлений о Мировом яйце в качестве источника творящей силы. В различных вариациях сказки герой раскалывает яйцо, стукнув им в лоб или грудь Кощея, бросив яйцо ему в рот (мяло) либо в огонь[37 - Русская мифология / ред-сост. Е.Л. Мадлевская. – СПб.: Эксмо, Мидгард, 2005. – С. 487.]. Начало творения в мифах начинается с раскалывания яйца не случайно. В белорусской сказке «Марья-краса»[38 - Белорусские народные сказки / сост. Л.У. Звонарёва; В.М. Конон; вступл. В.М. Конона. – М.: Худож. лит., 1993. – С. 90-97.] яйцо – символ кощеевой смерти – разбиваясь, взвивается к небу высоким пламенем с сильным громом и молниями, что, по смыслу, сопоставимо с творением Вселенной. По сюжету сказки гибель Кощея убирает препятствия для свадьбы героя и героини, чтобы они вступили в брак – новый «сотворенный» этап жизни. В этом и состоит символическая идея творения жизни через яйцо, ведь в обыденной жизни традиционный брак – это продолжение рода и человеческого существования.

Идея пробуждения природы и творения жизни через яйцо прослеживается и в других восточнославянских сказках с мифологической подоплекой. Среди восточных славян широко известен сюжет про утку, несущую золотые яйца; вариант: одно серебряное, другое – золотое. В русской северной сказке «Иван меньшой – разумом большой» из яиц, найденных стариком в лесу, на свет появляются сыны-богатыри. Мальчики-сыночки выводятся из яиц чудесной птицы в сказках сюжетного типа «Белая уточка»[39 - Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: полн. изд. в одном томе. – М.: Альфа-Книга, 2010. – С. 605-606; 621-623.] и «Волшебница и золотая утка»[40 - Русские народные сказки: в 3 т. / сост., вступ. ст., подгот. текстов и комент. Ю.Г. Круглова. – М.: Сов. Россия, 1992. – Т. 1. – С. 287-291.]; так яйцо даёт толчок новой жизни.

Мысль о творящей роли птицы, снесшей Мировое яйцо, в славянских преданиях подтверждается многократно. Нередко в роли творящей птицы выступает курица, известная славянским народам уже в начале нашей эры. В бытовой жизни славян курица – популярная птица, несущая яйца и способствующая благополучию семьи, что объясняется хозяйственными заботами, среди которых птицеводство занимало не последнее место. Будучи объектом многих предохранительных и продуцирующих обрядов, в вербальных преданиях и мифологических рассказах курица обладала функциями, среди которых присутствовала космогоническая идея.

Известная сказка «Курочка Ряба» – редуцированный вариант мифа о Мировом яйце из осколков которого появляется целый мир[41 - Топоров В.Н. К реконструкции мифа о мировом яйце: на мат. рус. сказок // Труды по знаковым системам: учен. зап. Тартус. гос. ун-та / отв. ред. Ю.М. Лотман. – Тарту, 1967. – Т. 3. – Вып. №198. – С. 95.]. В.Я. Пропп относил «Курочку Рябу» к кумулятивным сказкам, где речь идет «о нагромождении, в котором состоит весь их интерес и всё их содержание». Ничтожные события, стоящие в начале такой сказки, влекут чудовищные последствия в её конце[42 - Пропп В.Я. Русская сказка. – Л.: ЛГУ, 1984. – С. 295.]. Украинская сказка «Курка рябушечка» и белорусская байка про «Зылатоя яйцо и курычку рабушку»[43 - Могилевская Старина: сб. ст. «Могилевскихъ Губернскихъ ведомостей» / под. ред. Е.Р. Романова. – Могилев: Типог. губерн. правления, 1902-1903. – Вып. III. – С. 84-85.] повторяют сюжет «Курочки Рябы». В одном из вариантов украинской сказки про «Курку рябушечку» даётся объяснение ужасным последствиям разбитого яйца: «то была первая курица и первое на свете яичко», вероятно, то самое, от которого «всё и началось»[44 - Казки про тварин: украiнська народна творчiсть. – Киiв: Наукова думка, 1976. – С. 23-27.]. Подчеркивается творческая, созидательная роль яйца, и подтверждается идея В.Я. Проппа о сочетании ничтожных событий с невообразимыми последствиями.

