Ветер. Часть первая. Париж
– Неужели с Колей? – и, уловив согласие в печальных глазах сестры, запричитала: – Стыд-то какой! Он ведь Нелин муж и нам родня! Как это тебя угораздило?! На каких каникулах-то? Ты ведь туда и зимой, и весной ездила.
Катя молчала, с болью вспомнив встречу с Колей весной, когда он, сжав е
– Да сколько месяцев у тебя? – не унималась сестра. Что-то прикидывая, она с волнением загибала пальцы.
– Не знаю…– Катя отвернулась и, уперевшись взглядом в косяк закрытой двери, кусала губы. Вся её жизнь показалась ей вот так же наглухо запертой, потерянной навсегда.
– Думаю, с зимних не может быть: видно бы было… Ну и дура же ты! – выпалила Светка. – Так вот без матери расти, да и без отца тоже. Дядя Гриша, как женился во Владивостоке, так раз в год только открытки посылает. Папка называется! И я не углядела!
Она то вскакивала, то шумно плюхалась на скрипучую табуретку и начинала есть остывшую картошку. Катя глядела на накрытый стол, и яркие цветы на скатерти растекались сквозь слёзы по белизне тарелок.
– Ну вот что, – по-деловому скомандовала Светка, найдя в тумбочке записную книжку, – пойдёшь по этому адресу. Акушерка Валя. Она бабам уколы делает. Сразу выкидыш получается. У тебя только этот выход. Да вот возьми, ей отдашь, – Светка протянула завёрнутую в мешок шкурку соболя. – Тогда уж точно не откажет и дознаваться не будет.
Катя вернулась через час, бледная, подавленная, и молча легла на Светкину кровать в обречённом ожидании. Света, вернувшись из кухни со стаканом чая, застала сестру, корчащуюся от боли.
– Внутри разрывается, позвоночник выламывает. Валя говорила, всё быстро должно быть. Не могу больше терпеть! Не могу-у-у! – стонала Катька.
– Тихо ты! Соседи услышат.
Света сунула ей в рот пояс от платья и, утешая, начала гладить руки. Вдруг Катя, мгновенно раскинув ноги, с усилием выдавила кровавый сгусток, который, пошевелившись, неожиданно издал тонкий звук.
От испуга и удивления Светка завопила:
– Господи! Царица небесная! Ребёнок! Да у тебя, однако, седьмой месяц был.
Посылая все мыслимые ругательства в Катькин адрес, она опрометью бросилась к серванту и, облив ножницы водкой, перерезала пуповину. Заворачивая трясущимися руками в полотенце красный комочек, Света продолжала причитать:
– Что ж ты молчала, окаянная?! Мы чуть душу живую не сгубили. Ребёночек-то махонький и пищит!
7. Ариадна
– Матушка! Голубушка! Анна Андревна! Спасите девочку! Всё… моя вина! У сестры роды… преждевременные… – рыдала Света перед заведующей родильного отделения. – Что хотите: деньги, лекарства. В соболях ходить будете. Спасите!
Светкино лицо пылало, её перекошенный рот хватал воздух. Комкая окровавленный халат и прислонившись к стене, она сползла на пол. Подоспевшая нянечка сунула ей под нос флакон с нашатырным спиртом.
Малышка родилась примерно полчаса назад. Света с младенцем на руках бежала до больницы, а оттуда за Катей отправила скорую.
Анна Андреевна, повидавшая множество смертей и удивительных воскрешений, сухо бросала команды суетившейся вокруг девочки медсестре.
– Иди умойся, Света, в крови ты вся! А ребёнок… вряд ли выживет, мала очень. И двух кило нет. Но бывают случаи… Что можно, сделаем.
Катя несколько дней пролежала в больнице, слушая рыдания и упрёки сестры. Тупо глядя на облупившуюся стену палаты, Катя беспомощно уплывала по ручейкам слёз подальше от казнивших укоров совести. Резкие запахи больницы горчили во рту, а набухшая грудь сочилась молозивом. Закрывая глаза, Катя видела крошечное сморщенное тельце её девочки, их с Колей дочки…
После выписки сестры из больницы Света решила отправить её к бабе Стёпе на ферму. Чтобы Степанида не испугалась, увидев опухшую, бледную Катю, Светка сразу зачастила:
– Ба, ты с расспросами не лезь. Болела она; уже лучше. Врач сказал, инфекция. Отлежится тут пару недель. Продукты вот… Икра чёрная, ешьте. Она силу даёт.
