Калейдоскоп рассказов Таши Муляр. Три книги в одной обложке

Толстенькая Оля и худенькая Тоня, или Сколько весит счастье?

Жили-были две девочки – толстенькая Оля и худенькая Тоня. Учились в одном классе, дружили. Одна хотела похудеть, вторая – поправиться. Что же из этого вышло?

Олина бабуля любила печь пирожки. Пирожочки получались – просто загляденье, красивые и вкусные. Выставочные пирожки! Начинки разнообразные – тут тебе и капуста с яйцом и жареным луком, с тыквой, с брусникой, расстегаи с судаком. Бабуля на рынок специально ходила, а потом фарш крутила, чтобы Оленьку и её родителей откормить. Да-да, она считала, что все вокруг вечно голодные, поэтому старалась и целыми днями с увлечением пекла. Несколько раз Оля хотела помочь бабушке – ей было интересно лепить из теста, но получалось не очень ровно. Бабуля расстроилась и больше не давала Оле крутиться на кухне.

– Иди лучше уроки делай, – говорила она внучке.

Оля не хотела делать уроки. Она хотела играть. Оставшись одна в комнате, примеряла мамины платья и туфли, красила губы, выходила к бабушке со словами:

– Я буду модель!

– Деточка, для модели у тебя ни роста, ни веса. У нас в роду не может быть моделей, – отвечала бабушка, разворачивалась и продолжала готовить свои пирожки. Ещё и борщи!

– Первое обязательно, – приговаривала бабуля, – второе, третье и компот с пирожками.

Оля бабушку любила, отказать ей не могла, да и пирожки обожала. В свои тринадцать лет она весила 75 кило при росте 162 сантиметра. «Маленькая и толстая», – думала про себя Оля, с тоской глядя в зеркало и уминая очередной пирожок. Ближе к пятнадцати Оля узнала, что такое целлюлит, и с удивлением обнаружила его на своём теле.

Одноклассницы, журналы и телевизор активно пропагандировали худышек. «Худой быть модно, стильно, престижно», – кричали отовсюду заголовки. Только худые выходят замуж, идут вверх по карьерной лестнице, котируются в обществе. Но отказать бабушке в поедании пирожков не было никакой возможности. Она и мёртвого накормит.

Оля стала хитрить. Забирала пирожки с собой, а по дороге скармливала собакам и котам либо угощала в школе мальчишек – те всегда голодные. В школе ничего не ела, стала практиковать рвоту после сытного семейного обеда. Твёрдо решила, что будет худой. В шестнадцать лет она уже весила 60 килограммов, стала ходить на аэробику, делать утром зарядку.

С родителями был конфликт. Полные от природы мама и бабушка с ужасом воспринимали трансформации их Оленьки-плюшечки. Но при всей видимой целеустремлённости Оля очень страдала. У неё начались головные боли, ныл желудок и всё время хотелось есть. Голод она запивала томатным соком. Начала курить – ей так было легче голодать.

Тоня уродилась из серии «не в коня корм», чему, кстати, очень удивлялась и завидовала Оля. Её тоже, конечно, кормили дома – но совсем с другой интенсивностью. Жила она с мамой и старшим братом: её родители развелись давно, когда Тоня была ещё маленькая. Отец почти не появлялся в её жизни, а мама была всё время на работе, готовить ей было некогда. Утром варили овсянку, по дороге в школу Тоня грызла яблоко, и ещё парочку брала с собой – к вечеру было голодно. Тоня любила, когда Оля приносила в школу пирожки. Мама такие печь не умела.

Она очень переживала, что такая худющая. Вон у Оли уже и грудь, и попа – всё на месте. А она – как та царевна, тоща, как полвесла… Ноги-ниточки торчат из-под юбки, кто на такую посмотрит?