В русских загадках котелок в печи зовется черной курицей на золотых яйцах, а сковорода, поставленная на горячие угли, называется курочкой на золотых яичках[45 - Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: опыт сравн. изуч. слав. представл. и верован. в связи с мифол. сказан. др. родств. народов: в 3-х т. – М.: Совр. писатель, 1995. – Т.1. – С. 169.]. Почему яйцо в народной сказке – золотое? В славянском фольклоре золотой цвет имеет двойственное значение и связан с потусторонним миром. Всё золотое относится к другому царству, обозначенному в сказках «как тридесятое». Золото – символ иного света; в поверьях поморов представления о царстве мёртвых связывались с горами, деревьями, плодами и домами сплошь из золота[46 - Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. – Л.: ЛГУ, 1986. – С. 284; Потебня А.А. Символ и миф в народной культуре / сост., подг. текстов, ст. и коммент. А.Л. Топоркова. – М.: Лабиринт, 2000. – С. 31.].

Золотое (творящее) яйцо в сказках, с одной стороны, ритуально предшествует браку (нередко, это свадебное яйцо): «Серебряным яйцом похристосуйся с князем и с княгинею, но золотым – с кем тебе век жить». С другой стороны, золото – собственность нечистой силы и принадлежность смерти, ведь оно приходит из подземного мира мертвых. Это суждение подтверждается в белорусской сказке «О бедном и богатом братьях, волшебной курице, скатерти и дудочке», где чудесную черную курицу, несущую золото, дарит герою черт из преисподней[47 - Восточнославянские волшебные сказки / пер. с укр. и белорус. яз. Т.В. Зуевой, Б.П. Кирдана; сост., подгот. текстов, вступ. ст., коммент., словарь Т.В. Зуевой. – М.: Просвещение, 1992. – С. 29-32.].

В мифах о творении, наряду с курицей, нередко как птица-демиург выступает утка. Связь этих птиц подчеркивает русская загадка про утку с пестрым, как у курицы, опереньем: «Пёстрая крякушка, ловит лягушек». В серии русских сказок «Про утку с золотыми яйцами» утка приносит своему хозяину огромное богатство. Однако в других вариантах золотые яйца несет курица, а не утка, соответственно, она же выступает дарительницей богатства хозяину; таким образом удостоверяется тождественность образов курицы и утки.

В народном высказывании: «Курица как Парашка в белой рубашке» подчеркивается амбивалентность птицы, так как белый цвет – символ перехода из одного жизненного состояния в другой[48 - Плуцер-Сарно А.Ю. Курочка Ряба, рыбка Пеструшка и черти полосатые: символика пестрого в русском фольклоре // Словарно-энциклопедический сайт. – URL: http://plutser.ru/articles/ryaboy]. Описанные цвета, охватывающие оттенки мироздания и состоящие из бинарных оппозиций, являются крайними точками одной смысловой линии. Соответственно народному мышлению, противоречивая курица, связанная с потусторонним миром, – это символ небесного и земного начала. В сказке про курицу Рябу до появления яйца у бабки с дедом ничего не было, но Вселенная до творения тоже была пуста. Золотое куриное яйцо заключает в себе смерть одного и рождение другого мира, а курочка Ряба – это символ мироздания – «птица-земля», дарующая «яйцо-солнце».

В более поздних вариантах сказок курочка Ряба обещает снести другое яйцо, но уже не золотое, а простое. Золотой цвет яйца в теме творения хоть и важен, так как сразу открывает нам его назначение, но все же принципиального значения не имеет. В разных вариантах сказок яйцо, снесенное курицей, «востро, пестро, мудрено, костяно», да и сама курочка Ряба имеет пестрое оперенье[49 - Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: полн. изд. в одном томе. – М.: Альфа-Книга, 2010. – С. 79-80, 277, 411-415.], скорее всего, заимствованное из песенной поэтики.

Ряба – курица, в облачении которой сохраняются, как минимум, два цвета: темный и светлый. «Жилеточка нетканая / Шапочка алая / Кафтанчик рябенький», «Перышки рябеньки, головка гладенька», – так описывают рябую курицу народные загадки. Пестрый, рябой, пегий – цвета неизобразимые, определенного тона не имеющие, – это цвета некоего первоначала жизни, дающего исток всем другим цветам. Пестрый цвет не может не быть рябым, поэтому статус рябых персонажей русского фольклора символизирует переход из одного мира в другой. В русской деревенской частушке слышится отголосок древнего жертвоприношения: «Приходи, милок, – зарежу курицу, / В сарай потом пойдем, но не на улицу». Куриная ритуальная смерть означала конец существования некоего мифологического мира, бывшего когда-то в древности, что удостоверяет избушка Бабы-Яги, стоящая на куриных ножках, где Яга – проводник в загробный мир. Русская пословица «Умерла та курица, что несла татарам золотые яйца» в буквальном смысле констатирует конец прежних счастливых времен.

Землю со дна первичного океана в славянских космогонических мифах о творении космоса из хаоса приносит птица-демиург (или её дуальный партнёр), которую можно рассматривать как мифологическую репрезентацию архетипа Великой Матери. В мифах о мироздании птица-несушка (или птица-ныряльщица) выполняет творящую функцию как материнскую. Она всегда женского рода, что дает основания связывать её с Великой Богиней, воплощающей женское творческое начало, важнейший атрибут которого – плодовитость[50 - Дорошин Б.А. Архетипический образ птицы-демиурга в мифологических представлениях финно-угров Поволжья: некоторые антропокосмические аспекты. // Социосфера, 2010. – № 4. – URL: http://psyjournals.ru/sociosphera/2010/n4/35948_full.shtml]. Ролевой образ богини-матери – Великой Богини – это ещё и бессознательная стратегия самореализации субъекта в культуре, которая проявляется как его поведенческий неосознаваемый императив[51 - Пелипенко А.А. Архетип // Культурология: энциклопедия: в 2 т. / гл. ред., авт. проекта С.Я. Левит. – М.: РОССПЭН, 2007. – Т.1. – С. 125.].

Идея ныряния в мифах о творении возникла в азиатской среде, откуда впоследствии распространилась в Европу и Америку[52 - Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. – М.: Наука, 1964. – С. 280.]. Разные птицы, часто не соответствующие своему реальному облику, в исходных мифах народов мира ныряли за землей, но добыть эту землю удавалось немногим. Даже самая маленькая птичка могла добиться успеха, благодаря только своим способностям. Вид птицы в древнем мифе о добывании земли принципиального значения не имел.

В славянских легендах в образе птиц, ныряющих на дно Мирового океана, нередко выступают водоплавающие птицы (далее птицыгруппы«утка»). Гоголь – птичка породы нырковых из семейства утиных – часто называется просто уткой и является обязательным участником творения мира в легендах от средневековых сочинений до мифов финно-угорских народностей Северо-Западной России. Б.А. Рыбаков описал пару золотых колтов из киевского клада XII в. с изображением гоголя, у которого черная головка, белое оперенье, а в клюве зажат малюсенький шарик. На обратной стороне колтов изображен зигзаг, символизирующий воду, – налицо картина творения мира, но Б.А. Рыбаков замечает, что украшения с космогоническим гоголем, вероятно принадлежащие к владимиро-суздальской традиции, единичны[53 - Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси / АН СССР; Ин-т археологии. – М.: Наука, 1987. – C. 589.]. Изображение акта творения в виде стилизованного образа утки нередко встречается на многочисленных древних орнаментах и узорах белокаменных соборов Древней Руси, к примеру, на Дмитриевском соборе во Владимире (XII в.) и Георгиевском храме в Юрьеве- Польском (XIII в.).

Под влиянием мировых религий древний смысл мифов о творении меняется. Мотив противопоставления Бога и Дьявола становится частью мифа о ныряющей птице. В Восточной Европе миф о птице-ныряльщице распространился в упрощенном виде – существует две разноцветные птицы, в которых перевоплощаются Дьявол или Бог. По сюжету более поздней славянской легенды, всю землю сотворили два гоголя – белый и черный[54 - Вышегородских Н.В. Птицы в народном фольклоре, мифах и легендах. – Орел, 2008. – С. 8.]. В восточнославянской среде этот миф подвергся переосмыслению в духе идей о Дьяволе как творце вещественного мира. В роли добытчика земли и ныряльщика здесь закрепляется не Бог, а Дьявол, а водоплавающая птица в большинстве случаев исчезает из мифов. Такие легенды были широко распространены среди русского населения, особенно на Севере.

