Судьба Хеопса

Глава 11

Двойник

– Псамметих так и не дал ответ, что заставило его встать на путь преступления, – говорил Хеопс, неторопливо прохаживаясь по кабинету. – Думаю, в покушении на жизнь моей жены и меня – не он главный виновник. И еще труднее поверить, чтобы он организовал, или же сам убил Меритенсу, своего лучшего друга. Казначей дядюшки Снофру и жрец Ра были как братья. Что же произошло после смерти моего дяди?

– Есть способ узнать ответ, правда, я не очень уверен в успехе, – задумчиво проговорил Мелонис, – но попробовать можно.

– Какой способ? Я на все согласен! – порывисто воскликнул фараон.

– Надо спросить самого Меритенсу, – спокойно сказал Мелонис. – Возможно, ты прав, мой царь, подозревая, что твой казначей узнал о готовящемся заговоре и шел предупредить тебя. Если эти предположения верны, то уже сегодня раскроются все тайны.

– О, тогда я желаю немедленно видеть Меритенсу, даже, если для этого понадобится взломать его гробницу!

– Нет, мой повелитель, на такое святотатство идти не придется. Для успеха этого магического действа мне нужна лишь частица крови Меритенсы, хотя бы засохшая.

Хеопс задумался.

– Моего казначея ранили мечом, крови было очень много, – сказал фараон. – Однако слуги, кажется, все убрали. Возможно, у бальзамировщиков осталась испачканная одежда Меритенсы…

Царь отправил Сабу к придворным мастерам бальзамирования, но мальчик – слуга вернулся с пустыми руками. Бальзамировщики уничтожили окровавленные одеяния сразу же, как им передали тело. Хеопс и Мелонис отправились в Белый зал. Жрец склонился над мраморным столом, куда прислуга, в тот злосчастный день, положила убитого. Верховный служитель Ра сосредоточенно исследовал каждый кусочек белого камня и вдруг издал радостный возглас:

– Слава нерадивым мойщикам!

Внизу, под столешницей, засохла небольшая лужица крови. Мелонис бережно счистил это пятно в маленький кулек, свернутый из папируса.

Хеопс решил проводить таинство в своем кабинете. Жрец принес туда жаровню и некоторые благовония. Плотно заперев дверь, Мелонис приступил к церемонии. Для начала он разжег огонь под жаровней и бросил в него щепотку какого-то порошка, благоуханный аромат разлился по комнате. Теперь Мелонис на жаровню высыпал частицы высохшей, порыжевшей крови, потом повернулся лицом на запад и воскликнул:

– Меритенса, благородный хранитель царской казны и печати, явись нам!

Несколько минут ничего не происходило, но вдруг прямо перед Мелонисом и Хеопсом предстал Меритенса. Он выглядел так, как выглядел всегда: скромное изящное одеяние из светлого льна, простые сандалии, даже его меч был при нем.

– Ты ли это, мой верный казначей? – удивленно проговорил Хеопс, делая несколько шагов к появившемуся.

Меритенса предупреждающе поднял руку.

– Не приближайся ко мне, мой великий царь, – сказал он, – иначе тление смерти коснется тебя.

Фараон остановился.

– Я не Меритенса, – продолжил этот человек, – а лишь его двойник, тот, кого вы называете «ка». Смертное тело господина Меритенсы покоится в его усыпальнице, душа – пирует в раю Озириса, сердце сочтено богами, тень отпущена в просторы мироздания. Предназначение же субстанции «ка» – поддерживать связи с миром живых. Что ты хотел узнать от меня, солнечный царь?

– Кто убил тебя, мой верный казначей? – спросил Хеопс. – Кто желает зла мне?

Двойник Меритенсы печально покачал головой.

– Твоих врагов я не знаю, царь, что же касается моего убийцы, то, до поры до времени, я не смею раскрывать его имя. Таково веление богов. Ты молод и горяч и можешь совершить опрометчивые шаги, которые погубят и тебя, и государство. В нужный момент ты все узнаешь, а пока неведение – лучшее спасение для тебя.

– Но я хочу наказать преступника, отнявшего у тебя жизнь!

– Никто не избегнет предначертанного, – проговорил двойник. – Верь богам и Судьбе.

– А этот проклятый жрец уже получил свое наказание? – спросил Мелонис.