Тоня с мамой и братом готовили в выходные – пекли пиццу из всего того, что завалялось в холодильнике. Это была самая вкусная пицца в жизни! В ход шло буквально всё. Мама делала тесто на кефире на скорую руку: один стакан кефира, можно даже не первой свежести – чаще всего такой и был в их холодильнике, два с половинкой стакана муки, одно яйцо – больше обычно и не было, чуть соли, соды на кончике ножа, сбрызнуть соком лимонной дольки, чайная ложка сахара, три столовые ложки растительного масла. Кефир мама всегда грела. Потом в тёплый кефир разбивала яйцо, бросала соль, сахар, масло, муку. Получался колобок. Его нежно заворачивали в пакет и убирали в холодильник на полчаса.

Тем временем все вместе резали колбаску, помидоры, тёрли засохший сыр. Брат Лёшка нарезал колечками тугую луковицу – мама от лука плакала, поэтому Лёшка был ответственный за её жизнь без слёз. Чего они только не пробовали добавлять в свою семейную пиццу! Всегда было вкусно. Потом колобок раскатывали, смазывали кетчупом или краснодарским соусом, сверху выкладывали всё, что нарезали, потом лук, щедро – сыр, а завершал композицию майонез. С майонезом – это что-то! А ещё маринованные огурчики, если были. Разомлевшее под одеялом начинки тесто помещали в разогретую на полную мощь духовку – и через десять минут вкушали с горячим чёрным чаем это божественное блюдо.

Тоня ждала их пекарских выходных всю неделю – хотя они с Лёшкой могли и ночью иногда пойти на кухню, испечь пиццу, слопать её всю подчистую и завалиться спать, пока мама была на дежурстве. Так Тоня и жила – от еды до еды, вечно голодная, но это её никогда не расстраивало. Она всегда находила чем заняться, была полна энергии и деятельной радости жизни.

Прошло пятнадцать лет, наши героини выросли. Уже совсем взрослые тёти – им по тридцать. Худющая Оля и толстенькая Тоня. Да, вы не ослышались, а я не перепутала.

Хохотушка и вечная худышка Тоня рано вышла замуж. Познакомилась с другом брата, старше её на десять лет. И буквально на пороге совершеннолетия выскочила замуж. У неё трое чудесных пацанов и дочка. Первой была двойня – муж сказал, что это наследственность и у них в семье часто бывают двойни. Так что наша Тоня – богатая мама. Страдавшая в детстве от излишней худобы, после трёх родов она раздалась, превратившись в пышнотелую рубенсовскую красавицу. Животик, целлюлитик, ручки, ножки, даже второй подбородок – всё при ней.

В одежде Тоня перешла на бохо-стиль – Оля посоветовала. Стоя перед зеркалом в своём широком платье, сделала пару пируэтов вокруг своей оси, встав на цыпочки. «Нужно начинать худеть», – подумала она. Мимо проходил муж.

– Ты только не вздумай худеть! Ты же Машку ещё кормишь. Мы тебя и такой обожаем, правда, пацаны? – произносит он, и все бегут обнимать хохочущую Тоню.

– Пойдёмте печь пиццу! – зовёт она, увлекая всех за собой на кухню.

А что же Оля? Она умерла месяц назад… Сердечная недостаточность. Почувствовала слабость днём, собирались с мужем на прогулку, легла на часик поспать и не проснулась… Ей было тридцать.

Начав худеть в пятнадцать лет, она не смогла остановиться. Видела в этом смысл жизни. Постепенно дошла до веса пятьдесят килограммов: нужно было прекратить худеть, но нет. В восемнадцать переехала из дома. Познакомилась с девочками-моделями. Стали вместе квартиру снимать. Моделью из-за роста она стать не могла. Крутилась рядом. Стала визажистом. Старалась соответствовать окружающим её девчонкам. Природа пыталась взять своё обратно – как только она нарушала диету, сразу прилипали ненавистные килограммы. Она почти не ела, и после двадцати лет её вес составлял уже сорок с небольшим. Родственники стали бить тревогу: мама плакала и уговаривала идти к врачу. Оля избегала мать и бабушку – их забота шла вразрез с её образом жизни.