Вопрос о происхождении восточнославянских дуалистических легенд творения мироздания подробно исследовала В.С. Кузнецова, выделив два варианта рождения сюжета: северорусский (северный), к которому относятся и белорусские, и украинский (южный)[55 - Кузнецова В.С. Дуалистические легенды о сотворении мира в восточнославянской фольклорной традиции / отв. ред. С.Ю. Неклюдов. – Новосибирск: СО РАН: ОИГГМ, 1998. – С. 135.] тексты. По основной схеме северного типа на морское дно за землей ныряет Дьявол, посланный Богом в облике птицы или в антропоморфном виде. Оба демиурга самостоятельно принимают участие в творении суши, иногда вместе. Бог создает гладкую землю, Дьявол же из утаённой земли лепит на ней «неудобья». По основной схеме южного типа за землей на дно моря ныряет Дьявол в антропоморфном облике, но Бог «заснуваy свiт», усыпив Дьявола на время творения. В южной версии орнитоморфные облики демиургов полностью утрачиваются, поэтому северный вариант легенды представляется более архаичным. Если считать орнитоморфный миф, объясняющий творение Вселенной наиболее древним, то птицы группы «утка» в сюжете с водоплавающей птицей- ныряльщицей – преобладающий детерминант; именно поэтому водоплавающие птицы в восточнославянской фольклорной традиции играют исключительную роль. Различные номинации восточнославянского орнамента одежды и быта связаны со словами «утка» и «лебедь»[56 - Бернштам Т.А. Орнитоморфная символика у восточных славян // Сов. этнография, 1982. – №1. – С. 32.]. Утка (лебедь) и селезень (гусь) нередко выступают в образах невесты и жениха, являющихся символами новой семьи, главный смысл которой – зарождение другой жизни, что также не противоречит восприятию этих птиц как творящих.

Амбивалентность водоплавающих (творящих) птиц подтверждается большим количеством восточнославянских фольклорных источников. Птицы группы «утка» способны предстать не только светлыми и божественными (неслучайно «гусиной» называли белорусы дорогу в царство ирия), но и обличьями тьмы, в случае, если утку связывают с нечистой силой. На Украине (Волынская обл.) сохранились предания об утке в образе черта. Былички Восточной Сибири рассказывают о кикиморе в облике утки. В Тульской и Харьковской областях известны поверья о водяном, имеющем образ селезня. В Белоруссии (Витебская обл.) сохранилось поверье о душе утопленника, которая существует в образе синей утки, а водяной способен крякать по-утиному[57 - Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. – М.: Индрик, 1997. – С. 667-671.]. В русской сказке «Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки и золотогривый конь» «заветная» золотая утка – дар отца-покойника[58 - Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: полн. изд. в одном томе. – М.: Альфа-Книга, 2010. – С. 369-373.], что свидетельствует о её связи с нижним миром. Так снова подтверждается неразличимость славянами видимого (реального) мира и невидимого (потустороннего).

С древнейшими преданиями согласовано название сборника восточнославянских духовных народных стихов XV-XVII вв. «Голубиная книга». Эти легенды, смешавшись с христианскими воззрениями, приписали голубям творение мира, указывая на прадерево, где селится голубь[59 - Борейко В.Е., Грищенко В.Н. Экологические традиции, поверья, религиозные воззрения славянских и других народов. – Киев, 1999. – Т. 2: птицы. – С. 21.]. В украинской колядке описываются два голубя, творящие Вселенную из мелкого песка и синих камешков, принесенных со дна моря: «Втоды не було ни неба, ни земли / Ни неба, ни земли, ним сине море, / А посеред моря та два дубойки / Упали-сели два глубойци…». Или: «Ляцеy Галубок yронiy Жалудок… / Посеред Двора Широкаго…»[60 - Староукраiнськi релiгiйнi роздуми про Бога. – Киiв-Харкiв: Видавництво Павутинонька, 2004. – С. 257.]. Как видно, голубок роняет желудь, из которого прорастает Мировое Древо, – символ Вселенной. Голубки, изображенные по обе стороны Мирового Древа в образах творящих птиц, нередко присутствуют на украинских и белорусских вышивках, но птицей-демиургом голубь становится редко[61 - Кузнецова В.С. Дуалистические легенды о сотворении мира в восточнославянской фольклорной традиции / отв. ред. С.Ю. Неклюдов. – Новосибирск: СО РАН: ОИГГМ, 1998. – С. 61; Приложение: ил. №13-5; ил. №23-3.].

