Стояла в саду, где нас не было: ангелы встречали
синеву… струились тени, стены – тлели поля
равнодушием…
Небеса— кораблю. Ночь шептала
«люблю» – смерть износилась на теле, затерлась
до дыр в полях, в твоих глазах отражалась
усталость, легкие пчёлы
Два стакана воды на столе, на солнце —
зыбкость в набегах ветра. Безоблачный зной,
камни в поле пасет безмолвие
беззаботной девчонкой
Берег
Берег нем словно рыба. Запах реки…
Растоптана ночь конями, зовущими в пыль глазами человечьими – темными наречиями. Тростник пылал, край тумана плыл… тихое чувство лежало глухо, вытер ноги о порог вечер – теплый дым, теплый…
Мы сидели тихо, глухо. Намело мысли на окна: жаловался свет серебристый ручьем, стоял у порога. Тревожные тени, сушь волос и день весь в ответах. Косые мысли берез стояли тихо вдоль стен – слушали шорох, разворачиваемый как язык – принесенный, отданный жертвам (булькали пузыри в болоте). Крабы в травах шевелились, крались. Треснула ветка осторожно в часах настенных. Вышел, взяв отражение в зеркале (Кровавый король шел вдоль стен).
Отданный в лунный плен: птичий зов тонул камнем – тихо зовущим…
Сотканный из вечера исчезал в ночи, заляпанный сиренью как поцелуями. Радугу свело в судорогу. Темный воин стоял – погибло отражение в ручье. Вернувшийся положил ответ на стол, вышел из комнаты…
Смерть спала в доме – воцарялась, когда мы засыпали. Тягучие лучи как чулки, травы в кровати тесной – лунная казнь… Терпеливый страж лил воду в таз: мокрые ноги от крови… травы зовут в глубину зари, ветер расцвел внутри – посмотри! Безумный голубь взорвался в небе! Ты был там, где кончилась песня волка…
топкий закат: тронул за рукав, обернулся – ветер…
где-то я гуляю на свете
Безмятежность в развевающихся одеждах. Неясный мотив вытворил плоть из плохо слышных гармоний. Там где лежала кошка, открыла тень свой рот. Чувству друга была дорога рука. Подводной тишиной снесло ум на мель: выросла дочка, стала кустом жасмина. Стоял на коленях передней, просил милостыню… Ты пой, пой руками надо мной, над моими мыслями… таяла ответом над ручьем, у корней…
А весь голос выгорел от слов моих!
Город раздарил чайкам, сильным.
Был день, звался май – ни на что не откликнулся, ничего не забыл. Ты свей грозу из рук своих, положи мне на голову: убитая змея… плела тоска сердце зверя, ждала изгородь оклеванных птиц.
Путь тянулся в поля, ждала солома журавля. Дом холоден как улей, черен. Зеркало отражало часы, которых не было в доме. Это шли за мной, сюда. Лежит у ног звезда: Ты мне помог
Пуст порог.
Ментоловые тропики кофеен…
Ментоловые тропики кофеен.
Город как мягкие тапочки:
наполнен волной, позывными вдохновения —
легкий гавайский бриз
Болит плечо. Ноет тело в дружелюбной неге
Бродим по развалинам ума – две хромые собаки:
воздух проколот кубинской сигарой
жуют свои покрышки такси измазанные изумлением
перекресток в позе йога
…и тикает будильник в будущее: воздух можно
сгребать руками – разбрасывать как мыльные пузыри,
дарить
Жемчужная тоска кораблей
Ограбленная набережная —
купаемся в позолоте забвения…
Пурпурные события. Шафран и шалфей —
сонная партитура немного придурковатая
…свет шелестит сквозь полусон, в комнатах,
сушит мои бумаги – и становится легче дышать
Дом закис в синеве, искрящаяся сыпь побережья:
– Переплывем на тот берег!
сонно гудит шмель
ходит молодой отец в комнатах