Она вышла замуж: муж был фотографом, и она ему нравилась любой. Он просто хотел быть с ней, с живой. Видел опасность, уговаривал лечиться, старался и ухаживал. Не справился. Последние пару лет организм Оли отторгал еду, и она питалась томатным соком. И однажды Оля легла спать и не проснулась – сердечная мышца износилась, так врач объяснил.

Тоня приехала домой после похорон Ольги с тяжёлым сердцем. Не могла поверить. В последние годы они мало виделись вживую: переписывались в соцсетях, общались по скайпу – там не видно. На фото – худенькая девушка в платье, в скайпе – одни глаза. Как она пропустила?.. Наверное, все, кто знал Олю, думали сейчас так же. Мало кто вообще задумывался, что от этого умирают.

Тоня разогрела борщ, достала пирожки, о которых мечтала в детстве и которые научилась печь, пока сидела в декрете. Накрыла стол, позвала своих малышей и мужа. Села за стол, взяла на колени малышку-дочку, в пухлую ручку, потянувшуюся за пирожком, вложила кусочек яблока.

– Ты у нас самая красивая, помни об этом! – сказала она, прижимая её к сердцу.

Брусничные слёзы

Лада сидела одна в огромном коттедже. Ждала боя курантов. Всё в ней замерло. Слёзы стояли в глазах, но плакать не было сил. Смотрела в одну точку, вспоминала жизнь.

Стол накрыт – всё самое лучшее. Скатерть, сервиз, посуда – дизайнерские, сервировку делала крутой декоратор. Ёлка вошла в топ журнала интерьеров. Меню составил и приготовил шеф-повар лучшего ресторана в городе. Через огромное панорамное окно виднелся двор, а там – высоченные голубые ели в мерцающих огоньках гирлянд. Медленно спускались, сияя в свете фонарей, последние снежинки этого года. Всё ожидало праздника.

Дом был действительно огромный – пятьсот квадратных метров. Три этажа, шесть спален, семь санузлов. На верхнем этаже – зимний сад и бассейн. Да, именно на верхнем. По проекту бассейн должен быть внизу, так надёжнее. Но она хотела с видом на лес – как в Альпах. Архитектор сделала перепланировку, выполнила и эту её прихоть.

Всю жизнь Лада пахала и старалась соответствовать своим представлениям о нужном месте в обществе и уровне благосостояния. Она родилась в Москве в семье самых обычных служащих. Её мама в молодости приехала из небольшого сибирского посёлка, поступила в институт, там же познакомилась с её отцом и вышла замуж. Отец же был москвичом. Жили они в квартире его родителей, где и родилась Лада, уже считавшаяся москвичкой. Квартира бабушки была в старой части города – рядом парк «Сокольники», Лосиный остров, Ботанический сад. В детстве Лада много гуляла с родителями – отсюда любовь к природе, лыжам, конькам и походам.

Ладе всегда хотелось большего. Не устраивала их маленькая квартира, дешёвые вещи, которые ей шила или покупала мать. Поступив в МГУ, – а она очень хорошо училась, – старалась общаться с теми, кто обеспечен. Копировала их манеру одеваться, ходила в гости, засматривалась на интерьеры богатых квартир, на общение в тех кругах, слушала разговоры. После университета устроилась на работу к отцу одного из одногруппников в крупную химическую компанию.

Потом работала, училась, знакомилась, доставала, пробивала, покупала и так далее. Всё, что у неё есть сейчас, в её сорок с небольшим, – результат этой гонки. Это не было так гладко, как пишется. На том пути были и предательства, и разочарования, и сделки с совестью. А ещё была брошенная любовь… Лада налила себе шампанского. Посмотрела на весёлые пузырьки, стремящиеся вверх. Сделала глоток. Это было особенно трудно вспоминать.

Он был очень добрым и душевным человеком. Хотел заботиться о ней, семью, детей. Она тогда не могла. У неё были другие цели. Сама с ним рассталась. Думала, что встретит потом ещё такого, с её-то ресурсами.

С родителями отношения тоже не ладились. Ей было всё время некогда. С собой в компании она их звать не хотела, стеснялась – не дотягивали они до её крутых друзей. Постепенно отдалилась.

Отец умер рано. Мама приняла непонятное Ладе решение вернуться на родину, в дом своих родителей. В этот глухой, а сейчас – почти брошенный посёлок. Сказала, что больше не может в этом огромном каменном городе.

В Сибирь к бабушке ездили редко, но Лада запомнила эти семейные поездки навсегда. Она встала, прошла через зал к комоду, взяла в руки альбом с фотографиями. С фото на неё смотрели молодые смеющиеся родители с хохочущей Ладой на руках. Вот фото: в тот день отец поймал щуку, они собирались варить уху. День был пронизан солнцем. Его лучи мягко светились сквозь еловые лапы, нависшие над бревенчатым домом, в котором пахло печкой, шанежками с морошкой и счастьем.

Она захлопнула альбом. Сделала ещё один глоток шампанского. Стол ломился от деликатесов, но аппетита не было вообще.

Бой курантов и речь президента прошли мимо Лады. Она находилась в вязком тумане воспоминаний.

Квартиру московской бабушки продали. У Лады тогда были проблемы в бизнесе, которые она закрыла этими деньгами. Мама уехала.

Очнулась она от телефонного звонка.

– Мама? Да, всё хорошо. У меня гости. И тебя с праздником. Как здоровье? Да, да, приеду когда-нибудь. Целую. Будь здорова! С Новым годом!

Она отложила телефон в сторону, огляделась вокруг. От одиночества на этом празднике ни для кого ей хотелось выть. Каким-то удивительным образом все, кого она пригласила на Новый год, постепенно отказались. Лена с Лёшей улетели в Дубай, там собиралась вся их семья – не смогли отказать свёкру. Галка и Катя пошли праздновать к родителям: те, против обыкновения, не уехали в Швецию, а остались в своём особняке и позвали дочерей к себе. Ещё несколько друзей тоже выбрали не её. А были у неё вообще друзья? Каждый раз, когда нужно было помочь, никого не оказывалось рядом – зато, когда что-то нужно было от неё, телефон разрывался. Для кого она строила этот дворец? Влезала в кредиты, шла по головам, не отдыхала, не любила, не рожала…

Лада допила шампанское и подошла к огромному окну, за которым уходила вдаль аллея голубых елей, – всё, как ей мечталось, – прислонилась щекой к стеклу и не заплакала, а завыла – на тонкой такой ноте. Ноги подкосились; она присела на паркет, окинула взглядом свой роскошный мир ни для кого, замерла. Потом встала, сбросила платье, посмотрела на своё отражение в стекле окна. Стройная, подтянутая, с высокой грудью, узкими щиколотками, длинными русыми волосами. Всем на загляденье. Через силу улыбнулась отражению – тренинги про любовь к себе не прошли впустую, – допила шампанское, аккуратно поставила бокал и лёгкой походкой ушла спать. Завтра нужно было лететь на переговоры. Её ждали Альпы. Некогда расслабляться.

Лада умела брать себя в руки, не поддаваться минутным слабостям. Просто в этот раз отсутствие людей на её тщательно спланированном празднике выбило из колеи. И это пройдёт. Новый деловой сезон начался, как всегда, бодро. Ладе просто некогда было думать про свои женские слабости и одиночество.

Детские походы с родителями не прошли даром. Лада очень любила природу: а потому начале осени частенько выбиралась в Карелию. В бизнесе в это время было небольшое затишье, и она позволяла себе отпуск в середине сентября. Недавно с тренером освоила сапборд – это такая длинная, лёгкая, юркая доска для гребли стоя, которая управляется одним веслом. Стоишь на ней ногами и скользишь по воде – только ты и природа. На воде она отдыхала и наконец-то отключалась от бизнес-задач.

Лада готовилась к поездкам всегда основательно и заранее. Уже как два года подряд ездила на Ладожские шхеры: познакомилась по Интернету с ребятами, у них был стояночный лагерь на одном из островов. Они забирали её из Лахденпохьи и отвозили туда. Там она ночевала в своей палатке, сама себе готовила и весь день бороздила Ладогу на своём сапе. Возвращалась в Москву перезагруженная – и снова в бой.

В этом году она задержалась, работа не отпускала. Нужно было закрыть несколько сделок, от которых зависели очередные транши и перекредитование. Короче, приехала на две недели позже – в конце сентября.

В это время года Ладога становится непредсказуемой, погода может меняться несколько раз в течение часа. Лада посмотрела прогнозы – синоптики обещали бабье лето. Ребята уже сворачивали лагерь, но она уговорила своих «робинзонов» задержаться ещё на неделю. На пирсе в Лахденпохье, пока ждала свой катер, встретила пару байдарочников – ими оказались муж и жена из Санкт-Петербурга. Они разговаривали с местными капитанами, выясняли, на каком острове лучше встать лагерем. Те тоже сказали о погоде, которая сейчас таит опасности, и рекомендовали ни в коем случае не выходить в открытую Ладогу, обменяться телефонами и каждый день выходить на связь.

На следующее утро Ладога была ровная, как зеркало. Светило чуть тёплое сентябрьское солнце, небо было ясное. Лада надела гидрокостюм, встала на сап, оттолкнулась от серой, словно маслянистой воды и заскользила вдоль берега. Ребят в лагере не было. Они ещё затемно уехали в город встречать очередных туристов.

Обычно Лада прогуливалась вокруг острова, на котором стояли лагерем. Он было около двух километров в диаметре. Прогулка занимала порядка трёх часов. Но в тот день погода была прекрасная, и она решила, что вряд ли будет ещё один такой солнечный день, нужно успеть позагорать. Легла на сап, надела наушники, включила на телефоне любимый плейлист, расслабилась и не заметила, как задремала. Гладкое зеркало Ладоги чуть покачивало сап, постепенно относя его в сторону от стояночного острова. Когда проснулась, не сразу сообразила, где она. Все острова шхер – групп мелких скалистых островков – похожи друг на друга. Если ты не местный и у тебя нет навигатора, понять, где находишься, почти нереально.

Лада решила причалить к огромному валуну, на котором стояла одинокая, как и она сама, крепкая сосна. Вытащила сап на берег, огляделась. Все камни покрыты нереальной красоты мхом разных оттенков – от белоснежного, с легкой голубой дымкой ягеля до темно-зелёного пушистого сфагнума. Среди мхов – россыпью брусника. Ярко-красные ягоды буквально просят: «Съешь меня!» Она села на корточки и стала собирать терпкие ягоды, закидывая горстями в рот, чтобы отвлечься от своих забот. Как в детстве, когда с бабушкой в лес за морошкой ходила.

Тем временем стало ветрено: небо потемнело, по воде пошла рябь, стал накрапывать дождь. Лада хотела было возвращаться, но, увидев косую волну, поняла, что не справится с управлением. Нужно было переждать. Взяла телефон – сообщить ребятам, что заблудилась и не знает, на каком она острове. Телефон не включался – видимо, сел, пока она слушала музыку. Осенью темнеет стремительно, а если ещё и дождь, то вообще моментально. Небо как будто падает на тебя, опрокидывает темноту и щедро разливает её.

Она сидела одна на берегу. Шёл косой дождь, гидрокостюм уже не спасал, было холодно, темно, страшно, и начинался шторм.

До того момента Лада как-то не задумывалась, что может остаться тут на ночь. Слишком расслабилась и увлеклась красотами природы. Снова включив аналитический ум, проанализировав произошедшее, поняла, что, собственно, произошло: она одна на острове, о её местонахождении не знает никто. В это время года движение по реке почти закончилось. Штормит каждый день, туристы разъехались, рыбаки не выходят – кричать некому. Где её искать – никто не знает. У неё нет связи, спичек, вещей, продуктов, одежды… Нет ничего.