Степанида вздрогнула, заохала, не понимая, бежать ли за бутылью со святою водой, за козьим молоком или за целебными корнями. Она распахнула пошире окна, и оттуда на Катьку хлынула живительная сила смолистой, пенящейся травами тайги.
Поправлялась Катя медленно. Теперь в её душе, будто в старой кофте, зияла дыра. Ночами, слушая уханье филинов, она видела себя на ведьминском шабаше. Кошмарные сны наказывали за колдовство и лишали зачатого во грехе ребёнка.
Слыша, как баба Стёпа молится на ночь: «Прости нам грехи, вольные и невольные…», Катя, подавляя внутреннюю тоску и давясь слезами, шептала: «Прости!»
Утро яркими мазками догорающего лета закрашивало ночные видения. И тоска пятилась, скрываясь до следующих сумерек, притуплялось и отчаяние от неразделённой, ворованной любви.
Светка передавала через водителя автобуса письма, обычно пару скупых строк: «Новостей нет. Хожу в больницу каждый день, но к девочке не пускают. Напишу».
Через месяц Катя вернулась в Усолье и устроилась на почту телеграфисткой. Поступать в институт она решила на следующий год. Теперь неразлучные сёстры жили вместе в Светкиной комнате. Малышку по-прежнему держали в больнице, и Света, надеясь на особое к ней отношение, обхаживала подарками весь штат нянечек и врачей детского отделения. Катя, холодея от мысли о плохих новостях, боялась даже зайти в больницу и спросить про дочку. Каждый вечер она с надеждой заглядывала в глаза сестры.
И вскоре Света вернулась домой сияющая:
– Завтра ляльку забираем. Выжила твоя дочка! Она уже почти четыре кило. Здоровенькая!
У Кати пересох рот и подкосились ноги. Два месяца, каждый день и час, она думала про девочку, ненавидя себя за слабость.
На следующий день сёстры, наклонив русые головы и затаив дыхание, разглядывали малютку. Катя, увидев своё дитя, вначале онемела, а потом с жаром выдохнула:
– Доченька, прости меня! Я буду всегда с тобой, милая! Кровиночка моя! Мне тебя растить надо.
– А как же институт? – шепнула Светка.
–Теперь уж торопиться ни к чему, лучше на заочное.
– Смотри, она не в нашу породу: реснички и глазки чёрные, бровки как нарисованные – вся в Кольку. Я ей имя дала – право на это имею, – назвала её Ариадна в честь той, которую Зевс бессмертием наградил. Раз выжила девочка – пусть носит это имя! – заключила Света. – Конечно, тебе решать, я… вот что подумала. Может, её на ферму отвезти?
– Тогда и я с ней.
– Ты погоди… Завтра мы вместе с тобой поедем. А потом… На ферме-то баба Стёпа девочку на козьем молоке вырастит, как нас когда-то. А ты на выходные приезжать будешь. У меня среди недели выходные, так и дежурство устроим.
– А что скажем? Откуда она взялась? – пролепетала Катя.
– Про Колю, конечно, молчать надо. Наша она! Твоя и моя! А откуда взялась – да откуда и все дети берутся, – хихикнула неунывающая Светка.
Резвая молва живо облетела ближайшие посёлки. Деревенские кумушки пару недель судачили, перемалывая новость о таинственном появлении на ферме малышки, но так и не выведали, кто же её мать. Диковинное имя Ариадна не прижилось среди местных. Девочку стали звать Ариной. Подрастая, она привыкла называть мамой обеих сестёр: мама Катя и мама Света.
8. Одноклассница
– Да-а, Танюш, я тебя помню. Только не Катя я давно и не Семёнова, – женщина слабо улыбнулась и сжала мои руки. – Но это сейчас не важно. Я ждала тебя, Тань. Ну-у… не совсем тебя, а кого-то, с кем поговорить можно. Видно, пора пришла высказаться.
Я с восторгом разглядывала одноклассницу, чувствуя, как пропасть времени между нами срастается, будто края раны.
Катя порывисто приблизилась, и мы обнялись, мягко коснувшись плечами. От её волос веяло модным ароматом. Воздушный шарф сполз с шеи, обнажив тонкий шрам, светлой полосой упирающийся в подбородок.
– Вот встреча-то! Просто не верится! Как в кино, – приговаривала она. – Это надо отметить!
Я кивнула на её шрам:
– Несчастный случай?
– Да, очень несчастный, – лицо женщины помрачнело. – Воевала я. В Чечне…
– Каким же ветром тебя занесло в Чечню-то из Сибири? – мне с трудом удавалось говорить спокойно.