Двойник Меритенсы вздрогнул.

– Мы победили его, – сказал он. – Хотя, возможно, силы этого трижды проклятого Заземанха еще действуют.

– Заземанх? – удивился Хеопс. – Кто это? Я говорю о Псамметихе. Разве не он пытался меня убить?

– И да, и нет, – сказал Меритенса. – Бедняга Псамметих сам оказался жертвой того мерзкого чародея.

– О ком ты говоришь, Меритенса? – воскликнул Хеопс. – Я никогда не слышал ни о каком чародее! Что он сделал? И как он может навредить мне?

Глава 12

Проклятый жрец

– Это произошло еще задолго до твоего рождения, повелитель, – начал свой рассказ двойник. – В дни нашей ранней молодости. У твоего благословенного дядюшки было пять друзей: танцовщица Анукет, архитектор Аменемхат, врач Псамметих, я и жрец какого-то таинственного бога, Заземанх. Признаться, все мы, кроме Снофру, не очень любили Заземанха. Этот жрец отличался большим властолюбием, высокомерием, жадностью. Однако, несмотря на все свои пороки, он обладал великими познаниями и очень часто проделывал перед нашими изумленными взорами подлинные чудеса. Снофру был еще моложе тебя, мой царь, когда вступил в брак. И надо же такому случиться, что несчастный Заземанх влюбился в юную супругу фараона. Заземанх изо всех сил старался очаровать царицу, но прекрасная женщина не замечала его. Однажды мы все вместе каталась на золотой ладье по озеру, и вдруг с руки царицы в воду соскочил браслет. Она очень расстроилась, так как это был один из подарков Снофру. Снофру утешал жену, как мог, обещал подарить ей тысячу новых браслетов, но царица упрямилась, говоря, что ей нужно только это украшение. Тогда Заземанх что-то пробормотал, и вода расступилась, обнажив дно. Наш жрец выпрыгнул из лодки, поднял браслет и вернул его царице. После этого воды возвратились на место, и мы продолжили прогулку. С каждым днем ухаживания Заземанха делались все настойчивее и настойчивее, он начал угрожать царице. В конце концов, она пожаловалась Снофру. Фараон строго поговорил с другом. Заземанх раскаивался, молил о прощении, говорил, что страсть затмила ему разум, и даже поклялся именем своего бога, не приставать больше к царице. Он сдержал свое слово, к жене Снофру он больше даже не приближался, но новый дерзкий замысел родился в его преступном сердце. Заземанх решил стать сам фараоном. Для этого он начал насылать порчу на Снофру. Не сразу Псамметих разгадал предателя. Но еще труднее ему было справиться с ловким чародеем. Между Заземанхом и Псамметихом разгорелся настоящий бой. Этот жрец таинственного бога был посвящен в великие таинства, но наш служитель Ра не уступал ему в сакральных знаниях. В итоге, Псамметиху удалось зачаровать Заземанха и доставить его на суд к Снофру. Мы все судили его и приговорили к смерти.

«Ты победил, Снофру, – с усмешкой проговорил Заземанх. – Вы, египетские фараоны, считаете себя потомками богов, однако женитесь на смертных. Я проклинаю тебя и прекращаю твой род. Теперь, если ты вздумаешь сойтись с обычной женщиной, она умрет в твоих объятиях. Тебе не удастся произвести наследника, конечно, – засмеялся негодяй, – если только твоя избранница не окажется подлинной богиней».

Меритенса, как воин, привел приговор в исполнение. Потом мы сожгли мертвое тело и развеяли его прах над песками пустыни. Псамметих уничтожил сердце, и, при помощи магии, убил душу двойника и прочие составляющие человеческой сущности. Но проклятие подлого чародея он так и не смог преодолеть.

Юная жена Снофру умерла в ту же ночь. Фараон тяжело переживал ее смерть. Потом царь еще несколько раз пытался сблизиться с женщинами, но едва он приводил избранницу к себе на ложе, как бедняжка вскоре погибала, не произведя на свет наследника. Так бы род Снофру и угас, но внезапно скончался его брат и супруга брата, оставив тебя, мой царь, сиротой. Снофру взял тебя и во дворец и воспитал как сына.

Хеопс, бледный и взволнованный, слушал этот печальный рассказ.

– Великие боги! – воскликнул он. – Почему от меня скрыли эту историю?

– Мы поклялись хранить все в тайне и никогда не вспоминать подлого Заземанха. Но, видно, наступило к тому время.

Двойник печально замолчал.

– Мы благодарны тебе, «ка» Меритенсы, за твое откровение, – поклонился Мелонис. – Пусть твоя душа ликует в царстве Озириса, а тело избегнет тления.

– Вечного спокойствия тебе, честный человек, – проговорил Хеопс.

Двойник исчез.

– Бедный мой дядюшка, – тяжело вздохнул Хеопс, – он жил, словно с ножом в теле. А я ничего не знал…

– Эта история прошлая и поправить уже ничего нельзя, – сказал Мелонис. – Однако уверен, что Заземанх, хоть и был могущественным жрецом, но к нынешнему покушению на тебя, мой царь, он не имеет причастности.

– Почему ты так думаешь?

– Заземанх не был уж столь велик, иначе бы он одержал победу. Более сильным оказался Псамметих, хотя и у него не хватило знаний, чтобы разрушить заклятие… Сейчас я поговорю с этим таинственным жрецом таинственного бога.

– Ты хочешь обратиться к Заземанху? – воскликнул удивленно Хеопс. – Но разве это возможно? У проклятого нет даже гробницы.

– Возможно, мой царь. Двойник Меритенсы рассказал нам, что Псамметих казнил и душу, и тело предателя, а прах развеял где-то в пустыне. Но, раз у Псамметиха не получилось освободить фараона от чар, значит, какая – то частичка злодея осталась жить. Подозреваю, что этой уцелевшей составляющей Заземанха явилась его жизненная сила, или, как ее называют в Египте, «сехем».

– Но где ты найдешь ее?

– Увы, «сехем» этого предателя теперь везде. Она носится в воздухе, ища покоя. Надо лишь позвать ее… Заземанх, проклятый жрец, – сказал Мелонис, – я, верховный служитель бога богов, приказываю тебе явиться сюда.

Мелонис встал к правителю спиной и чуть приоткрыл грудь. Из-под одежды серебряным светом блеснул «крест» – анх. Жрец убрал «крест» и вновь повернулся к Хеопсу. И тут же рядом с фараоном и жрецом раздался испуганный умоляющий голос:

– Спаси меня, могущественный господин.

– Чего ты хочешь? – сурово спросил Мелонис.

– Покоя, только покоя, – ответил голос. – Я знаю, мне нет места в раю пресветлого Озириса, но отправь меня в Дуат, египетский ад. Я изнемог в бесконечных скитаниях, гонимый волей ветра.

– Я исполню твое желание, если назовешь имя предателя, совершившего покушение на фараона Хеопса, племянника твоего друга и хозяина Снофру.

– Я ничего не знаю, клянусь, великий Мелонис, я ничего не знаю. Для меня есть только прошлое.

– Но именно твое прошлое, а точнее, твои деяния, совершенные в прошлом, привели тебя к такому плачевному состоянию.

– Я наказан уже за них, помоги мне, Мелонис.

– Какому богу ты служил при жизни?

– Никакому, мой господин.

– То есть как, никакому? Где обучился ты своим знаниям? Назови мне этот храм.

– Я нигде не учился, господин Мелонис. Есть такие люди, наделенные необычными способностями от рождения. Ты меня понимаешь, ты же сам из числа таких людей. Я еще ребенком умел передвигать предметы, просто смотря на них, силой мысли разбивать камни, оживлять прикосновением увядшие растения.

– Тем больше твое преступление, если ты свой уникальный дар, который тебе дали боги, употребил во зло.

– Я возомнил себя богом. Я дерзко мыслил. Прости меня, прости!

– Ты испортил жизнь своему другу, мудрейшему и добрейшему фараону Снофру.

– Я не знал, что так получится, клянусь, не знал. Я проклинал в запальчивости, в сердцах. Потом, когда я видел страдания Снофру, я еще большими проклятиями осыпал себя. Я не хотел таких мучений для него, но уже изменить ничего не мог. Слишком сильным оказалось проклятие. Лучезарный Хеопс, прости меня.

Хеопс поморщился.