В современной науке архетип выступает как инструмент исследования закономерностей исторического развития, приобретая статус метатеоретической категории, служащей источником ранее не известных знаний о культуре. Насущное рассмотрение архетипа даёт основания квалифицировать его как культурфилософскую универсалию. В восточнославянской культуре образ птицы определённо сливался с обликом Великой богини-матери – прародительницы всего сущего, а парящая в небе птица ассоциировалась у людей древности с природными стихиями, вызывающими страх и почтительное восхищение.

Смыслыорнитоморфногоархетипа в народной культуре могут быть выделены по степени их востребованности до Крещения Руси:

1. Птица,стоящаяуистоковтворения.

2. Птицакакпосредникмеждумирами.

3. Птицакакоберег.

4. Птицакакпровидица.

Оформившись однажды, архетип продолжает становление в своих инвариантах, всё глубже прорастая в семантическое поле культуры. Архетипический орнитоморфный смысл – представление о птице какотворящеммирозданиесуществе – со временем модифицируется, что приводит к новому осмыслению восприятия её архетипа. Восточнославянский концепт «райская птица», «рожденный» в период перемены религии, повлекшей за собой трансформацию смысловых определений архетипа птицы, призван был, в первую очередь, скорректировать коммуникативную практику между людьми в иной общественной ситуации.

§2. Смысловые трансформации орнитоморфных представлений: от архетипа птицы – к концепту «райская птица»

Концепты «детерминируются культурой, принадлежат сознанию и опредмечиваются в языке»[62 - Слышкин Г.Г. Дискурс и концепт (о лингвокультурном подходе к изучению дискурса) // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. – Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2000. – С. 39.]. Эти вербализованные смыслы отражают ментальность определенного этноса. Неудивительно, что современные культурологи и лингвисты называют концепт единицей ментальности[63 - Воркачев С.Г. Сопоставительная этносемантика      телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели): монография. – Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2003. – С. 10.]. Концепты, связанные прототипическими представлениями о мире, во многом определяют поведение человека и его психические реакции[64 - Савельева У.А. Архетипы в человеческом сознании // Гуманитарные исследования: журнал фундам. и прикл. исследований, 2007. – № 3. – С. 30.]. Язык конкретного народа отражает способ восприятия действительности этим народом, – нельзя не согласиться. Значения, выражаемые в языке, формируют своеобразную народную философию, в результате чего складывается определённая система ощущений и взглядов на мир.

Концепт (от лат. conceptus – зачинать) – способ организации и существования культуры, выявляющий взаимодействие базисных антропологических культурных факторов[65 - Токарев Г.В. Введение в семиотику: учеб. пособие. – М.: ФЛИНТА, 2013. – С. 20.]. Концепт – ключ к пониманию культуры той эпохи, в период функционирования которой он возник. Исследование концепта позволяет особенно почувствовать культурный фон, стоящий за определением понятия в языке и соотнести языковое выражение с глубинной сущностью эпохи. Структурируя культуру, концепт направляет динамику когнитивно-культурных процессов, обеспечивая связи между веками[66 - Фесенко Т.А. Реальный мир и ментальная реальность: парадигмы взаимоотношений. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 1999. – С. 22; Рядчикова Е.Н., Кушу С.А. Концепты как отражение менталитета народа и его языковой картины мира // Наука-2004: ежегод. сб. науч. ст. молодых ученых и аспирантов АГУ. – Майкоп: Изд-во АГУ, 2004. – С. 229, 397.].

Концепт – это культурные гены генотипа культуры, единица ментальных ресурсов сознания и памяти, которая отражает результаты познания мира и человеческой деятельности в виде «квантов» знания, возникающих в результате структурирования как объективной, так и воображаемой информации о мире[67 - Краткий словарь когнитивных терминов / под общ. ред. Е.С. Кубряковой. – М.: Филол. ф-т МГУ им. М.В. Ломоносова, 1997. – С. 90; Ляпин С.Х. Концептология: к становлению подхода // Концепты: научн. тр. Центрконцепта. – Архангельск, 1977. – Вып. 1. – С. 18.]. Логично именовать концепт микромоделью культуры, из чего следует, что культура – это макромодель концепта[68 - Токарев Г.В. Введение в семиотику: учеб. пособие. – М.: ФЛИНТА, 2013. – С. 25.].

В философских исследованиях концепт определялся как «устойчивый сгусток смысла»[69 - Deleuze J. Logique du sens: material description. – Paris: Еditions de Minuit, 1969. – Р. 157.]. В культурологии трактовался как смысловая структура, обладающая динамическим потенциалом. Неустойчивость, подвижность и эластичность концепта обуславливается его способностью обогащаться и разрастаться за счет культурно-эмоционального индивидуального опыта носителей языка[70 - Сукаленко Н.И. Об одном важном концепте русской культуры // Культурные слои во фразеологизмах и дискурсивных практиках / отв. ред. В.Н. Телия. – М: Языки славян. культуры, 2004. – С. 202-207.], что подтверждает способность концепта к саморазвитию, так как появляются новые понятия, которые формируются в связи с общественными изменениями. В строение концепта хорошо вписывается идея слоистой, уровневой структуры, которая просматривается в серии его метафорических описаний: В.В. Колесов – в виде «зерна первосмысла, из которого прорастают иные смыслы»; Г.В. Токарев – в форме облака; Н.Н. Болдырев – в виде «снежного комка».

Структура концепта включает понятийную часть и психосоциокультурную основу, которая переживается, а не мыслится языковым носителем. Концепт «впитывает» не саму реальность, а представление о ней: сначала проясняется «нечто», возникающее как впечатление; потом появляется ощущение, возникает мысль, наконец, формируется понятие – организованное, осознанное, означаемое.

В исследованиях по культурологии получила развитие мысль о синонимичности терминов «смысл» и «концепт». Концепт – «предмет культурологии и описание типичной ситуации культуры», – согласно мнению Ю.С. Степанова. В культурно-социальной деятельности людей смысл отражает сущность представлений о содержании. Поиск смысла – главная линия в структуре концепта, «дорога», по которой люди приходят к его названию. Название концепта наиболее понятно и полно поясняет основное его содержание. Выразителем концепта в языке является слово со статусом знака[71 - Нерознак В.П. От концепта к слову: к проблеме филологического концептуализма // Вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков: сб. – Омск: Изд-во Омск. Гос. пед. ун-та, 1998. – С. 84-85.]; концепт, обращенный к знаку, становится значением.

Смысл возникает из знаний о мире, семантики и прагматической информации; в этом концепт схож с архетипом. В текстах культуры концепт наполняется смыслами, которые являются человеку через знак, символ и образ. Любое понятие не может быть описано без ряда элементарных символов, только семантика обладает объяснительной силой и может толковать тёмные и сложные значения в простых и самоочевидных терминах. Схема формирования концепта есть «эволюционный семиотический процесс и ряд», в результате которого новый предмет или социальное явление в сознании общества и в быту занимает место прежнего, принимая и его функцию. Происходит процесс преемственности и эволюции одновременно[72 - Степанов Е.С. Константы: словарь рус. культуры. – М.: Академ. проект, 2004. – С. 26.].

В разное время концепт становился предметом анализа философии, культурологии, лингвистики. Подходы в его изучении не являются взаимоисключающимися (культурологический, лингвистический, национально- специфичный), а поскольку концепт в сознании человека – образование ментальное, то его исследование – это поиск концептосферы социума и, как следствие, выход на культуру. Как единица культуры концепт закрепляет коллективный опыт, чтобы потом передать его индивиду.

Подходы в изучении культуры различаются лишь отношением к человеку. Образ мыслей и поведение индивида объясняются причинами культурными или социальными, а свободная воля и личностные особенности человека игнорируется. Лингвистический подход предполагает направленность к культуре от индивидуального сознания, а культурологический, наоборот, к индивидуальному сознанию от культуры. Разделение движений вовнутрь и вовне – это всего лишь исследовательский приём, в действительности направление движения есть процесс многомерный и целостный.

