Пинок сонетов (2020)

Если можно ночью гулять беспечно
Это значит рядом летает ангел
И кладёт ладони на ваши плечи.
Если день в разлуке течёт тоскливо
Или просто тошно, без всяких “если”,
Понимаешь сразу, что быть счастливым —
Не работа вовсе, а дар чудесный.

«Снега не сходят, и после плахи рябит в глазах от мерцанья стёкол…»

Снега не сходят, и после плахи рябит в глазах от мерцанья стёкол,
Витрин и бусин на бледной шее и сотен маленьких алых капель.
Колючий ветер по-злому жалит, из горла лезет лишь сиплый клёкот
Взамен прощаний, она тоскует и взгляд её так похож на скальпель.

Зачем так сложно любить друг друга, быть сочинённым и подчинённым,
Когда выходит лишь методично с плеча рубить ледяным глаголом?
А после (словно ещё надеясь) смотреть на страшное отстранённо,
И, за опору взяв обещанье, на эшафоте валяться голым.

Реальность гуще печальной краски, а быт страшней символичной смерти,
Когда душа, от сомнений воя, бредёт в языческий мир гаданий.
И если вовсе не будет шанса, я в небо сам, на огромной жерди
Свою башку вознесу, и больше не причиню никому страданий.

«Беспокойные ночи в поезде…»

Беспокойные ночи в поезде
Сколько было их – брось считать.
Джентльмены печальной повести
На плацкартных своих щитах.
Переменчивый свет в вагоне,
Постоянный пейзаж в окне.
Душно очень и кто-то стонет,
Поворачиваясь во сне.
Возлюбить его? Вот потеха.
Он, быть может, уже родней
Тем, что тоже не хочет ехать,
Как не хочется ехать мне.
Когда буду опять? Не знаю.
Не гадаю на “просто так”
И тоска поднимает знамя
И в душе марширует в такт.
Не ведусь, ибо знаю точно,
Что до пункта, где тает грусть,
Мне билет уже взят бессрочный
И я скоро туда вернусь.

«Когда режиссёра садят…»

Когда режиссёра садят
И закрывают театр,
В его отрешённом взгляде
И есть самый сильный кадр.
Он, может быть, эту сцену
Прокручивал сотни раз
И сердце ловило измену
И дёргался тиком глаз.
Он сон от гнетущей яви
Всегда отличить был рад,
Но жизнь эту сцену ставит
Коряво и невпопад.
И зритель, дымящий "Вогом"
Испустит тщедушный глас:
"Ну вот, наигрался в Бога,
Теперь опустись до нас!"
Мол, всех от игры коробит…
А он не играл – творил.
И образами подобен
Был высшему из мерил.
А нынче: замок и клетка,
Избитый наборчик фраз.
Таких забывают редко,
Но гробят по счёту "раз".
И вот перед заключённым
Сгущается темнота,
Является некто в чёрном
И с выправкою мента.
Пошёл заливать: "Послушай,
Ну что ты от них имел?
Давай поменяем душу
На чистое реноме".
А режиссёр устало
Ответил: "Не буду врать.
Я «Фауста» было ставил,
Но чтоб самому играть…
Мне лестно, святая правда,
Меняю, прости, лишь тон.
Тебе здесь, дружок, не рады.
Иди-ка ты, с миром, вон!".
Не солоно съев, макабр
С рассветным лучом слинял
И это был сильный кадр —
Ах, если бы кто-то снял.
А узник извлёк из горла
Сухой, еле слышный стон…
Какой бы ты ни был гордый —
Ломают со всех сторон.
Но что-то ещё трепещет
В груди, не берись унять.