– Мелонис, – обратился фараон к жрецу. – Мне кажется, Заземанх действительно не виноват в покушении на меня. Он ничего не знает и не может знать. Помоги ему попасть в Дута

– Слушай меня, Заземанх, – проговорил Мелонис, – ныне буду я судить тебя. Ты не жрец, и не чародей, и даже не преступник. Потому что единственное, в чем можно обвинять тебя – это в глупости. Но отсутствие ума не является преступлением. Ты должен был приумножать и совершенствовать свои способности, чтобы честно служить богам, а ты раздулся от гордости, и сам возомнил себя богом. Тебе даны были очень большие силы, но ты не удосужился обучиться управлять ими. Твое заклятие удалось случайно, ты выплеснул поток неконтролируемой злобы, сам не зная, что будет такой результат. Если бы ты был подлинным посвященным, обученным жрецом, то не нашлось бы никого, ни на земле, ни над землей, ни под землей, простившего тебя. Но ты – всего лишь глупец и неуч, вставший на путь зла. Что ж, место грешников во тьме Дуата. Я отправляю тебя туда. Если великий змей Апопис, царь Дуата, простит тебя когда – нибудь, то, возможно, ты даже обретешь иное пристанище. А теперь же, ступай туда, где надлежит находиться подобным тебе.

– О, Мелонис, бог среди людей, – воскликнул голос, – пусть только радость и счастье сопутствуют тебе! И тебе, тысячу милостей, лучезарный Хеопс.

Послышался стремительный свист, словно стрела прорезала воздух, и все стихло. Фараон вытер вспотевший лоб.

– Великие боги, сколько впечатлений за один день, – пробормотал он.

– И это только начало, – печально вздохнул Мелонис.

Глава 13

Магия Анукет

Еще до восхода солнца покинув дворец, только к вечеру прибыла Анукет к каменоломням, находящимся далеко за стенами Мемфиса. Старая женщина шла, увязая по колено в песке, сгибаясь под тяжестью огромного мешка, который лежал у нее на плечах. Наконец она подошла к одной из пещер, здесь танцовщица остановилась и испуганно огляделась по сторонам, но в этот час Анукет была совсем одна среди пустыни. Вздохнув, словно собираясь с силами, бывшая танцовщица вошла в пещеру. Женщина сделала еще несколько шагов, повернула за какой – то выступ в стене и оказалась в непроглядной тьме. В этот момент солнце зашло, а луна еще не успела заменить дневное светило. Анукет опустила свою ношу на колючий песок, после чего упала на колени.

– О, Демон Дуата, – воскликнула она дрожащим голосом, – явись мне!

Словно вспышка молнии озарила пещеру, и перед Анукет предстала красивая молодая женщина. Глаза появившейся горели красным светом, длинные небрежно распущенные волосы, трепетали, как от порывов сильного ветра, хотя в пещере не было даже дуновения ветерка, в руке она держала зловещие предметы, напоминающие крючья бальзамировщиков.

– Славься, могущественная обитательница Дуата, – проговорила Анукет, еле сдерживая дрожь.

– Чего тебе надо, танцовщица? – грозно спросила обитательница ада.

– Я пришла не за себя просить, но за свою дочь, – сказала решительно Анукет. – Ради нее я осмелилась беспокоить тебя.

– Хорошо, я слушаю, – кивнула Демон Дуата.

– Сделай ее женой Хеопса, – выпалила танцовщица.

Демон Дуата расхохоталась.

– Ишь чего захотела, – сквозь смех проговорила богиня. – Нет, моя милая плясунья, но этого желания я выполнить не могу. Лучше не трать время.

– Но почему? – вскипела Анукет. Вся ее робость исчезла. Она встала на ноги. – Я принесла тебе жертву. – Танцовщица подтолкнула к ногам демона свой мешок.

– Ну-ка, покажи, – заинтересовалась богиня.

Танцовщица взмахом ножа распорола мешок, и на песке оказался труп старого сморщенного старика, в его груди алела еще свежая рана.

– Я сама его убила, – с гордостью проговорила Анукет. – Я это сделала ради тебя.

Демон Дуата еще громче рассмеялась.

– Ну и глупа же ты, плясунья, давно я так не веселилась. Представляю, как ты волокла его по жаре и пыли, рискуя каждый миг самой стать такой, как он. Вот была бы потеха, я получила бы два труппа. Но тебя бы я, пожалуй, взяла.

– Тебе не нравится мой дар?

– Нет. Жители Дуата – не преступники. Мы берем в свой мир грешников, чтобы терзать их там. Я – палач, но не убийца. Мои жертвы – люди, совершившие серьезные преступления, которые только длительными неимоверными страданиями могут быть искуплены. А ты принесла мне старого праведника, чьи годы, к тому же, еще не подошли к концу. Ему, несмотря на возраст, впереди уготована долгая жизнь. Я была о тебе лучшего мнения, Анукет. Уходи, я больше не желаю тебя знать.

Анукет вновь упала на колени.

– Смилуйся! – закричала она. – Ты сказала, что от меня не отказалась бы, если бы я умерла. Тогда забери меня. Убей и делай после, что хочешь. Пытай, казни, разорви мою душу и плоть, я приму это, как милость, только дай моей дочери то, на что она имеет законное право. Она знатна, красива, умна. Она создана быть женой Хеопса, а не эта безродная Хенутсен.

– Я уже сказал тебе, что этого выполнить не могу. Реджедет никогда не будет женой Хеопса, и ты оставь эти мысли. Иначе ты погубишь свою дочь.

Танцовщица упала на песок, в бессилии заливаясь слезами.

– Ты всегда помогала мне. Почему же, почему, ты теперь против меня?

– Я не против тебя, – строго проговорила Демон Дуата, – но спорить с Судьбой не может ни смертный, ни бог, запомни это, Анукет. А, чтобы ты поняла силу предначертанного, я возвращаю жизнь этому старику, и ты отнесешь его обратно туда, где ты убила его. Все. Теперь уходи.

Богиня исчезла. Анукет, наскоро вытерев слезы, кое – как завернула старика в разорванный мешок и, вновь взвалив свою ношу на плечи, вышла из пещеры. Танцовщица принесла его обратно на поле за городской стеной, его козы так и паслись там. Анукет прислонила старика к дереву. Он открыл глаза и с удивлением посмотрел на танцовщицу. Потом низко поклонился ей.

– Тебе что-то нужно, госпожа? – спросил он.

– Уже ничего, – усмехнулась Анукет.

Старик достал свирель и заиграл веселую мелодию, радуясь пробуждающемуся солнцу и чистому небу, и тому, что пока он спал, ни одна из коз не пропала.

Придя в свои покои, старая танцовщица, несмотря на сильнейшую усталость, не легла отдыхать. Она беспокойно ходила из угла в угол, обдумывая какой-то очередной план. Внезапно улыбка скользнула по ее высокомерному лицу. Она достала небольшой ларец и вытащила оттуда пестрые глиняные бусы. Видимо, они пролежали там давно, потому что потускнели. Однако женщина смочила платок каким-то раствором, заботливо протерла каждую бусинку, отчего украшение заблестело так, словно было только что изготовлено. Взяв этот бесхитростный убор, женщина вышла из комнаты. Она направилась в сад, где в одной из беседок нашла мечтающую Реджедет.

– Реджедет, – печально проговорила Анукет, входя к дочери, – мне надо с тобой поговорить.

– Я тебя слушаю, мама, – насторожилась молодая танцовщица.

– Скажи, ты все еще любишь Хемиуниса? – заботливо спросила Анукет.

– Конечно! – воскликнула Реджедет. – Хемиунис – это моя жизнь! Я предпочту умереть, чем расстаться с ним. Но почему ты об этом спрашиваешь? Ты собралась опять говорить со мной о Хеопсе.

– Нет, – покачала головой Анукет. – Я много думала о тебе и Хемиунисе и пришла к выводу, что юноша не так плох. Он умен, трудолюбив, Аменемхат хорошо отзывается о нем. Я думаю, Хемиунис со временем займет высокое положение при дворе.

– О, мама, – с благодарностью воскликнула Реджедет, глаза девушки сияли, – ты поняла, что Хемиунис замечательный! Его невозможно не полюбить. Я рада, что тебе он тоже понравился. А чем больше ты будешь узнавать его, тем больше ты его оценишь.

– Конечно, конечно, доченька, – быстро проговорила Анукет. – Я постараюсь в самое ближайшее время поближе познакомиться с твоим избранником… А скажи, ты все еще хочешь танцевать?

– Да, мама. После Хемиуниса, я люблю танцы.

– Что ж, и в этом я препятствовать тебе не буду, – вздохнула Анукет. – Я обучила тебя великому искусству танца, у тебя будет дочь, и ты научишь ее, она – свою. И так мое знание, мое мастерство не пропадет в веках. Я разрешаю танцевать тебе. И в ближайший же праздник покажи все, что ты умеешь.

– Мамочка! – взвизгнула предельно счастливая Реджедет, порывисто обнимая мать.

Слезинки блеснули на глазах старой танцовщицы, но она быстро взяла себя в руки.

– Это еще не все, – она достала из маленького мешочка, который во время разговора прятала за спиной, те самые бусы. – Я начинала свою деятельность в этом ожерелье, и оно принесло мне счастье, – сказала Анукет. – Я хочу, чтобы теперь оно стало твоим талисманом. Носи его, моя девочка, – Анукет одела его на девушку.

– О, мама, прости за все грубости и дерзости, что я говорила тебе! – прошептала растроганная Реджедет. Она почтительно поцеловала руку матери.

– Ладно, ладно, моя красавица, – пробормотала Анукет, – лишь бы ты была счастлива.

Танцовщица повернулась и, скрывая набежавшие слезы, поспешила выйти из беседки.

Она шла, погруженная в свои мысли, и даже не заметила, как вновь оказалась во дворце. Все еще находясь в раздумьях, Анукет нечаянно наткнулась на Хеопса.

– О, мой царь! – воскликнула она, падая ниц. – Прости меня! Я стала совсем стара и плохо вижу.

– Встань, Анукет, – улыбнулся Хеопс. – Это я должен просить у тебя прощение. Я как был неповоротливым увальнем, так им и остался. Помнишь, как ты учила меня танцевать? Мне не давались твоя пластика и гибкость. Дядюшка Снофру за это часто сердился на меня и называл пещерным медведем… Однако у тебя слезы на глазах. Почему ты плачешь?

– Не обращай внимания, мой царь. Ты еще так юн, но, когда станешь отцом, поймешь заботы родителей.

– Ты поссорилась с дочерью? Я прикажу Реджедет с почтением относиться к тебе.

– О, ты безмерно добр, мой царь. Но она не сделала мне ничего плохого. Это я плохая мать, что не смогла уберечь мое единственное дитя от болезни.

– Реджедет заболела? Я позову Мелониса, чтобы он осмотрел ее.

– Нет, мой царь, боюсь, что это не та болезнь, которую сможет исцелить мудрый Мелонис. Моя дочь влюбилась.

– Ну, это не так страшно, – засмеялся Хеопс. – Любовь – это самая приятная болезнь, от которой, я пожелал бы Реджедет, как можно дольше не выздоравливать.

– Увы, пресветлый царь, избранник не доступен моей дочери.

– Почему же? Он знатен? Богат? Требует большого приданого? Я дам ей все, что нужно. Зови сюда этого дерзкого, посмевшего мучить твою дочь.

– Я не могу его позвать. Она влюбилась в бога.

– В бога? Это интересно. Впрочем, божества милостивы. Я знаю, они иногда сходят к смертным. Желание Реджедет не так уж безнадежно. И кто же из богов пленил сердце твоей дочери?

Анукет почтительно опустилась на колени.

– Ты, мой великий царь, – сказала танцовщица.

– Нет, этого не может быть! – растерялся Хеопс. – Мы знаем друг друга с детства, она мне, как сестра. Мы играли вместе…

– И все же она влюблена в тебя, лучезарный царь. И всегда любила, но я научила несчастную девочку скрывать свои чувства. Она страдает и молчит. Любовь съедает бедняжку. – Анукет обхватила ноги фараона. – Умоляю, пресветлый царь, поговори с Реджедет, скажи ей сам, что не любишь. Найди слова, потому что я, как мать, могу только утешать ее.

– Конечно, уважаемая Анукет, если у Реджедет все так далеко зашло, я поговорю с ней. Зови ее ко мне. А, впрочем, нет, я лучше сам пойду к ней и, как преданный брат, объясню, что она ошибается.