Существует две модели концепта: архетипическая и инвариантная. В первом случае – архетипическая модель – речь идет о моделировке архетипа- концепта, который рассматривается как нечто образно-чувственное, предельно обобщенное, но скрытое в глубине сознания, и в редуцированной форме воплощающееся в значении, представлении или понятии слова.

В инвариантноймодели концепта в содержании моделировки выступает другой объект, раскрывающий определённую семантическую область, которая представляется как обобщенная языковая комбинация[73 - Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки, 2001. – № 1. – C. 66-68.]. Концепт образует культурный слой, который посредничает между миром и человеком. Этот слой формируется в результате взаимодействия фольклора и национальной традиции, идеологии и религии, образов искусства и жизненного опыта[74 - Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М.: Языки рус. культуры, 1999. – С. 100.].

Райская птица – это новый объект – понятие, которое появилось вследствие трансформации мифопоэтического восприятия птицы после христианизации Руси в 988 году. Главный архетипический смысл птицы – существо, творящее мироздание, – изменился в результате «мировоззренческого поворота». Очевидно, что в исследовании заявленного концепта разумно использовать инвариантную модель.

В «формуле хронотопа» М.М. Бахтина «время-пространство» неразрывно связаны между собой. В историческом хронотопе время и пространство осмысленно переплетаются. Пространство усиливается, затягиваясь в сгущающееся движение времени – тогда и обнаруживаются знамения времени в пространстве[75 - Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: исслед. разных лет. – М.: «Худож. литература», 1975. – С. 234-235.]. В изучении культуры время и пространство приобретают особенный смысл, а любое историческое событие и каждый факт повседневной реальности неизбежно включаются в существующую систему координат[76 - Иконникова С.Н. Хронотоп культуры как основа диалога поколений // Очерки по философии и культуре: к 60-летию проф. Ю.Н. Солонина. – СПб.: СПб. филос. общ-во, 2001. – Вып №5. – С. 72.].

Пространство и время, по Канту, – априори формы чувственности. Разделённость вечного сакрального и бренного профанного времени, неоднозначность их сопряженности и «полисюжетность» способствуют разноообразию темпоральных переживаний человека, который является носителем, транслятором и творцом социокультурных образцов, ценностей и норм. Феномен времени, «вынашивающий перемены», воплощается в разных идеологемах и мифологемах[77 - Шибаева М.М. Темпоральные переживания в контексте культуры // Общественные науки и современность, 2004. – № . – С. 158, 161.].

Для миропонимания восточнославянских народов представляет особенный интерес взаимодействие языка и религии. культуроносным мощным источником стало христианство, в частности, православие. По мысли Дж. Фрэзера, – «из храма вышла вся славянская культура», нашедшая в языке своё отражение, выразившееся в культурных концептах, словах, поговорках, пословицах и пр. Концепт «райская птица» – это, своего рода, примета времени, символ меняющегося пространства, появившийся тогда, когда в нём нуждались больше всего. Новое религиозное осознание восточнославянскими народами самих себя связано с другим ощущением окружающего мира, с переживаниями, потребовавшими объяснения и подтверждения, что иное мировоззрение имеет право на существование.

В процессе взаимодействия язычества с христианством происходит «креолизация» христианского книжного языка и «удвоение» его плана содержания. Как следствие, рождаются тексты с двойной (языческой и христианской) семантикой, а архаические формулы, использующиеся в христианстве для выражения новых идей, близки к понятиям минувших эпох[78 - Константы мировой культуры: алфавиты и алфавитные тексты в периоды двоеверия / Е.С. Степанов, С.Г. Проскурин. – М.: Наука, 1993. – С. 26.]. Этимологически концепт явился инвариантом, позднейшей логификацией, сохранившей отдельные черты существовавшего ранее орнитоморфного материнского архетипа.

В восточнославянских легендах проявлением трансцендентности стала мифическая страна – ирий, куда осенью улетают птицы и уползают змеи. С мотивом зимовки в ирии змей и птиц, которые, по верованиям восточных славян, воплощали души мертвых, связано понимание ирия как «того света». В белорусском причитании по отцу поется: «в вырай все пташечки полетели, и вслед за ними ты». Сами перелетные птицы у белорусов и русских также назывались «вырей» («ирей»); известно русское (тверское) слово «вырей» – «жаворонок».

Первые упоминания об ирии находятся в «Поучении» Владимира Мономаха (1096 г.): «И… подивуемы, како небесныя птица из ирья идут… да наполнятся поля и леси». Русь крещена уже более столетия, а древние поверья живы в народе. Ключи от ирия, под которым, очевидно, подразумевается рай, по-прежнему сохраняются у той или иной птицы, но появляются новые смысловые значения, разделяющие ирий на светлый и темный миры (рай и ад)[79 - Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: опыт сравн. изуч. слав. представл. и верован. в связи с мифол. сказан. др. родств. народов: в 3-х т. – М.: Совр. писатель, 1995. – Т.2. – С. 72.].

На Украине понятие «ирий» разделяют на «птичий вирий», располагающийся «за багатирями i за пущами» на теплых водах и «гадючий вирий», что в «Руськiй землi»[80 - Булашев Г.О. Украiнський народ у свiх легендах, релiгiйних поглядах та вiруваннях: космогонiчнi украiнськi народнi погляди та вiрування. – Киiв: Довiра, 1992. – С. 381.]; однако, по сути, описывается одно и то же место, речь идет лишь о разных путях, что ведут в рай. Выреем или ирием называют не только стаи птиц, улетающих на зимовку, либо возвращающихся весной, но и стаи змей, ползущих на зимнюю спячку, под предводительством своего царя. В Полесье (Волынская область, Украина)[81 - Эта область с автохтонным славянским населением на протяжении длительного времени не подвергалась влиянию культур других этносов. В Полесье в наибольшей степени сохранились воззрения, относящиеся к восточнославянской общности.] верили, что змеиный ирий находится под землей, вход в него – огромная яма в лесу, но змеи, направляющиеся в ирий по деревьям, поддерживали представление о древе, связующем тот и этот мир. Подобные свидетельства о противопоставлении ирия как места, куда птицы улетают, а змеи уползают на зиму («птичьего» и «гадючьего» ирия), связаны уже с христианским различием рая и ада. Такого рода воззрения представляют собой более позднее понимание непознаваемости мира.

По мысли В.В. Иванова, – в славянских сказках и песнях о Мировом древе чаще упоминаются змеи, чем птицы[82 - Иванов В.В. Проблемы этносемиотики // Этнографическое изучение знаковых средств культуры / АН СССР, Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая; отв. ред. А.С. Мыльников. – Л.: Наука, 1989. – С. 51.]. Змей – это «исторический персонаж», изменяющий свои формы и функции в процессе действия. В своей древнейшей форме змей (как и птица) представлял природные стихии воды, огня, грозы, дождя, гор и небесных сил[83 - Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки / науч. ред. и текстолог. коммент. И.В. Пешкова. – М.: Лабиринт, 2001. – С. 69.]. В славянских сказках сохранились эти представления при указании мест обитания змеев – рек, озер, подземных царств. Даже после принятия христианства изображения драконов-змиев в быту новгородцев являлись не только украшением, но и своеобразным оберегом, защищающим от зла и способствующим благополучию[84 - Василенко В.М. Образ дракона-змия в новгородских деревянных ковшах // Древняя Русь и славяне / АН СССР, Ин-т археологии; отв. ред. Т.В. Николаева. – М.: Наука, 1978. – С. 330; Приложение: ил. №28-1, 2.].

Птица сливается в одно представление со змеем в поздних поверьях русского народа о чуме, которая воображалась летающей уткой с головой и хвостом змеи. В русской сказке птица Усыня – змей с двенадцатью головами[85 - Великорусские сказки в записях И.А. Худякова / АН СССР; отв. ред. В.Г. Базанов; изд. подг. Л.В. Домаковский, О.Б. Алексеева, Э.С. Литвин. – М.-Л.: Наука, 1964. – С. 60.]. Известный образ антропоморфного чудовища Соловья-разбойника родственен Змею из белорусских сказаний с птичьим именем рогатый Сокол, который нередко награждался эпитетом Сокол-разбойник. Рогатый Сокол сродни также русскому Змею Горынычу.