– Каким ветром? Да тем, что по миру нас носит. Тем самым, который называют судьбой! – прерывисто выдохнула Катя.
Я стояла под весенним солнцем, холодея, как от сибирской вьюги, и с волнением предвкушала долгую, полную драматических событий историю. Катя начала рассказывать, и эпизоды из жизни моей подруги, словно оживая, застучали по парижским улицам то тяжёлой поступью военных ботинок, а то и лёгкой дробью каблучков модных туфель.
9. Побег
Короткие годы материнства стали для Кати чередой наполненных восторгом дней. Она теперь работала в две смены три дня в неделю, а четыре проводила на ферме с Ариной и Степанидой. Света же приезжала туда в Катины рабочие дни.
– Да пусти дитя, задушишь! Не кукла ведь… – шумела Степанида, вырывая маленькую Арину из материнских объятий. – И Светка, та вот тож така, приезжает с мешком тряпок и наряжает Аринку, а потом давай тискать. Не оторвать!
Зимой для малышки сёстры лепили весёлых снеговиков и наряжали пахучую ёлку, а летом плели венки из ароматных таёжных цветов и возили на Байкал купаться. Девочку баловали, нежили, обожали. В четыре года Арина знала цифры и умела читать по слогам, а Катя со Светой умилялись, любовались и восхищались.
С появлением Арины в Кате проснулись новые зрелые чувства. Изменились и голос, и походка, а вскоре в ней и вовсе исчез пацанский кураж девчонки из охотничьей семьи.
Катя давно не видела любимого. Через год после рождения дочки она поступила на заочное в Иркутский политех, но даже во время сессии не навещала родственников.
Она всё ещё любила Колю, но уже не страдала, а скорее тихо грустила, любуясь чёрными ресницами Арины и её открытым взглядом. Ведь дочка, улыбаясь, приподнимала брови так же, как её отец. Арина была удивительно на него похожа. И вдыхая родной запах девочки, Катя знала, что любимый с ней, он рядом…
В тот угрюмый осенний день косматые тучи, обещавшие первый снег, нависли над сибирским городком свинцовым одеялом.
Света, запыхавшись, влетела в небольшое помещение почты.
– Кать, ты когда заканчиваешь? Дело есть.
– Что ты орёшь-то так? Заведующая ещё не ушла! – осадила её Катя.
Сестра приглушённо затараторила:
– Слушай, тут возможность заработать подвернулась. Михалыч, директор наш, говорит, что начальство из Иркутска приезжает. Двое их. На охоту и в баню после. Так вот, надо им стол накрыть. Всё уже приготовлено, только подать да потом убрать. Они хорошо платят. Вот задаток дали, – Светка потрясла увесистой пачкой рублей. – Михалыч говорит… не управиться мне одной. Советовал взять подругу. Да я лучше тебя возьму – деньги-то не лишние!
В бревенчатой охотничьей сторожке за роскошно накрытым столом гости в компании егеря Павла с азартом обсуждали подробности охоты. Говорили они развязно и громко, то и дело подливая друг другу водку. Зычный мат мешался со звоном посуды, стуком грубо брошенных вилок и хриплым гоготаньем. С сёстрами чужаки обращались бесцеремонно, приказывая по-барски: «Дай! Подай! Убери!»
От распаренных в бане тел стоял терпкий дух мыла и влажной берёзы, порой он мешался с резким запахом чесночной приправы для шашлыков и с ванильным ароматом сдобы. Безудержное пьяное веселье разгоралось.
– Не нравятся мне они. Мерзкие, и не начальство, а какие-то, похоже, бандюги, – шепнула Катя.
– Да ладно тебе! Скоро напьются да и уедут, а платят так, как ты на своей почте за месяц не заработаешь! – хмыкнула Светка.
Один из приезжих – грузный, с распаренным красным лицом, поманил Светку пальцем: «Тарелку бы надо сменить, хозяйка!» Катя вздрогнула, обернувшись на грубый хохот. Краснолицый, усадив на колени подошедшую с тарелкой Свету, огромными руками тискал её ноги, задирая юбку. Второй из гостей – коренастый, коротко стриженный, – решительно встав, с влажной улыбкой направился к Кате.
– Засиделись мы. Пора бы размяться, девки!
– Пусти! Не было такого уговора! – вырывалась Светка.
– Да что вы из себя целок корчите?! – пробасил коренастый. – Тут мне донесли, одна из вас дитя нагуляла от солдатика, что ли. А мы чё, хуже?!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: